Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Правда, даже если признать, что политическая свобода предполагает свободу деятельности для частника, отсюда еще не следует, будто необходимо во что бы то ни стало разрушать и разворовывать государственный сектор. Неудивительно, что политики, для которых развитие свободного предпринимательства является единственным мерилом общественной свободы, вели общество в тупик диктатуры. Чем меньше правящие круги связывали себя демократическими формальностями, тем сильнее была их изоляция. Они противопоставляли себя не только сторонникам социальных гарантий и общественной собственности, но и всем, кто искренне верил в народовластие. Однако даже самодискредитация власти еще не меняла общей ситуации в стране. Во-первых, настроения масс лишь в незначительной степени влияли на расстановку политических сил. Элитные группировки разбирались между
Начало 1990-х гг. было для левых в России, как и во многих других странах, временем больших надежд и больших разочарований. После 1989 г. социалисты верили, что начинающаяся новая эпоха породит новое левое движение, свободное от пороков старых партий, динамичное и жизнеспособное. Социал-демократы ожидали, что традиционная приверженность масс ценностям социальной справедливости в сочетании со всеобщим стремлением к капитализму превратит именно их в ведущую политическую силу. Наконец, ортодоксальные коммунисты были убеждены, что столкнувшись с ужасами капитализма, рабочий класс осознает свои ошибки и немедленно поднимется на борьбу. Последовавшие события показали, сколь иллюзорными были эти представления. Несмотря на перманентный кризис, нового подъема левого движения не было.
К середине десятилетия надежды сменились разочарованием и апатией. Мало кто поверил в миф о крахе социалистических идей так же искренне, как сами левые. Поражение коммунизма воспринималось ими как полное и окончательное торжество капитализма. Впереди открывалась в лучшем случае длительная перспектива осторожной работы по усовершенствованию и облагораживанию буржуазных отношений.
Миллионы людей, отвергших старую советскую систему, рассуждали совершенно иначе. Они редко размышляли о «социализме» и «капитализме». Им просто хотелось жить без постоянной слежки и очередей, в обществе, где социальная защищенность сочетается с полными прилавками и современными технологиями. Пропагандисты реформ обещали именно это. Когда массы увидели, что их обманули, настроения резко изменились.
После распада Советского Союза в России действовало несколько левых организаций, зародившихся в среде молодежных неформальных движений. Идеологический спектр их был довольно широк — от сверхреволюционных марксистов, до поклонников шведской социал-демократии. На крайне левом фланге заметны были Конфедерация анархо-синдикалистов (КАС), вышедшая из студенческого клуба «Община», и Марксистская рабочая партия — Партия диктатуры пролетариата (МРП — ПДП). Более умеренные социалисты и марксисты, которых не устраивали догматические установки МРП — ПДП, нашли себе место в рядах Социалистической партии. Правее всех стояла Социал-демократическая партия Российской Федерации. Эта организация была весьма разношерстной, но руководство ею, за исключением нескольких месяцев 1993 г., оставалось в руках правых.
Левые партии вобрали в себя очень большую часть актива неформальных объединений «перестроечной эпохи» 1986—1990 гг. Всевозможные «экологические союзы», «народные фронты» и публичные дискуссионные клубы, предшествовавшие появлению настоящих политических организаций, были в большинстве своем левыми. Лозунгом неформального движения была не рыночная экономика, а участие общества в принятии решений. «Произошло смещение акцентов — от оборонительной самоорганизации к творческому участию в происходящих процессах, от пассивной реакции на события — к активному ведению кампаний», — отмечают исследователи. Сторонники неформальных групп в те годы «прежде всего исходили из не-экономических, моральных критериев» [88] . Участники экологического движения заявляли в своем манифесте, что для них «недопустимо превращение этой работы в модное развлечение, политическую приманку или средство наживы» [89] .
88
Cities of Europe. P. 371.
