Упражнение в одиночестве. Неоконченное эссе
Шрифт:
Действительно, человеку, посетившему многие страны и места и знавшему так много людей, тяжко было обнаружить себя на должности библиотекаря в старинном замке Ду, особенно поскольку его здоровье также ухудшалось. В замке не происходило ничего интересного, потому единственным спасением для Казановы стало его собственное прошлое, о чем он так емко сказал своей знаменитой фразой: «моя жизнь – мой предмет, а мой предмет – моя жизнь».
Утверждая, что мы счастливы быть одинокими, мы дурачим сами себя. Я только что сказала, что одиночество может превратиться в привычку, и, подобно Казанове, этому можно сопротивляться. Но я искренне сомневаюсь, что кому-то по-настоящему хотелось бы остаться одному навсегда. Робинзон Крузо нашел себе Пятницу, а мы неизбежно
Читателю, разумеется, хочется узнать, с чего это я начала размышлять и писать об одиночестве. Диана Арбюс как-то сказала, что тема выбирает художника, а не наоборот. В детстве я всегда была одна. Я была единственным ребенком в семье. Я любила слушать пластинки, читать, петь, рисовать, а в 5 лет написала свою первую сказку. В начальной школе мне впервые пришлось пережить одиночество в толпе и даже тяжелый прессинг со стороны некоторых одноклассников. Много позже, когда по Англии прокатилась волна подростковых самоубийств из-за того же прессинга, я впервые поймала себя на мысли, что эти погибшие ребята переживали что-то схожее с моим школьным опытом. И однако же именно тогда, в детстве, я вовсе еще не осознанно посчитала правильным простить своих обидчиков. «Неосознанно», потому что я ничего не знала о вере, имея пантеистический взгляд на мир, подкрепленный чтением античных легенд и мифов.
Впервые я пережила период, когда мне сознательно хотелось быть одной, в подростковом возрасте, как, возможно, и многие из вас. Одно из ранних стихотворений (1996 года) хорошо описывает это время:
Я одиночество люблю,
Об одиночестве молю.
Я не прошу мне лишних дней —
Хочу соединиться с Ней.
Давно скитаюсь по Земле,
Я ночи провожу в мольбе.
Я в ней нашла свой идеал:
Он мне любим и дорог стал.
Я день и ночь иду вперед,
Не зная, что мне путь несет.
Все испытания пройду,
Но я мечту свою найду.
И дух воспрянет ото сна,
Лишь небеса шепнут: «Она!»
И явится из темноты,
Из-под небес, из недр земли,
Без плоти, в тайну облачась
И надо мной слегка склонясь,
Шепнет мне тихо, чуть дыша:
– Очнись, я здесь: твоя Душа!
Сейчас очевидно, что таким образом я выражала желание обрести внутренний покой, а не стремление покинуть этот мир, как можно было бы предположить. Так звучал голос подростка из 1990-х, искавшего твердую почву под ногами и – любовь. Но, углубляясь в творчество, знакомясь с историей жизни разных авторов, я узнавала, что им тоже было свойственно чувствовать себя одиноко, жить уединенно, да еще и зарабатывать вовсе не писательским трудом. Я никогда не разделяла идею, что художник должен быть голодным; во всяком случае, мне было ясно, что имеется в виду отнюдь не физическое голодание, от которого больше шансов протянуть ноги, чем создать шедевр. Тем не менее я была готова к тому, что и мой писательский путь будет тернист, и я сменю пару-тройку профессий и узнаю жизнь с самых разных её сторон, прежде чем полностью посвящу себя литературе.
