Упорядоченное (Сборник)
Шрифт:
– Ничего, – прошипел я сквозь зубы, ну точно как Иван Белояр из «Каракорумского пленника», выбираясь из подземной тюрьмы, – нас так просто не возьмёшь!
Недолго думая, я двинулся вверх по течению. Ручеёк узкий и мелкий, где-то невдалеке, думал я, наверняка бьёт ключ, где тот берёт начало. Обойду его, и все дела.
Овраг неглубокий, улица, где стоит дом тётушки, в двух шагах. Не заблудишься, да и идти долго не придётся.
Держа ручей по левую руку, и сохраняя известную до него дистанцию, чтобы
Однако ручей весело журчал себе неподалёку, булькал и переливался через мшистые коряги и камни, нырял в гущу папоротников и появлялся вновь, а исток его и не думал появляться.
Что за ерунда? Овраг не мог тянуться так далеко, через пять домов от тётушкиного он должен был упереться в улицу, что шла наперекрест; или это мне стало совсем плохо и начала мерещиться всякая ерунда?
Я осторожно огляделся – нет, я точно не в себе. По правую руку отчётливо виднелась тропинка, уходящая вверх, к задней калитке тётушкиного двора. Вот и приметная сосна с развилкой, и ещё более приметный камень с ушами, словно у зайца – ошибки быть не может.
Я не сдвинулся ни на шаг.
Тут меня прошиб холодный пот, а на ум явилось, конечно же, гоголевское «Заколдованное место».
Тут бы мне повернуть назад, по гостеприимно явившейся дорожке к дому, однако…
Разве отступил бы Коннах? Разве бросил бы дело великий Пуаро? Разве испугался бы и побежал мой папа?
Я повернулся и сделал шаг к ручью. Со стороны, наверное, я сделался совсем зелёным, как та большая крокодила из всем известной песенки, горло сдавило – но я всё-таки перебрался через ручей, ухитрившись даже не плюхнуться в него и не замочить ног.
Сразу стало легче. Я поднимался по склону оврага, направляясь прямо к кладбищенской ограде, когда вновь услыхал голоса, словно в первое моё появление. Только на сей раз они звучали куда громче и отчётливее, и раздавались совсем рядом.
У меня, наверное, должны были подкоситься ноги, когда я понял, что слышу два голоса – мальчишеский и девчоночий. Однако почему-то у меня ничего не подкосилось, а, напротив, силы словно удесятерились, и я одним прыжком вылетел из оврага, едва не вмазавшись носом прямо в железную ограду.
Я увидел их сразу же, и они сразу же увидели меня. Мальчишка лет восьми, наверное, и девчонка моих годов, с синими глазами, русой косой и…
И в платье точь в точь, как на той самой кукле.
– Ой, мамочка, – сказал я, потому что ноги-таки подогнулись.
– Ого! Новенький! – завопил мальчишка. Он безо всякого почтения к усопшим сидел на вершине самого высокого креста. – Новенький, привет!
Какой я тебе «новенький», хотел я ответить и не получилось, потому что язык присох к нёбу.
Девочка,
– Саша, манеры, – она недовольно сощурилась, глядя на мальчишку. – Очень рада, господин…
– Гнездовский, – машинально ответил я. – Артемий Гнездовский… то есть можно просто – Тёма.
– Восхищена знакомством, господин Гнездовский, – чопорно сказала девочка. – Я Кораблёва, Алевтина Кораблёва…
– Но можно просто – Алька! – захихикал мальчик Саша, не слезая с креста.
– Саша! – Алевтина метнула на него негодующий взгляд. – Чем обязана радости вашего визита, господин Гнездовский?
Ой. Ой. Ой. Так изъяснялись Танькины подруги, когда приходили к нам на свои девичьи праздники, и представлялись моим родителям.
– Я… собственно… гулял… – выдавил я, чувствуя себя полным идиотом и «весьм невежливо», как сказала бы мама, пялясь в синие Алевтинины глаза.
– И как вам наши места, господин Гнездовский?
– Э-э… давайте просто Тёма… – промямли я.
Ненавижу, ненавижу, ненавижу разговаривать с девчонками! Особенно с красивыми. От них безнадёжно глупеешь. А они словно всё время над тобой насмехаются…
– Очень хорошо. Тёма, – с важным видом кивнула Алевтина. – Можете звать меня Алей. А этот невежда, там, на кресте – мой младший брат Саша. Не обращайте на него внимания, Тёма, он ещё глуповат.
– Хватит обзываться! – возмутился Саша. – Сама ты глуповатая! Я когда ещё тебе сказал, что новенький придёт! А ты не верила!
– Верила, верила, только помолчи, – с хорошо знакомыми мне интонациями «я-старшая-сестра-и-потому-всё-знаю» отозвалась Аля. – Я так понимаю, вы к нам надолго, Тёма?
– Надолго? – растерялся я.
Аля… Саша… Обычные, живые ребята, ветер колышет Але рукава платья, треплет вихры её брату. Они не прозрачные, они не плывут по по воздуху, они отбрасывают тени… Нет, нет, я ошибаюсь, они живые, совершенно живые, такие же, как я!
– Вы… где живёте? – вырвался у меня вопрос вместо ответа.
– Мы-то? Да так… поблизости, – нехотя ответила Аля. – Но вообще-то отвечать вопросом на вопрос невежливо, Тёма. Не говорите только, что мне теперь ещё и вас воспитывать, впридачу к моему собственному братцу!
Я покраснел. Нет, положительно, положительно ненавижу девчонок!
– Я… нет, я ненадолго. И живу я тут, сразу за оврагом, дом госпожи… Гнездовской.
Только тут я сообразил, что назвал тётю моей собственной фамилей, фамилией моего папы, а кем она стала, выйдя замуж, я, как оказалось, никогда и не знал.