«Упреждающий удар» Сталина. 25 июня – глупость или агрессия?

Солонин Марк Семенович

Формально-декоративной, рассчитанной прежде всего на западных военных аналитиков, была и отставка Шапошникова. Освободив его от обязанностей начальника Генерального штаба, Сталин назначил Шапошникова (к которому он, по словам всех мемуаристов, испытывал неизменное уважение) на почетную «синекуру» заместителя наркома обороны СССР и наградил присвоением звания Маршала Советского Союза. Через один месяц и одну неделю после начала Великой Отечественной войны маршал Шапошников снова стал начальником Генерального штаба. Он умер 26 марта 1945 г. и по специальному приказу Сталина был удостоен уникальных почестей: в его память в Москве был произведен салют в 24 залпа из 124 орудий. Едва ли все это может быть названо «опалой» и «изгнанием»…

Так почему же Сталин не довел вторжение в Финляндию до логичного и всеми ожидаемого завершения?

В поисках ответа на этот ключевой для понимания всех последующих событий вопрос обратимся снова к

речи Сталина на совещании высшего комсостава 17 апреля 1940 г. Это без преувеличения удивительный и загадочный текст. Дешифровать его тайный смысл немногим легче, чем однозначно интерпретировать пророчества Нострадамуса. Прежде всего бросается в глаза откровенное, неприкрытое, явное вранье (чего ранее за товарищем Сталиным не наблюдалось). Кого Сталин хотел обмануть, рассказывая своим будущим генералам про то, что «зажать Финляндию» он и не планировал, целью операции якобы были всего лишь «разведка штыком» и захват плацдармов, на которые еще предстояло подвезти некие «главные силы», что воевать собирались до сентября 1940 года? Добро бы он выступал на полевом стане перед колхозниками (правда, в колхозы, равно как и на заводы с фабриками, Сталин как раз никогда и не ездил…), но ведь участники совещания не просто знали про реальный план финской кампании. Они его разрабатывали. Именно они и рисовали красные стрелки на картах, промеряли с циркулем километры маршрутов, просчитывали потребное количество «сутодач продфуража для личного и конского состава». В планах, которые они разработали и которые затем вернулись к ним в виде обязательных для исполнения приказов и директив, были совершенно конкретно указаны цель операции, ее сроки и рубежи.

Цель: «нанести решительное поражение финской армии… разгромить главную группировку войск противника… захватить флот Финляндии и не допустить его ухода в нейтральные воды… уничтожить авиацию и аэродромные сооружения противника…»

Рубежи: «овладеть районом Хиитола, Иматра, Виипури (Выборг). По выполнении этой задачи быть готовым к дальнейшим действиям в глубь страны по обстановке… Разбить финские части в районе Суоярви, Сортавала, овладеть их укрепленной полосой между оз. Янис-Ярви и Ладожским озером… Овладев районом Кеми, Оулу (Улеаборг), отрезать сообщение Финляндии со Швецией через сухопутную границу…»

Сроки: «проведение операции на видлицком направлении в течение 15 дней, на Карперешейке 8—10 дней при среднем продвижении войск 10–12 км в сутки» (97).

Все это можно свести к одному короткому слову: разгром. Планировался полный разгром вооруженных сил Финляндии, причем в весьма короткие сроки. Ни о какой «разведке боем», ни о каком «отбрасывании белофиннов от стен города Ленина» речь не шла. Да и странно было бы развертывать 58 дивизий только для того, чтобы разведать «положение сил и оборону» финской армии, которая в мирное время состояла из трех дивизий и одной бригады… Что же касается «дальнейших действий в глубь страны», то смысл, цель и содержание этих будущих действий был доведен до сведения не только высшего командного состава РККА, но и всех рабочих и колхозниц Страны Советов. «Советское правительство не признает так называемое финляндское правительство, уже покинувшее г. Хельсинки и направившееся в неизвестном направлении (это заведомое вранье не было новинкой – тов. Молотов просто продублировал те формулировки, которые были им использованы 17 сентября 1939 г. для обоснования вторжения и последующей оккупации Восточной Польши). Советское правительство признает только Народное правительство Финляндской Демократической Республики, с которым заключило Договор о взаимопомощи и дружбе».

Этот замечательно-ясный ответ тов. Молотова на запрос шведского посланника г. Винтера был опубликован 5 декабря 1939 г. на первой полосе «Правды» и теоретически должен был быть изучен в каждом трудовом коллективе. И если на страницах газеты «Правда» так называемое народное правительство больше не появлялось, то в секретных документах оно еще долго продолжало жить своей призрачной жизнью. Вот, например, 23 февраля 1940 г. член ЦК ВКП(б) тов. Куусинен шлет из Москвы в Москву, в ЦК ВКП(б), приветствие от имени «народного правительства Демократической Финляндии». В нем он выражает свою твердую уверенность в том, что «с помощью славной Красной Армии и Военно-морского флота СССР наш народ скоро добьется своего полного освобождения от варварского ига плутократической шайки Маннергейма – Рюти – Таннера, преступных провокаторов войны, подкупленных иностранными империалистами» (79). Самое главное в этом документе – дата. За две недели до того, как «варварский главарь плутократической шайки», т. е. премьер-министр Финляндии Ристо Рюти, прибыл в Москву для подписания мирного договора, тов. Куусинен все еще надеялся на «скорое и полное освобождение».