89
Манифест движения дружин по охране природы. Опубликован в спецвыпуске
Для некоторых участников подобных движений левизна была всего лишь маскировкой «переходного периода», но большинство активистов относилось к провозглашаемым идеям совершенно серьезно, что и предопределило их последующую эволюцию — в октябре 1993 г. основная масса бывших московских неформалов вновь встретилась на баррикадах, защищая парламент.
Тем более велико было разочарование активистов 1980-х гг., когда обнаружилось, что в изменившихся условиях 1990-х гг., не имея доступа к телевидению и прессе, без денег, помещений и платного аппарата, из реальной политической силы они за считанные месяцы превращались в изолированные и недееспособные группы.
Слабы оказались не только левые. Все организации партийного типа проявили себя в «новой России» нежизнеспособными. Вопреки широко распространенному предрассудку, партии вовсе не являются ровесниками парламентаризма и демократии. Слово «партия» употреблялось еще в Древнем Риме, но современная многопартийность возникла лишь в конце XIX в. Ранее парламенты состояли преимущественно из элитных фракций и «независимых» политиков, получавших свои мандаты благодаря деньгам или способности контролировать ситуацию на местах. Парламентские группировки прекрасно обходились без связи с массами, зато, даже находясь в оппозиции, поддерживали связь с властью.
«Плюрализм элит» позволял капитализму первоначального накопления сохранять либеральные институты, не допуская участия масс в политике. Взаимодействие жесткой и авторитарной структуры исполнительной власти с парламентской элитой — вот рецепт идеального олигархического правления, характерного для чистых форм либерально-рыночного капитализма XIX в.
Именно эту систему с 1990 г. сознательно и целенаправленно пытались воссоздать российские реформаторы. Формирование либерально-авторитарного режима идеально соответствовало как целям русской коррумпированной бюрократии, стремившейся завладеть бывшей общенародной собственностью, так и интересам западных элит, которые были заинтересованы в жесткой и твердой власти, способной подавить любое сопротивление народа реформам, но не хотели нести ответственность за поддержку «эксцессов» открытой диктатуры латиноамериканского типа. Наконец, это соответствовало русским традициям. Зародыши либеральных институтов всегда существовали в составе русского авторитарного государства, будь то эпоха царизма или поздняя советская эпоха. Но эти институты и отношения были не более чем дополнением к системе, которая никогда не была демократической.
Массовые партии сыграли в Европе огромную роль именно потому, что сумели подорвать принципы либерального порядка и вынудили правящие круги ограничить свою свободу и свои права в угоду требованиям масс. Первые массовые партии современного типа возникли в большинстве стран именно на основе рабочих организаций или мелкобуржуазных «народных» движений, поставивших под сомнение ценности либерального капитализма.
Массовые партии возникают тогда, когда значительная часть народа осознает: элитные политики, заседающие в парламентах, являются не представителями избирателей, а их злейшими врагами. Партии должны, перефразируя Ленина, дать возможность «кухарке» (т. е. непрофессионалу, обычному человеку) управлять государством, участвуя в повседневной работе политической организации, контролировать политиков «снизу», влиять на их решения, требовать отчета, смещать их. Отличие партийной политики от парламентской в том и состоит, что взаимозависимость между «кухаркой» и «государственными мужами» здесь не ограничивается одноразовым опусканием бюллетеней в урну для голосования.
Антиэлитарная (а следовательно — антилиберальная) природа политических партий предопределила то, что они сыграли огромную роль не только в переходе от парламентской олигархии к современной демократии, но и в становлении тоталитарных режимов. Формирование партий было составной частью «восстания масс».
Для правящих элит создание массовых партий всегда было вынужденным ответом на давление «слева и снизу». Для плюрализма верхов парламентских фракций, различных клубов и бюрократических группировок было вполне достаточно. Они уже у власти, и чем меньше приходится отчитываться за свои действия, чем меньше участвует «посторонних» людей в принятии решений — тем лучше.