Университеты Анатолия Марченко

Марченко Анатолий Тимофеевич

Когда наши верующие разгадали эту хитрость, они в свои постные дни стали вообще отказываться от вареного, сидели на одном хлебе и воде.

При таком голоде, как во Владимирке, не у всех хватает сил соблюдать посты и отказываться от пищи. Тогда надзиратели и начальство начинают их высмеивать:

– Все вы врете, что верующие,

какой там у вас Бог, одно притворство!

А когда религиозник в тюрьме обращается к вра-чу, ему говорят:

– Вы зачем записываетесь? Вы запишитесь к своему Богу на прием, пусть он вас лечит...

* * *

Неожиданно для меня за год до владимирского срока меня отправили в лагерь. В то время, в начале 1963 года, из Владимирки стали отправлять многих зэков, тех, у которых оставалось ещё немного тюремного срока. Место, что ли, в тюрьме понадобилось для новых?

На Горьковской пересылке нас повели в баню. В бане, еще в раздевалке, перед моечной, сидел дежурный офицер и каждого осматривал: не накололся ли дорогою? С разрисованных он снимал копию - переписывал, что написано и где, на каком месте. Дошла очередь до Воркуты (он тоже ехал в лагерь). Ну, офицеру хватило работы на час! Воркута стоял перед офицером в синих трусах, поворачивался перед ним то грудью, то спиной. Когда опись была окончена, офицер спросил:

– Всё, что ли? Ничего не пропустил?

– Хрущева пропустил, - ответил Воркута.

– Хрущева? Где?

– Хрущева на х...

– Что ты сказал?! В карцер захотел?

– Вы спросили, где у меня наколот Хрущев, я вам правду ответил, что на х...

– Покажи!

Под хохот всех зэков Воркута спустил трусы и показал: на члене во всю длину крупными буквами "Хрущев".

– Правда, симпатично?
– с невинным видом спрашивал Воркута, поглаживая своего Хрущева.
– Только скучает один, бедняга. Фурцеву бы ему сюда для коллективного руководства.

Офицер,

опустив голову, дополнял опись. [...]

Но вот пришло время открывать библиотеку, и тут спохватились, что там все стены заляпаны вырезками из журналов и газет, фотографиями и плакатами. Срочно надо что-то предпринять. И вот в штаб вызывают нескольких подонков, хорошо известных начальству, таких, про которых все знали, что их можно если не заставить, так купить.

Приглашают первого в кабинет к Свешникову - начальнику ПВЧ. (Зэк этот сам потом обо всем рассказывал во всех подробностях). Свешников достает из ящика стола несколько пачек индийского чая и выкладывает их перед зэком:

– Иди в читальный зал, ликвидируй любым способом все фотографии Хрущева - и этот чай твой.

Перед зэком-уголовником - чай. В лагере это целое состояние, за чай можно купить не одного. И Свешников и присутствующие здесь офицеры из КГБ и оперчасти знают это, они уверены в успехе. Они смотрят на зэка, зэк смотрит на чай. Конечно, он прикидывает, сколько здесь чаю, - сейчас согласится. Или еще поторгуется, тогда можно и прибавить. Зэк переводит взгляд с чая на офицеров, снова на чай. Наконец, говорит деловым тоном:

– За чай все можно. Но, знаешь, начальник - это Свешникову, - у тебя такая задница, любая баба позавидует. Откормился за наш счет. Дай я тебе разок... и за это принесу вдвое больше чая и в придачу все фотографии со всей зоны этого вашего верного ленинца.

Конечно, его тут же поволокли в карцер. Тащат, а он орет на всю зону всем встречным:

– Вот б..., сами целовали своего Хрущева в .... и в задницу, а мы теперь чтоб его рожи сдирали! Сами, педерасты, сдирайте! Мне за вашего Хруща, педерасты, семь лет добавили, политическим сделали! Вы меня теперь освобождайте! Так нет, опять за него в карцер сажаете!