Упрямица
Шрифт:
Полковник поручил Нику возглавить трудный и опасный поход чуть ли не в самое логово вражеских банд, а сам предпочел понежиться на теплом песочке в объятиях молодой красавицы.
И вот очередной привал на занятой врагом территории. Сеан О'Малли сплюнул коричневую табачную жвачку, причем сделал это с лихостью, так что мерзкий комок далеко пролетел над сыпучим, прожаренным солнцем до красноты песком, потом продолжил свои философские рассуждения:
– Самые страшные люди – это те, у кого башка набита идеями. Неизвестно, что им взбредет на ум. Мы с вами, капитан, мужчины иного склада – мы воюем за
Ник с пониманием воспринял горячий монолог капрала и улыбнулся:
– Ты такой же, как они, Сеан. Если б тебе представилась возможность биться за свободу Ирландии против английского короля, ты бы плюнул на австрийские денежки и за собственный счет вернулся бы на свой Зеленый остров.
Обнаженный до пояса Сеан О'Малли склонил свою поседевшую голову, его загоревшие дочерна могучие плечи поникли.
– Я потерянный человек, и в этом моя беда. Я предал свою родину, свою любимую девчонку… в пьяной драке, я много чего натворил… Вот почему я здесь. Но Зеленый остров – он по-прежнему в моей душе…
– Может, Ирландия примет обратно блудного сына?
– Там остались лишь камни, заросшие травой.
Николас закурил от прежнего окурка новую сигарету, набитую «травкой», и произнес крамольное слово, за которое мог быть подвергнут в случае доноса немедленному расстрелу:
– Я бы предпочел воевать с настоящими солдатами, вооруженными винтовками, а не с мальчишками и стариками.
Капрал О'Малли промолчал, еще не доверяя человеку, которого только недавно назначили его командиром. В войсках Иностранного легиона и в отряде контргерильи самый лучший способ выжить – это помалкивать.
Но все-таки ирландец не выдержал и произнес чуть слышно:
– Конец близок… – В голубых глазах солдата была печаль.
– А как избежать конца? Что сделать? Воевать – это все, что я умею… Для меня Легион – родной дом.
– Здесь воюет не Легион. – О'Малли горько усмехнулся. – Посмотрите на меня, капитан… взгляните на себя, если у вас еще сохранилось зеркало. Где наша воинская форма? Она осталась на колючих кактусах, расползлась от болотной сырости. Мы стали такой же бандой, за какой охотимся. Если кто из врагов придет ночью к нашему костру, мы не отличим его от своих.
Ирландский ветеран с досадой выплюнул тлеющий окурок и носком сапога яростно забросал его песком, словно хороня свое прошлое.
– Генерал Маркес должен прислать нам две дюжины своих молодцов в подкрепление. Часовой подает сигнал. Может, это они, – сказал Ник.
– Если они щеголяют в белой форме с золотыми нашивками, то это уж точно императорские прихвостни, а не хуаристские диверсанты.
О'Малли напрягся и стал похож на ягуара, изготовившегося к прыжку.
Закатное солнце освещало выход из узкой расщелины, откуда появилась группа всадников. Они были в белой форме, а вокруг них красные скалы светились, будто раскаленные угли.
Зрелище было удивительно красивым. Хотелось встать во весь рост,
Невидимые хуаристы, засевшие на скалистых вершинах среди камней, такие же серые, как эти камни, и неотличимые от них, начали методично уничтожать колонну. Это была уже хорошо знакомая Нику тактика партизан. Она несла их противникам верную смерть, и спасение заключалось только в стремительной, отчаянной атаке – вверх, ползком, навстречу пулям.
– О'Малли, Шмидт, за мной! – Никаких других распоряжений не требовалось, солдаты понимали его и без команд.
Ник бросился бегом к подножию скалы и начал карабкаться на нее, извиваясь, как ящерица, становясь неприметным, как песчаный краб, как тарантул, как смертельное жалящее существо, порожденное этой жестокой ко всему живому природой.
Не впервые отряд Ника попадал в подобную ловушку, но с каждым разом выходил из боя все с меньшими потерями благодаря обретенному ценой пролитой крови опыту.
Стремительный бросок легионеров ошеломил партизан. Солдаты Ника вышли из сектора их обстрела. Хуаристы поняли, что враги подбираются к ним, невидимые и неуязвимые, и, уклонившись от рукопашной схватки, отступили… уползли прочь, растворились в песках.
Преследовать их было бесполезно. Ночь уже распростерла свои черные крылья над Мексикой. Солнце ушло за горизонт, свет его померк.
Ник послал О'Малли встретить тех, кто остался в живых из прибывшего подкрепления. Он был наслышан о воинских подвигах Тигра Такубайя, генерала Леонарда Маркеса, коренного мексиканца, который когда-то покинул стан республиканцев, изменил присяге и президенту Хуаресу и присоединился со своим отрядом к императорской армии. Свое прозвище он заслужил из-за исключительной кровожадности. В Такубайе он распорядился уничтожить все население города, включая женщин и детей. Он не брал пленных, а использовал их как живые мишени, как манекены для упражнений своих солдат в стрельбе и в работе со штыком.
Тех, кто после многократных ранений, нанесенных штыками разгоряченных новобранцев, все же выживал, генерал Маркес приказывал закопать в песок по горло и оставить умирать на палящем солнце. А если таких пленников было много, он устраивал скачки, направляя лошадей прямо по головам несчастных.
Нику не улыбалось связывать свою судьбу со знаменитым генералом, но он не мог отказаться от присланного ему этим кровавым «благодетелем» подкрепления. Если, конечно, кто-то из этого конного отряда уцелел после внезапной атаки хуаристов.
Война пожирала его людей одного за другим, их оставалось в строю все меньше. Каждый опытный боец был на счету.
Теперь он с нетерпением ждал, какие новости принесет ему посланный на разведку О'Малли, и напряженно вглядывался в темноту, и вслушивался, не подает ли кто признаков жизни там, в горловине каньона, заваленного трупами убитых лошадей и всадников?
Тишина. Гробовая тишина. Не слышно даже шагов О'Малли. Ночь, казалось, похоронила в своей алчной пасти ветерана-ирландца. Тем более Ник, сидевший у тлеющего костра, не ожидал, что ему в затылок упрется ствол сорокапятимиллиметрового «кольта».