Общепринятый, устоявшийся в исторической литературе ответ на все эти вопросительные знаки, равно

как и на главный вопрос, вынесенный в заглавие данной главы, известен. Сталин в действительности был крайне обеспокоен, если не сказать «напуган» – но не огромными потерями и мизерными успехами своей армии, а планами и действиями англо-французского блока. Именно это – боязнь оказаться втянутым в войну с объединенной коалицией «передовых государств Европы» – и привело Сталина к решению не искушать судьбу и остановить поход на Хельсинки на полпути (в прямом и переносном смысле этого слова).

«Решение Москвы прекратить войну объяснялось прежде всего опасениями перед вмешательством в конфликт Великобритании и Франции» (14). «В условиях резко возросшей угрозы вмешательства в войну Англии и Франции советское руководство было вынуждено пойти на переговоры и заключение мира с законными финскими властями» (34).

«Может быть, признаки поддержки финнов Англией и Францией явились главным фактором, побудившим Советский Союз изменить свою позицию» (51). «Продолжение боевых действий до полной военной победы над Финляндией вело к неминуемому вооруженному вмешательству в войну западных держав. В результате 6 марта советское руководство сообщило о своей готовности начать в Москве мирные переговоры с Финляндией» (52).

«Чтобы избежать угрожавших осложнений с западными державами, советскому руководству пришлось отодвинуть в сторону свои цели в отношении Финляндии и довольствоваться пока аннексией крупных территорий в Карелии» (65). О том же самом – правда, на совершенно феерическом языке большевистской пропаганды – было сказано и в секретном директивном письме Исполкома Коминтерна от 18 марта 1940 г.: «Новая победа миролюбивой политики Советского Союза перечеркнула англо-французские военные планы, позволила удержать Скандинавию от вступления в войну…» (82) Примечательно, что даже в подцензурных воспоминаниях К.А.Мерецкова (издание 1984 г.) приводятся такие слова Сталина, сказанные им в телефонном разговоре с Мерецковым 10 марта 1940 г.: «Затяжка войны позволит французам и шведам прислать подкрепления, и вместо войны с одним государством мы ввяжемся в войну с коалицией» (93, стр. 185).

Строго говоря, прямых документальных подтверждений этой версии не существует. Скорее всего их никогда и не удастся обнаружить: Сталин не доверял свои сокровенные мысли ни бумаге, ни даже ушам ближайших соратников. Выше мы уже подробно рассмотрели то, как он разговаривал с высшим командным составом своей армии. В полном неведении о многих реальных планах Сталина находились и высшие партийные чиновники. «Какие конкретно территориальные претензии были выдвинуты, какие политические требования, какие взаимоотношения должны были сложиться, я сейчас не помню, но, видимо, какие-то условия были выдвинуты с тем, чтобы Финляндия стала дружеской страной. Эта цель преследовалась, но как это выражалось, как формулировалось, я этого не знаю. Я даже эти документы и не читал и не видел». Это не мемуары председателя колхоза из российской глубинки. Это фрагмент из знаменитых «Воспоминаний» Н.С. Хрущева, на тот момент – члена Политбюро ЦК ВКП(б) и первого секретаря ЦК самой крупной в СССР, украинской республиканской компартии. Тем не менее множество косвенных доказательств позволяют с большой долей вероятности предположить, что неожиданное (а именно так оно и было воспринято во всем мире) прекращение войны может быть объяснено только реакцией Сталина на изменившуюся внешнеполитическую обстановку.

В известном смысле такими «косвенными уликами» можно считать и те заклинания, которыми Сталин завершил свою речь 17 апреля 1940 г. («немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию…»

Прекрасно зная, что никого он не победил, более того – даже побоялся вступить в прямой конфликт с Западом, Сталин, вероятно, пытался таким образом утешить себя и своих зачарованных слушателей. Не менее показательна и красноречивая оговорка, которую допустил в своей речи Сталин («когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда у них руки заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить»). Разумеется, Сталин хотел сказать всего лишь про благоприятную возможность для удара по Финляндии, возникшую в тот момент, когда «у них» (т. е. у англо-французского блока) «руки были заняты» войной против Германии. Но обида и скрытая ненависть «к ним» (т. е. к своим будущим союзникам, у которых осенью 1941 г. он будет выпрашивать не только оружие, но и солдат для защиты своей разваливающейся империи) выплеснулись из подсознания наружу в этом маленьком слове «их».