Упущенный шанс Врангеля. Крым-Бизерта-Галлиполи
Шрифт:
То же, что нам многократно показывало советское, а сейчас «общественное» телевидение, является не документальными показами взятия Зимнего, а кадрами художественного фильма «Октябрь», снятого много лет спустя.
Большевики не брали, а тем более не узурпировали власть. Они нашли ее в дерьме, старательно отмыли и начали управлять.
Боюсь, что уже читатель-патриот побагровел – автор ёрничает, издевается над русской историей! Успокойтесь, у них за бугром все было гораздо хуже, чем у нас. Вот, к примеру, 14 июля 1789 г. в Бастилии гарнизон состоял из 95 инвалидов и 30 швейцарцев, пушки были сняты со стен, а амбразуры заколочены. В крепости томились семеро заключенных (четверо сидели за подлоги, двое сумасшедших
Таким образом, если штурм Зимнего был веселой опереттой, то взятие Бастилии представляло довольно отвратительное зрелище. Но вот парадокс – французы уже 219 лет ежегодно с большой помпой отмечают взятие Бастилии, 14 июля – это главный государственный праздник Франции. Впрочем, этот парадокс легко объясним. Штурм Зимнего и Бастилии сами по себе явления незначительные, но они стали вехами великих процессов, которые потрясли весь мир. Действительно, с 1789го и с 1917 года история всего человечества лет на семьдесят определялась в основном тем, что происходило во Франции или России.
С начала 90х годов ХХ века либеральные историки и СМИ вдалбливают нам, что в Гражданской войне были лишь две силы – «красные» и «белые».
Подробно о составе «белых» мы поговорим позже. А пока для нас белые – это коктейль из монархистов, государственников правого толка и лиц без определенных взглядов, мечтавших навести порядок в стране в границах 1914 г. Замечу, что «белые» не получили ни одного голоса в «Учредилке».
Главное же то, что Гражданская война к 25 октября 1917 г. уже шла. И если бы большевики отказались брать власть и даже, фантастический вариант, приняли нейтралитет в Гражданской войне, война бы все равно шла и была бы как минимум не менее кровавой.
Националисты уже поставили под ружье сотни тысяч бойцов и без большой крови не собирались отказываться от создания национальных государств на территории империи. Крестьяне в основном уже захватили помещичьи земли и разграбили барские усадьбы. Главное же, что это были не «поселяне» образца 1905—1907 гг., когда эскадрон казаков, двигаясь от деревни к деревне, мог за месяц перепороть весь уезд. Солдаты вернулись домой с «трехлинейками», а зачастую и с «максимами» – а вдруг в хозяйстве пригодятся.
Особую группу составляли казаки. Новая власть им почти ничего не давала. Главное же, они боялись потерять свои привилегии по сравнению с пришлыми русскими крестьянами и инородцами, проживавшими на казацких территориях.
В ходе Корниловского мятежа премьер Керенский объявил атамана Войска Донского генерала А.М. Каледина мятежником и потребовал его прибытия в Петроград для допроса. Каледин, безусловно, сочувствовал Корнилову, но в заговоре не участвовал. В день начала Корниловского мятежа он объезжал глухие станицы Донской области, расположенные вдали от железных дорог.
В ответ Каледин создал местное независимое «Войсковое правительство». На Дон со всей страны стали съезжаться контрреволюционно настроенные офицеры. Генералы Л.Г. Корнилов, М.В. Алексеев и А.И. Деникин 2 (15) ноября 1917 г. приступили в Новочеркасске к формированию Добровольческой армии.
Достаточно компетентный эмигрантский историк Гражданской войны Дмитрий Лехович писал: «Каледин знал, что генералам и съехавшимся на Дон офицерам повсюду в России грозила смертельная опасность. Он не мог отказать им в приюте и из своих личных средств помогал беженцам. На упреки критиков атаман указывал на старый казачий обычай: “С Дона выдачи нет! ” Но в то же время под давлением все обострявшихся событий он просил генерала
Генерал Алексеев не последовал совету Каледина. Он не перенес свою деятельность ни в Ставрополь, ни в Камышин. По многим причинам он этого сделать не желал, да и не мог.
А добровольцы пробирались на Дон и в одиночку, и целыми группами. Влекли их туда имена признанных вождей. Двое из них – Алексеев и Корнилов – были Верховными Главнокомандующими; Деникин – Главнокомандующим сперва Западным, затем Юго-Западным фронтами; а Каледин заслужил всеобщее уважение как командующий 8й армией, а потом как атаман Войска Донского. Кроме того, по своему происхождению и Алексеев, и Корнилов, и Деникин в прямом смысле вышли из народа.
С риском быть опознанными по дороге, с опасностью быть расстрелянными на месте двигались туда офицеры, юнкера, кадеты, студенты. Старшее поколение интеллигенции выжидало. Но молодежь, глубоко оскорбленная в своем чувстве патриотизма, готова была идти на любые лишения и жертвы». [11]
На Дон отправились и деятели правого центра: П.Н. Милюков, П.Б. Струве, член кадетской партии М. Федоров, князь Г.Н. Трубецкой, бывший председатель Государственной думы М.В. Родзянко. Приехал в Новочеркасск и Керенский, но там «правителем России» его никто считать не пожелал, и уехал Александр Федорович, несолоно хлебавши. Позже в своих мемуарах Керенский будет открещиваться от своих донских похождений.
11
Лехович Д.В.Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина. М.: Воскресенье, 1992. С. 151—152.
Кто же должен был стать вождем антибольшевистского движения? Лехович писал по этому поводу: «С приездом Корнилова обнаружилось одно обстоятельство: его взаимоотношения с генералом Алексеевым настолько обострились, что совместная работа представляла большие затруднения. “О чем они говорили (при встрече), – писал генерал Деникин, – я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи…”
Вскоре состоялось совещание старших генералов и общественных деятелей, приехавших из Москвы. “По существу, – говорил Антон Иванович, – весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов – Алексеева и Корнилова. И общественные деятели, и мы были заинтересованы в сохранении их обоих в интересах армии. Ее хрупкий еще организм не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) армия раскололась бы, во втором – она бы развалилась. Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно.
Произошла тяжелая сцена. Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь. Алексееву, по-видимому, трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками. Краткие, нервные реплики их перемешивались с речами общественных деятелей, которые говорили о самопожертвовании и о государственной необходимости соглашения…”
Чтобы покончить с трениями, колебаниями и создать обстановку, при которой дальнейшая работа была бы возможна, генерал Деникин предложил компромиссное решение: военная власть должна была перейти к генералу Корнилову; гражданская власть и внешние сношения – к генералу Алексееву; все вопросы, связанные с управлением Донской областью, – к генералу Каледину.