В университете я обнаружила, что разрываюсь между внутренним покоем, который дарили штудии и творчество, и чувством, что мне хочется стать половиной пары. Дело осложнялось моим твердым убеждением, что семейная жизнь должна быть полна страсти, а то и Страстей. Ничего похожего на мир и покой, как вы можете себе представить. В это же время несколько знаменитостей заявили в интервью, что их семья – это «тихая гавань». Это выражение меня испугало, от него веяло той особой мещанской тоской, которая лично мне внушала отвращение. Как истинный романтик, я была убеждена, что в любви должны быть рыцарские подвиги, великие испытания и абсолютная вера в ваш союз и счастье вопреки всему. Поэтому любовь могла быть бурной, жаркой, со множеством проблем, лишь бы не напоминала
Как позже с независимостью, я с лихвой получила что хотела. Мой брак внешне напоминал тихую гавань, однако за этим благородным фасадом находился стакан воды, в котором непрестанно бушевали бури.
Естественно, долго так продолжаться не могло, и после пяти лет брака мы решили пожить раздельно. Моей первой реакцией на произошедшее было утешиться знакомой идеей отшельничества, которое изначально было мне предуготовано. Однако в 26 лет я уже старалась смотреть на вещи трезво, без лишних эмоций, а опыт в разных сферах жизни убеждал, что я очень способный человек. Мне показалось бессмысленным, что я почему-то могу быть не способна к нормальной семейной жизни. Впрочем, искать новую любовь мне даже не пришло в голову. Вместо этого я всё-таки уединилась и принялась разбирать дебри собственных противоречивых представлений о браке, семье и человеческих отношениях.
В конце концов, я призналась себе, что тоже хочу жить в тихой гавани. К тому времени мне открылось, что жизнь за стенами дома весьма непредсказуема, и единственным местом, где можно было набраться уверенности и сил для продолжения дел, был дом и семья. Именно они должны быть и оставаться первым, главным и единственным местом, куда мы обращаемся за поддержкой, утешением и верой.
Конечно, всё это – поддержку, утешение, веру – можно получить и от себя, и некоторые из нас становятся мастерами по этой части. Но, поверьте, истинное чудо – это когда твои родные и близкие верят в тебя, берут с тебя пример и с гордостью отзываются о тебе.
С мужем мы так больше и не воссоединились. Мы устали от своего опыта семейной жизни, поэтому каждый жил сам по себе, но развод не оформляли: постоянно препятствовали обстоятельства, а, возможно, мы оба втайне друг от друга допускали мысль, что немного позже можно будет начать сначала. А потом я оказалась в ситуации, когда о супругах надо говорить или хорошо, или ничего, кроме правды. Но первые браки всегда заключаются по любви ко всему хорошему, что есть в человеке, а правда, какой бы они ни была, нужна только нам самим, чтобы не повторять ошибок.
К своему женскому одиночеству я отнеслась спокойно. Как историк, я верю в цикличность, поэтому подождать не так уж и трудно. Французский писатель, о котором пойдет речь ниже, сказал так: «удовольствие состоит не в том, чтобы быть одному, но в том, чтобы быть способным к одиночеству». Я полностью согласна, ведь всем известно, как часто мы окружаем себя людьми, лишь бы не быть одним, хотя далеко не всегда эти люди нам полезны и нужны.
И всё же тема, которую так щедро подпитывал личный опыт, не могла меня не увлекать. Мне хотелось понять, почему мы одновременно и боимся одиночества, и стремимся к нему, и что происходит по достижении внутреннего мира, который одиночество якобы приносит. У меня зрело чувство, что уединенное проживание, с редкими выходами из дома или отсутствием заботы о ком-либо, вряд ли могло закрыть все пустоты. После периода эволюционного развития в тишине и покое людям обычно требуется какая-нибудь «революция», потому что, «ну, знаете, мы все хотим изменить мир» 2 .
2
Имеется в виду песня «Revolution» группы The Beatles.
– 3 —
Вообще, я люблю не спать ночами. Я люблю время, когда можно читать или писать, а тебя никто не тревожит. Есть лишь одно «но»: я предпочитаю наслаждаться тем, что я делаю. Прямо сейчас мне нужно приняться за длиннющий текст о мученичестве в сикхизме. И хоть я уже всё знаю и понимаю, что и как писать, мне крайне трудно за это взяться, потому что – бог свидетель! – я предпочла бы писать о чем-то другом, что вдохновляло бы и дарило простор для творчества.