Уплыть за закат (с илл)
Шрифт:
– Брайни…
– Я ему кол вгоню… Что, дорогая?
– Я знаю, что была плохая, но я ведь дешево отделалась. Не забеременела, поскольку и так беременна. Не заболела, так мне кажется. И никто, по-моему, ничего не заметил, так что скандала не будет. Мне очень хотелось бы посмотреть, как ты будешь с ним все это делать – я его презираю. Но если ты хотя бы щелкнешь его по носу, это происшествие перестанет быть тайной… и может повредить нашим детям. Верно?
Брайни смирился с житейской необходимостью. Я хотела, чтобы мы перестали ходить в эту церковь, и он согласился.
– Но не сейчас, любимая. Я пробуду дома еще недель шесть. Пойдем в церковь вместе…
Мы
У доктора Зека не выдержали нервы, и он испросил себе отпуск.
Мы с Брайни выработали свои правила о сексе, любви и браке далеко не сразу. Мы пытались сделать две вещи разом: создать новую систему правильного поведения в браке, которой любое цивилизованное общество должно было обучить нас еще в детстве, и – одновременно – выработать подручный набор правил поведения в обществе, которые защищали бы нас от арбитров морали Библейского пояса. Мы не миссионеры, чтобы обращать миссис Гранди в свою веру; нам нужна была только маска, чтобы миссис Гранди не заподозрила, что мы думаем иначе, чем она. В обществе, где считается смертным грехом чем-то отличаться от соседей, единственный выход – не давать этого заметить.
С годами мы узнали, что многие говардские семьи сталкивались с несоответствием программы Фонда морали среднезападного Библейского пояса а большинство членов Фонда были как раз выходцы из Среднего Запада. Из-за этих противоречий говардовцы или порывали с официальной религией, или делали вид, что следуют ей, как мы с Брайаном, пока не уехали из Канзас-Сити в тридцатые годы и не перестали притворяться.
Насколько я знаю, ни в Бундоке, ни где-либо на Теллус Терциусе официальной религии нет. Вопрос: не сеть ли это неизбежное достижение человечества на пути к истинной цивилизации? Или я принимаю желаемое за действительное?
А вдруг я умерла в 1982 году? Бундок так отличается от Канзас-Сити, что мне трудно поверить, будто они находятся в одной вселенной. Теперь, когда я изолирована в каком-то подобии сумасшедшего дома, управляемого его обитателями, легко поверить, что авария, в которую попала старая-престарая женщина в 1982 году, оказалась роковой… и все эти сны о диаметрально противоположных мирах – только бред умирающей. Может быть, во мне, нашпигованной седативами, искусственно поддерживают жизнь в какой-нибудь клинике Альбукерке, раздумывая – выдернуть штепсель или погодить? И ждут разрешения Вудро? Кажется, это его я вписала в записную книжку как своего ближайшего родственника.
А Лазарус Лонг и Бундок – всего лишь мои сенильные фантазии?
Надо будет спросить Пикселя, как придет. Его английский не слишком богат, но мне больше некого спросить.
Еще до того как обставить свой новый дом, мы сделали одно замечательное дело: перевезли туда со склада наши книги. В этой коробке из-под печенья, в которой мы жили раньше, хватало места лишь для пары дюжин томов, да и те драгоценные издания стояли на верхней полке в кухне я могла достать до нее, только став на табуретку, что опасалась делать, когда была беременна. Однажды я три дня ждала, когда Брайан вернется из Галены, чтобы попросить его достать мне "Золотую сокровищницу" – я смотрела на нее и не могла взять – а когда он вернулся, забыла про нее.
У меня на складе лежало два ящика книг, у Брайана еще больше – а потом начало поступать отцовское "наследство".
"Книги нужно читать и любить, а не держать на складе".
Вот мы и забрали своих друзей из темницы на воздух и на свет, хотя у нас и не было пока книжных шкафов. Брайни с помощью досок и кирпичей соорудил временные полки, и я узнала, что мой муж любит еще больше, чем секс.
Книги.
Самые разные – в тот уик-энд, например, он зарылся в труды профессора Гексли, а я на них и не смотрела, заполучив в руки отцовскую коллекцию Марка Твена – сочинения мистера Клеменса, от самых ранних до мая 1898 года, большей частью первоиздания. Четыре книги были подписаны мистером Клеменсом и "Марком Твеном" – он подписал их в ту памятную ночь 1898 года, когда я боролась со сном, лишь бы не пропустить ни одного его слова.
Часа два мы с Брайни только и делали, что трогали друг друга за локоть: "Вот послушай!" – и читали что-нибудь вслух. Оказалось, что Брайни не читал "Банковский билет в миллион фунтов стерлингов" и "Заметки по поводу последнего Карнавала преступлений в Коннектикуте". Меня это поразило.
– Дорогой, я тебя люблю, но как это тебя выпустили из колледжа?
– Не знаю. Из-за войны, должно быть.
– Придется заняться твоим образованием. Начнем с "Янки при дворе короля Артура".
– "Янки" я читал. А это что за толстая книжка?
– Это не Марк Твен. Это из отцовской медицинской библиотеки.
Я дала ему ту книгу и вернулась к "Принцу и нищему". Через пару минут Брайни сказал:
– Эй, эта картинка неправильная.
– Знаю, – ответила. – Знаю, на какую картинку ты смотришь. Отец говорит, что любой непосвященный, которому эта книга попадает в руки, первым делом смотрит на эту картинку. Снять штанишки, чтобы ты мог сравнить?
– Не отвлекай меня, женщина, у меня отличная память. – Он перевернул несколько страниц. – Захватывающе, часами можно смотреть.
– Знаю, я так и делала.
– Удивительно, сколько механики умещается в одной-единственной шкуре.
– Брайни дошел до акушерского раздела, поморщился (он был хорошей повитухой, хотя и не любил крови), отложил книгу и взял другую. – Вот это да!
– Что там у тебя, дорогой? А-а. "Что должна знать каждая девушка".
(Это было собрание гравюр Форберга "Figuris Veneris". Я тоже опешила, открыв эту книгу в первый раз.) – Но ведь она не так называется. На титульном листе стоит "Картины Венеры".
– Это шутка, дорогой. Отцовская шутка. Он вручил мне эту книгу, как пособие по сексу, а потом мы обсуждали каждую картинку, и он отвечал на все мои вопросы. А их было много! Он говорил, что работы мистера Форберга анатомически верны, чего нельзя сказать о той адаптированной картинке, на которую ты жаловался. И говорил, что его работы следовало бы изучать в школе, поскольку они не в пример лучше тех подпольных рисунков и фотографий, которыми пробавляются почти все молодые люди, а столкнувшись с действительностью, пугаются и страдают. – Я вздохнула. – Отец говорит, что наша так называемая цивилизация больна целиком, но особенно это касается секса, любых его аспектов. – По-моему, твой отец прав на все сто. Но, Морин, неужели он пользовался этим как пособием? Мой уважаемый тесть одобрял все, что здесь изображено? Все как есть?