«Ураган» с острова Наварон
Шрифт:
Нойфельд пересек помещение и подошел к камину. Он наклонился к певцу и сказал: — Петар, я хочу познакомить тебя с новыми друзьями.
Петар отложил гитару, поднял лицо, повернулся к девушке и тронул ее за плечо. Девушка моментально очнулась, и ее глаза, огромные, черные, как уголь, широко распахнулись. В них мелькнуло затравленное выражение. Она пугливо огляделась, затем вскочила на ноги, моментально став меньше ростом из-за шинели, которая доходила ей до щиколоток, и наклониласъ к гитаристу‚ чтобы помочь ему подняться.
— Это Мария — сказал Нойфельд. — Мария, это капитан
— Капитан Мэллори? — Голос девушки оказался приятным с хрипотцой, она говорила по-англииски почти без акцента — Вы англичанин, капитан Мэллори.
Вряд ли сейчас подходящий момент, подумал Мэллори объявлять о своем новозеландском‚ происхождении. Он улыбнулся — В некотором роде.
Теперь улыбнулась Мария. — Я всегда хотела познакомиться с англичанином. — Она шагнула в сторону Мэллори, протянувшего для приветствия руку, отстранила ее и наотмашь ударила капитана по лицу.
— Мария!— Нойфельд оторопел.— Он с нами.
— Англичанин, да к тому же предатель! — Она вновь занесла руку, но неожиданно оказалась в объятиях Андреа. Вырываться было бесполезно, и вскоре Мария затихла, сердито сверкая черными очами. Андреа погладил свободной рукой себя по щеке, чему-то улыбаясь.
— Ей-богу, она напоминает мне мою Марию, — сказал он с восхищением и с улыбкой пояснил: — Очень ловко орудую руками, эти югославки.
Мэллори уныло потер щеку и обратился к Нойфельду. — Может, Петар…так его зовут…
— Нет, — Нойфельд решительно покачал головой — Позже. А сейчас давайте поедим.— Он повел их к столу в конце комнаты, жестом пригласил располагаться, сел сам и продолжал: — Извините. Моя вина. Следовало это предусмотреть.
Миллер деликатно спросил: — Она... э-э... в себе?
— Дикий зверек, по-вашему?
— Для домашнего она слишком кусачая, не так ли?
— Она закончила Белградский университет. Филологический факультет. С отличием, как нам извевестно. После окончания университета Мария вернулась домой, в горы Боснии. Вернувшись, нашла обоих родителей и двух маленьких братьев зверски убитыми. Вот она и... ну, в общем, с тех пор она такая.
Мэллори придвинулся и стал разглядывать девушку. Ее глаза, черные, неподвижные, немигающие, направленные на него в упор, не предвещали ничего хорошего. Мэллори повернулся к Нойфельду.
— Кто это сделал? С ее родителями, я имею в виду?
— Партизаны,— свирепо отозвался Дрошни. — Чтоб они сдохли, эти партизаны. Ее родители были наши люди. Четники.
— А певец? — поинтересовался Меллори.
— Ее старший брат — Нойфельд удрученно покачал головой. — Слеп с рождения. Мария всюду водит его за руку. Она, — его глаза, его жизнь.
Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если продвижение, армий зависит от состояния желудка солдат, подумал Мэллори, то эта далеко не продвинется. Он знал, что у партизан сложилось почти отчаянное положение с продовольствием, однако следовало признать, что четникам и немцам жилось ненамного слаще. Он уныло начал водить ложкой — вилка была бы здесь бесполезна, — в сероватой похлебке непонятного происхождения, которая еле покрывала дно и в которой одиноко плавали жалкие кусочки мяса, затем
— Совершенно согласен, джентльмены. Впервые вижу такую красавицу, и одному Богу известно, как бы она выглядела отмытой. Но она не для вас, джентльмены. Она вообще ни для кого. Она помолвлена. — Он посмотрел на вопрошающие лица и покачал головой. — Не с мужчиной. С идеалом, если идеалом можно назвать смерть. Смерть партизан.
— Очаровательно‚ — пробормотал Миллер. Других комментариев не последовало. Они продолжали есть в тишине, прерываемой лишь негромким пением, раздававшимся возле камина; голос звучал достаточно мелодично, но гитара слишком бренчала. Андреа отодвинул миску, посмотрел в сторону слепого музыканта и обратился к Нойфельду.
— О чем он поет?
- Это старинная боснийская песня о любви, как мне объяснили. Очень старинная и очень грустная. На английском такая песня тоже есть. — Он прищелкнул пальцами — Как это? Ах да, «Девушка, которую я покинул. — Скажите ему, пусть споет что-нибудь другое, — буркнул Андреа. Нойфелъд с удивлением взглянул на него, но тут его внимание отвлек подошедший вестовой, который зашептал Нойфельду что-то на ухо. Тот ответил кивком, и постовой удалился. — Значит так. — Нойфельд задумался. — Получено сообщение по радио от патруля, нашедшего ваш самолет. Баки действительно оказались пустыми. Полагаю, вряд ли стоит дожидаться подтверждения из Падуи, как вы считаете, капитан Мэллори?
— Не понимаю.
— Неважно. Скажите—ка, вам когда-нибудь доводилось слышать о человеке, по имени генерал Вукалович?
— Генерал... как вы сказали?
— Вукалович.
— Он не на нашей стороне, — с уверенностью ответил Мэллори — Да еще с такой фамилией.
— Должно быть, вы — единственные люди в Югославии, которые не знают его. Его знают все. Партизаны, четннкн, немцы, болгары — все. Он — однн из национальных героев.
— Подайте-ка вина — попросил Андреа.
— Вам бы лучше помолчать, — повысил голос Нойфепьд. — Вукалович возглавляет пехотную партизанскую дивизию, три месяца назад попавшую в ловушку в излучине реки Неретвы. Как и те, которыми он командует, Вукалович безумец. Им некуда скрыться. У них — нехватка оружия. Почти не осталось боеприпасов, они на грани голодной смерти. Их армия одета в отрепья. Они обречены.
— Так почему они не отступают?
— Отступленне невозможно. На востоке путь отрезан скалистым берегом Неретвы. На севере и западе — неприступные горы. Единственная возможность — южное направление, по мосту через Неретву. А там расположены две наши танковые дивизии.
— И никаких лазеек? — спросил Мэллори. — Никаких переходов через горы?
— Два. Но они блокированы нашими лучшими боевыми частями.
— Тогда почему они не сдаются? — рассудительно спросил Миллер. — Разве им никто не объяснил правила ведения войны?