Untitled.FR11
Шрифт:
– Так точно ! Товарищ .
– Включаю тебя в приказ о назначении старшим военфельдшером при полковом медицинском пункте. Ты расторопная, соображающая - будешь моей помощницей! Но, если что, ты знаешь - спрошу как положено!
– Есть! Товарищ.
– Да что ты заладила! Ты же не в артиллерийском дивизионе! Когда начнутся учения и придётся подавать мне шину в перевязочной, будешь звать меня Петром Сергеевичем, усвоила?
– Да!
– Ну, вот и хорошо! Полк начнёт выдвигаться на передовые рубежи, мы остаёмся здесь. С условной линии фронта, из санитарных взводов,
– Вопросов нет.
– Паша задержала свой взгляд на полевом телефонном аппарате, стоявшем рядом с керосиновым фонарём на столе.
– Тогда свободна!
– сказал военврач и провёл ладонью по своему черепу с редкой растительностью.
– Есть просьба, Пётр Сергеевич!
– Паша впервые назвала Утвенко по имени- отчеству.
– Если это возможно... позвонить в Воронеж.
– Ого! Я сам туда с трудом дозваниваюсь. Это какая же такая надобность, если не секрет? Небось амуры?
– Мне бы справиться о сыне...
– Вот оно что! И с кем же сын - с родителями?
– Нет, с сестрой.
– Ну, что ж. Попытаюсь тебе помочь. Куда звонить?
– Двенадцатая клиника, хирургия.
– О! Там у меня знакомые работают.
Ещё не хватало! Может, этот Переверзьев, что имел виды на Пашу, и есть тот знакомый?
Утвенко уже крутанул рукоятку на аппарате и жёстким тоном, будто он был комдивом, бросил в трубку:
– Утвенко. Мне «Ромашку»!
– военврач жестом предложил Паше присесть.
– «Ромашка»? Утвенко! Мне «Донской»! Занят? Вот едрит твою налево! Жду на проводе! Донской, мне двенадцатую клинику. Коммутатор? Соедините меня с хирургией!
Утвенко взглянул на Пашу.
– Тебе повезло - с первого захода! Вот - дежурная сестра! Разговаривай!
Паша взяла трубку:
– Пригласите, пожалуйста, Киселёву Аню! Как не работает?
– Выходит, не повезло!
– сказал Утвенко, забирая у неё трубку.
– Да нет, она работает, только сегодня сменилась с дежурства.
– Что ж, Киселёва! Значит, заходи в другой раз. А порядок с приёмом личного состава полка наведи. Как зовут твоего сына?
– Боря.
– Борис - хорошее имя! А почему у тебя нелады с фельдшером Липатовым? Анатолий видный парень, толковый.
– Был бы толковый, были бы руки короче, товарищ военврач! Что он о себе возомнил?
– Ну, теперь ты старший фельдшер! Разрешаю ставить его по стойке смирно!
– Есть, товарищ военврач!
– улыбнулась Паша и, приложив руку к пилотке, чётко развернулась на каблуках.
– Вот это порода, едрёнь её в корень! Бой дивчина!
– пробормотал себе под нос Утвенко, довольно оглядывая ладную фигуру девушки в армейской форме.
– С такими не пропадём!
* * *
Только через неделю, за день до начала учений, Паша вновь дозвонилась в больницу. На этот раз Аня была на месте. Паша не могла поверить тому, что услышала: Иван забрал Борю и увёз к родителям, в Алешки. С мая у него начиналась полугодовая преддипломная практика, и он
– Аня, как ты могла? Ведь ты же обещала!
– выдохнула в трубку Паша.
– Пашуня, прошёл слух, что будут призывать всех, и если тебя призвали с сыном, то меня, незамужнюю, - тем более, хотя и главврач божится, что не отдаст. Пусть Борька побудет с отцом, а через месяц закончатся сборы, возьмёшь отпуск, съездим в Алешки, а потом в Карачан, к нашим. Батя прислал письмо, обижается, что не приезжаю, пишет, что Володька заканчивает десятилетку, учится хорошо.
Утвенко и его врачи целыми днями проводили практические занятия в боевых подразделениях. Бойцов надо было обучать оказывать взаимопомощь при ранениях до прибытия санитара, используя индивидуальный пакет. Спасение жизни раненых во многом зависело от грамотной первой помощи, от способов эвакуации и предельно возможной близости хирургической палатки к линии боя. Работать было над чем! Наблюдая, как молоденький солдат в окопе накладывает «подушечки» на условное входное и выходное ранение на руке своего товарища, Утвенко, со свойственными ему подковырками, комментировал его действия:
– Ты что лыбишься, как Дуня с мыльного завода! Вот когда попадёшь под настоящий обстрел, будет тебе не до улыбочек, рядовой Ивчин! Или ты кроме лопаты, мать твою, ничего в руках не держал?
Сам Утвенко участвовал в финской кампании, имел ранение и знал не только теорию военно-полевой хирургии.
* * *
Ранним утром двадцать второго июня Пашу разбудили звуки ударов по рельсе, означающие тревогу. Санитарная рота высыпала из палаток и строилась с противогазами напротив полевой кухни. Рядом становились взводы снабжения и подвоза. Учения шли полным ходом, личный состав полка находился «на передовой», в состоянии «войны», и тревога в таком положении вряд ли была уместна.
Из своей палатки вышел Утвенко, его фуражка была надвинута на самые брови, какую-то минуту он осматривал людей в строю, было видно, что он взволнован, от плотно сжатых губ на щеках прорезались глубокие складки. Выдержав необычную для него паузу (Утвенко всегда начинал без промедлений!), он заговорил:
– Товарищи! Фашистская Германия без объявления войны напала на нас! Вражеская авиация бомбит наши города! Учения отменяются! Слушай приказ командира: всё имущество подготовить к транспортировке на железнодорожную станцию. Пункт прибытия - Воронеж. После переформирования дивизии отправимся на фронт, бить врага!
* * *
В Воронеже, как только выдалось время, Паша помчалась на Карла Маркса. Там она застала только соседок. Ей сообщили, что двадцатого числа Аня взяла отпуск по семейным обстоятельствам и уехала в Карачан, к заболевшей маме. Паша всплакнула в опустевшей комнате, но тут же вытерла слёзы, достала свой альбом с фотографиями. Пожелтевшая фотография папы и мамы, фотография маленького Борьки. Она подумала и положила в плотный конверт ещё и фотографию Ивана. Он улыбался здесь своей белозубой улыбкой.