Унтовое войско
Шрифт:
Облавщики прослушали песню, мысленно прося духов, чтобы они послали зверей на кормежку поближе к берегу Хилка.
Возле охотников скулили и повизгивали от нетерпения собаки, натасканные на зверя.
Некоторые из облавщиков бросали берестяные чашки и смотрели, как они упадут. Если упадет чашка на дно, казак смеялся, вставал на стремена и пел на радостях. Быть удаче! Если чашка падала вверх дном, казак хмурился, плевался и под хохот улусников отъезжал прочь. Его ожидала неудача на охоте.
Главным облавщиком был единодушно избран старшина. Он отобрал самых доброзрячих
Со старшиной увязался и маньчжурский подданный Бадарша, заявившийся в Кижу рано утром на Ошировом коне. Правду говорят, что на чужом рысаке всякий сутулится, и Бадарша не очень-то спокойно чувствовал себя. Беда могла быть. Вдруг этого коня кто опознает… Но Бадарша родился в год льва и считал себя сердитым и смелым человеком. И еще он помнил слова отца: если взял в руки лук и натянул тетиву, знай, что стрела назад не возвращается. Если будешь постоянно трусить и выжидать, поручения амбаня не выполнишь. Ничего… обойдется. Он съездит на охоту, выведает кое-что у этого старшины, а завтра днем будет в юрте хоринского главного тайши.
Облавщики выехали на берег льдистого Хилка. Вот уже видны лысые вершины Малого Зандина и Большого Зандина. На них пусто — ни души. В расщелинах каменных отрогов — снеговые змейки, как вышивки на женском халате. Обветошавший ковыль торчал кустиками там и тут по степи, голые ветки ивняка припорошены снегом.
— Какие же тут козы? — развел руками Бадарша. — Мышьих следов, и тех нет.
Старшина промолчал, будто не расслышал. Гость давеча по приезде в Кижу сказывал, что он переводчик из таможни. А о чем толковать с переводчиком на охоте за козами?
— Вот у монголов дзерен много, — продолжал Бадарша. — Там бы поохотиться. Я, бывало, ездил в Маймачен, вот там охота! Позавидуешь.
— Дзерены! Дзерены! — раздались крики облавщиков.
Бадарша посмотрел в степь, никого не увидел. Те же кустики ковыля отрешенно покачивались на ветру, по буграм бежала поземка, завиваясь и тихонько посвистывая.
— Где же козы? — спросил он старшину.
Тот показал плеткой на Большой Зандин. Там под каменными отрогами, спешившись, стояли двое разведчиков. Они держали коней мордами к пади, разделяющей сопки.
— Дзерены в Зандинской пади!
По команде старшины облавщики поехали в обход сопок выгонять зверей в степь. Вот уже передние достигли подножия сопок. Вместе с разведчиками они вот-вот погонят козье стадо под стрелы…
Старшина сидел в седле весь настороженный, поминутно оглядывал степь и рассыпавшихся по ней облавщиков.
— Велика ли в этой охоте доля урядника? — поинтересовался Бадарша, вспомнив страхи зверолова Ошира.
— Доля урядника? Он теперь к нам не приедет.
— Почему?
— Его забирает тюремное ведомство. На реку Кару. Добывать золото.
— Рады, что он оставляет вас?
— Он сам рад.
— А что?
— Убить его наши казаки хотели.
— Чего-о?
— А чего… Возвращался из Кижи лесом.
— Ай-я-яй! Чего только на свете не бывает!
Бадарша перевел разговор на то, что его интересовало прежде всего, — не бегут ли буряты от казачьих тягостей, не возмечтали ли жить, как в старину.
8
Стрелы, имеющие на конце подобие косого железного четырехугольника, под ним пустой костяной желвак с дырами. При полете стрела издает шипящий звук. Рана от нее обычно смертельна.
— А в старину как жили? — Бадарша улыбнулся. — Платили казне ясак — ни о чем не думали.
— Про то и мы были наслышаны, — отвечал старшина. — Но под ясак не хотят идти даже пограничные и городовые казаки, а уж у них-то служба обременительна для хозяйства. Это все знают. А у станичных казаков какая служба? Пока войны нет… Кое-когда посылают с казенной почтой, за ту гоньбу казаку платят. Податей же нет никаких. Чего еще?
— А живете бедно.
— Ясачные не лучше проживают. Казне плати, зайсану, главному тайше.
Старшина вытащил из хадака стрелу.
— Дзерены, — прошептал он.
Бадарша прищурился из-под ладони, вглядываясь о далекую гриву чернолесья. Что-то там шевелилось. Мелькнуло вроде. Вот еще и еще. И сразу ветром принесло сюда, на берег, лай и визг собак, крики облавщиков и конское ржание.
По степи мчались к реке еле зримые отсюда звери. А наперерез им и позади скакали всадники. Одна коза ткнулась в траву с торчащей стрелой в боку. Другая с пробитой шеей подпрыгнула и рухнула рядом.
Маньчжурский подданный зацокал часто-часто. Он никак не ожидал, что облавщики, скачущие в намет по буграм и ложбинам, смогут поразить зверя, который стелется желтой молнией среди неприметных кустиков ковыля и харганы.
Бадарша и трубки не докурил, как облаве был просигнален отбой. Охотники волокли на арканах туши. Собаки, огрызаясь и кусая друг друга, жадно лизали кровь на снегу.
Пошел дележ мяса… Заполыхали костры: Из вьючных мешков вынимались котлы, берестяные и деревянные черпаки, чашки и ложки.
Жена старшины протянула Бадарше шубу, когда-то попорченную рысью. Кожа была зашита белым конским волосом. Шов «волчий шаг» почти не выказывал рубца. Бадарша удивился и радостно заулыбался.
Глава третья
Главный тайша Хоринского ведомства Бумба Юмсараев, пожилой, с тройным подбородком, маленькими глазами, кривоногий, сидел в своей конторе, на лавке, покрытой ковром, и читал предписание от иркутского генерал-губернатора. Читать не хотелось… Сейчас, бы крикнуть родовых шуленг да и затеять картеж на всю ночь. С аракушкой, с песнями. А тут бормочи малопонятные слова и думай. Иной раз такое попадется слово, хоть лопни, а не уразумеешь, что с ним делать. Так тянется рука зачеркнуть в бумаге то слово, да толку-то что с того? От долгого сидения с бумагой голова словно чужая.