Ур, сын Шама

Войскунский Евгений Львович

Он удивленно взглянул на уставленный закусками стол — на заливную рыбу и паштет.

— Ты каждый день так обедаешь?

— Нет, не каждый. Садись, Ур. Как настроение?

— Смурное.

— Смурное? Это что-то из лексикона Валерия… Надо набраться немножко терпения, Ур. Вера Федоровна говорила с Мирошниковым и все ему объяснила. Теперь она пишет официальное письмо с обоснованием нашей темы.

Ур молчал. Его загорелые руки покойно лежали на подлокотниках кресла.

— Так или иначе, Вера Федоровна это дело пробьет, — продолжала

Нонна. — Учти, что океанская тема — ее, можно сказать, детище. А мы пока будем урывать время для разработки твоего проекта. Ой, Ур, я просто не могу видеть, как ты сидишь с убитым видом!

Тут вошла Александра Борисовна, принарядившаяся, улыбающаяся, с черной бархатной ленточкой в седых волосах. Ур вскочил, неумело поклонился, назвал себя.

— Ур, — повторила Александра Борисовна, пожав ему руку. — Это фамилия или имя?

— Имя.

— В древности был такой город, кажется, в Месопотамии… или… ну да, кажется, там…

— К столу, к столу, — поспешно сказала Нонна. — Садись сюда, Ур. Сейчас принесу тебе питье. Шампанского не хочешь?

— Нет уж, — усмехнулся он.

Нонна принесла запотевший графин с газированной водой, бутылку с лимонадом. И начался обед. Ур говорил мало, только коротко отвечал на вопросы, но ел хорошо, добросовестно отдавая дань всем закускам.

— Очень вкусный обед. Спасибо. — Ур откинулся на спинку стула, вытер салфеткой полные губы.

— Что ты? Обед только начинается, — сказала Нонна. — Сейчас будет бульон с пирожками, потом — отбивная.

— Да я же лопну!

— Не лопнешь. Хочешь, я поставлю пластинку? Ты какую музыку любишь классическую или джазовую?

— Все равно… На днях по радио песни передавали, там была одна — я запомнил: «Как хорошо, закончив путь, в глаза любимой снова заглянуть…» У тебя ее нет?

— Такой нет, — засмеялась Нонна. — И вообще из песен у нас есть только «Песни без слов» Мендельсона. Поставить?

— Поставь, — неуверенно сказал Ур. — Я музыки совсем не знаю. Времени на нее не хватает…

Александра Борисовна заговорила о недостатках эстетического воспитания молодежи. Ур кивал, ел пирожки, запивая бульоном, а сам прислушивался к нежной мелодии, рождавшейся под иглой проигрывателя.

— Нонночка в детстве чудно играла, — сказала Александра Борисовна. Ей прочили большую будущность пианистки. Для нас было полнейшей неожиданностью…

— Перестань, мама, — поморщилась Нонна.

— …когда она вдруг решила идти не в консерваторию, а в технический вуз, — шепотом закончила Александра Борисовна и пригорюнилась. Бледные ее глаза наполнились слезами.

Обед завершился мороженым. Пока Нонна с мамой убирали со стола посуду, Ур переместился в кресло у журнального столика, взял свежий номер «Природы», но не успел его перелистать: веки вдруг стали слипаться неудержимо — он заснул.

Нонна не стала его тревожить. Уселась, поджав ноги, в уголке дивана, раскрыла книгу — но чтение не пошло. Она смотрела на спящего

Ура и думала: «Кто ты? Какую тайну в себе носишь? И знаешь ли, что, судя по всему, затевается целое расследование твоей личности?» Позавчера, в пятницу, в самом конце рабочего дня ей, Нонне, позвонили из отдела кадров, попросили зайти. Начальница отдела была сама вежливость. Расспрашивала об Уре — как работает практикант, справляется ли, не злоупотребляет ли выпивкой. И между прочим: «Не проговаривался ли он, откуда в действительности прибыл?». Нонна на это ответила: «Простите, но такой вопрос должна бы задать вам я, если бы меня это хоть в малейшей степени интересовало».

Беседа в кадрах и некоторые другие признаки (в частности, пошедшие по институту слухи о том, что Ур владеет новейшими методами гипноза) насторожили Нонну. Вроде бы никто из институтских работников, кроме нее, не видел дикой истории с продавцом, взлетевшим в воздух, а вот же, не умолкают разговоры, связывающие э т о с именем Ура. Не сам ли магазинщик, отъявленный плут, раззвонил по городу сплетню о гипнотизере из соседнего института? Сам-то он, продавец, исчез из магазина-шкафа, перевелся, должно быть, в другую торговую точку — подальше от места своего позора.

Свесив голову на грудь, Ур спал после сытного обеда. И Нонна смотрела на него, исполненная сострадания и решимости защитить этого большого ребенка от неведомых опасностей. Но более всего на свете ей хотелось п о н я т ь его.

Ур проснулся вмиг: вскинул голову, распахнул глаза, напрягся. Нонна подумала мимолетно, что так просыпается в лесу задремавший ненароком дикий зверь.

— Извини, — улыбнулся ей Ур. — Первый раз в жизни заснул после обеда. Наверно, потому, что никогда еще не ел так много. И так вкусно, — добавил он.

— Ур, — сказала Нонна, — ты помнишь, как в первый раз пришел в институт?

— Еще бы! Ты меня встретила не очень приветливо…

— Я подумала тогда: прислали на мою голову лоботряса-иностранца, у которого на уме, конечно, одни развлечения.

— Развлечения я действительно люблю.

— Я рада, что ошиблась, Ур. Ты оказался совсем другим. И все же я знаю тебя не больше, чем в первую минуту, когда ты появился в отделе. Ты просто пугаешь меня своей непонятностью… своими странностями… Я видела, как ты заставил продавца барахтаться в воздухе. Видела, как Пиреев вдруг забыл заученный текст и понес чепуху — ведь это твоя проделка?

— Чепуху про стаканчики я ему не внушал, — помедлив, ответил Ур.

— Но текст заставил забыть, так? О тебе ходят всякие слухи. Будто ты гипнотизер, факир, не знаю, кто еще… Мне это неприятно, Ур. Не только потому, что я к тебе… дружески расположена, но и потому, что считаю тебя оригинальным ученым. Я не все понимаю в твоем проекте, но чувствую, что это огромно… глобально…

Она вдруг осеклась. Что с ней происходит? Разволновалась, как школьница. Щеки горят, голос прерывается…