Ур, сын Шама
Шрифт:
— Анечка, родная ты моя! — Валерий взял ее за плечи, встряхнул легонько. — Ну что ты расстроилась? Все у нас будет хорошо! Через месяц мы с теткой переедем в кооперативную квартиру, там у меня хорошая будет комната… Мы поженимся, заживем счастливо… Ты не беспокойся, нам хватит, я в Оргтехстрое наберу работы, им проектировщики нужны позарез… Слышишь? Ну не обязательно же всем надо становиться учеными!.. Вон Аркашка, Котик женились, и пацаны у них есть, а незащищенные. И ничего, живут не хуже людей… Анечка!
Они стояли в скудно освещенной аллее, где только парочки
— Давай сядем. Слышишь, Анька?
— Нет, мне пора домой. Заниматься надо.
— Да! — вспомнил он. — Рассказать тебе про ДНК?
— Не надо, сама прочту. Проводи меня до троллейбуса.
…Под потолком большой вентилятор загребал воздух пропеллерными лопастями, однако от него прохладнее не становилось. Начальник сидел очень прямо в кресле, худощавый, с седыми усами и седой лысеющей головой. Несмотря на духоту, на нем был темный костюм с галстуком. Вера Федоровна избегала смотреть на этот костюм, вызывавший у нее ощущение удушья. Коренная ленинградка, она плохо переносила южную жару.
За дальним концом приставного столика сидел Пиреев. Он тоже был при галстуке, в белой льняной сорочке, но без пиджака. При температуре, превышающей тридцать градусов, он позволял себе такую вольность.
Разговор, как и предвидела Вера Федоровна, получился неприятный, хотя начальник был безупречно вежлив.
— Не горячитесь, уважаемая Вера Федоровна, никто вас не обвиняет, говорил начальник. — Я просто хочу разобраться. Прием этого лица на работу был согласован с нами, вот Максим Исидорович подтверждает, и по этому пункту никаких претензий к вам мы не имеем.
— И на том спасибо… — Вера Федоровна достала из сумочки веер и принялась обмахиваться.
— Однако согласитесь, что, приняв сотрудника, вы тем самым, как директор института, приняли на себя и ответственность за него. Так или не так? Так. Следовательно, уважаемая Вера Федоровна, мы имеем основание спросить вас. Вот, например, поступил сигнал, что это лицо выпивало в рабочее время…
— Первый раз слышу. Оно пило чуть ли не ведрами газированную воду, но не думаю, чтобы оно пьянствовало.
— Речь не о пьянстве, а о выпивке в рабочее время, — уточнил начальник. — Отсюда позволительно сделать вывод, что дисциплина в институте не на должном уровне. Так или не так? Так.
— Не так, Алескер Гамидович. Прошу не делать поспешных выводов из сомнительных слухов. Откуда у вас сигнал?
— Далее, — продолжал начальник, словно бы не услышав вопроса. Никого не поставив в известность, не оформив надлежащим образом отпуск или увольнение, это лицо неожиданно исчезает. Я спрашиваю вас как директора института: где ваш сотрудник? Должны вы это знать? Должны.
— Я, как вы верно заметили, директор института, а не нянька. У меня работает несколько сотен сотрудников, и уследить за каждым…
— Знаете вы, где это лицо? — Алескер Гамидович строго взглянул на Веру Федоровну из-под полуопущенных век.
— Где-то на Черном море. Не то в Туапсе, не то в Сочи.
—
— Вот как? — Веер Веры Федоровны приостановил свои размашистые движения. — И что же оно… он там делает?
— В этом-то и суть вопроса.
— Что вы, собственно, хотите сказать, Алескер Гамидович?
— Ничего, кроме того, что сказано.
— Нет. — Вера Федоровна постучала веером по столу. — Сказано весьма многозначительно. Суть вопроса, как я погляжу, не в том, что Ур сбежал за границу, а в том, что вы хотите пришить мне нечто. Нет уж, позвольте договорить! Итак: твердо установлено, что иностранец Ур был принят по звонку вашего заместителя Пиреева. Откуда он прибыл, мне не удосужились сообщить. Иностранцы-практиканты бывали в институте и раньше, и никогда директор не нес ответственности за их поведение. У них есть свои консульства, свои посольства. Хочет практикант работать — пожалуйста. Не хочет — пусть проваливает к чертовой… Извините. Я хотела сказать, что практика иностранных специалистов — их собственное дело, я за это не отвечаю. Если у нашего практиканта не было, насколько я знаю, официального статуса, то ответственность за его поведение несет лицо, распорядившееся о его приеме на работу, то есть товарищ Пиреев.
Раздалось легкое пофыркивание. Максим Исидорович, сидевший в некотором отдалении и как бы подчеркивавший этим свою непричастность к разговору, смеялся почти беззвучно, пофыркивая носом. Вера Федоровна мельком взглянула на него. «Что за синие пятна у него на лбу?» — подумала она и снова устремила напряженный взгляд на бесстрастное лицо начальника.
— Должна добавить, — сказала она, — что практикант работал хорошо, мы были им довольны. Он обнаружил серьезные физико-математические знания, о чем, кстати, прекрасно осведомлен Максим Исидорович. В диссертацию, которую для него писали мои сотрудники, практикантом вложен большой труд.
Максим Исидорович, вообще-то говоря, уже второй день был в отпуску. На завтра у него был взят билет на самолет в Москву, а оттуда начиналась приятная дорога, в конце которой плескался ласковой голубой волной Балатон. Но Максим Исидорович счел своим долгом присутствовать при сегодняшнем разговоре начальника с этой змеей, директрисой, — и, как видно, правильно сделал, что приехал: змея начинала выпускать жалящий язык. «Для него писали»! И он впервые подал голос:
— Попрошу вас выбирать выражения.
— Уважаемая Вера Федоровна, — сказал начальник, — мы отвлекаемся в сторону.
— Нисколько. — Вера Федоровна с треском раскрыла и закрыла веер. Сейчас я сделаю официальное заявление: считаю своей ошибкой согласие на написание Докторской диссертации для товарища Пиреева. Несколько месяцев целая группа сотрудников была оторвана от основных занятий…
— Вы пожалеете о своем лживом заявлении! — прервал ее Максим Исидорович.
— Не надо кричать, — поморщился начальник. — Если вы ставите вопрос официально, Вера Федоровна, то прошу в письменном виде. Оставим вопрос о диссертации…