Урал-батыр.Башкирский народный эпос (перепечатано с издания 1981 года)

Автор неизвестен

Услышав такие слова, Янбирде и Янбика стали держать совет с детьми. Шульген был за то, чтобы съесть птицу. Урал — за то, чтобы ее отпустить. Из-за этого они затеяли между собой ссору. Урал забрал птицу, чтобы она не досталась Шульгену, отнес ее в сторону. «Но печалься! Вот поем сейчас малость и сам отнесу тебя к матери и отцу», — сказал он ей и подсел к своим родителям.

Когда все принялись за еду, птица взмахнула здоровым крылом — и выпали из него три пера; когда она смочила их кровью из сломанного крыла, явились три лебедя и унесли ее с собой. Старики Янбирде и Янбика очень сожалели о том, что не смогли узнать, где находится Живой родник.

Старик тут же велел Шульгену и Уралу отправляться вслед за ними, отыскать Живой родник. Если на пути встретится Смерть, отрубить ей голову и возвратиться домой. Посадив двух сыновей на двух львов, проводил он их в путь.

Глава 2

О том, как прославился Урал, разгромив и уничтожив царя Катила, и даровал людям свободу.

Урал со старшим братом вдвоем, Считая дни, месяцы, годы, Где через черный бурелом, Где через горы, а где бродом — Двигались вместе одним путем; Ехали так, и в один из дней Там, где проворный бежит ручей, Повстречали они старика С белой бородой до земли. Посох большой тот держал в руках. Братья к старику подошли, Почтительно поздоровались с ним. Приветствием ответил он им. Куда и откуда идут они, Старец расспрашивать стал у них, Обо всем — куда, почему — Рассказали братья ему. Впал в задумчивость тот. Потом По бороде провел рукой И, указав на распутье дорог, Разговор повел такой: «Перед вами лежат два пути: Налево пойдете — вас впереди Смех, веселье беспечное ждут. Там, забот и вражды не зная, В полном согласии живут: Волки и овцы на вольных лугах, Лисицы и куры в густых лесах, Птицу Самрау всем сердцем чтут, Не едят мясо, кровь не пьют — Смерти дорогу не дают. Вот такая там есть страна. На добро отвечать добром — Обычай в краю благодатном том. А направо пойдешь — вдоль дороги всей Только слезы и плач людей. Жестокости и скорби полна Та горемычная сторона. Царь коварный Катил в ней правит, Кровь живую пьет у людей. Всюду увидишь там груды костей — Вот что ждет, коль пойдешь направо». И рассказ такой услыхав, Обычаи здешние разузнав, Двое братьев — Шульген и Урал — Жребий бросили меж собой, Каждый участи лучшей желал. И жребий братьям выпал такой: Младшему — налево идти, Старшему — направо идти. Каждый сам сделал выбор свой. Но Шульген не согласен был: — Про старшинство ты мое забыл! Знай же: налево я пойду, — Стал настаивать он на своем. И правым Урал пошел путем. Шульген отправился левым путем. Правой Урал поехал дорогой. Была она и трудной, и долгой; Много рек он переходил. Много гор он перевалил, Покуда не добрался до склона Горы, поднявшейся до небосвода. Там старуху он повстречал: Рубцами и шрамами испещрена, Кровью запекшейся обагрена У старухи была спина; Кожа висела на ней клоками, Словно изодранная волками; Чернели ее обнаженные ноги. Как у кур, ворошащих мусор; Точно трава, что стужей убита, Желтизной ее щеки покрыты; Как у коры, что лишилась сока, Мясо на бедрах ее иссохло. Точно наросты на дереве старом, Выступали буграми суставы. Рядом со старухой Урал Красивую девушку увидал. На солнце сильно она загорела, Волны волос укрывали тело; Словно выточена из ствола Ясеня, была стройна. Страха иль стесненья полна, Пряталась за старухой она. Как у насытившейся дичью птицы, Грудь ее выпуклою была. Глаза были дивно хороши, Как озеро, блещущее сквозь камыши. Вся она нежна и чиста, Тонок, как у пчелы, ее стан. К ним-то и подошел Урал. «Вы не пугайтесь меня, — сказал,— Издалека я сюда пришел. Был мой путь и крут, и тяжел; Когда покидал я родительский дом, Был еще я совсем юнцом; Знайте: людей я не обижаю, Их жилища не разрушаю. Смерть-злодейку хочу отыскать, Хочу я смерти ее предать. Подойдите поближе ко мне. Расскажите о вашей стране. Тогда приблизились мать и дичь, Не в силах волнении превозмочь». К небу старуха глаза возвела И такой разговор повела: «Вижу, ждешь ты издалека С думой, глубокою, как река. Ах, егет, если б знал ты о том, Куда дорога тебя привела, Какие черные дела Наш царь творит во дворце своем! Тех, кто про болезни не знал. Кто смерти собственной и не ждал — Женщин, девушек и мужчин (Стар иль млад, отец или сын),— Велит вязать по рукам и ногам. Лучших из них для дворца отбирает; Раз в году народ собирает К царским хоромам на майдан. Ну, а дочка Катила-царя Выбирает себе жениха. Девушек царь выбирает сам. Тех, что остаются лотом, Приближенные падишаха В собственный забирают дом. Остальным — место в мире ином; Девушки смерть находят на дне Озера. А егеты — в огне. В честь себя и отца своего, В честь приближенных своих, В честь дня рождения своего, В честь Тэнгри раз в году В жертву людей приносит

Катил. Десятерых я имела детей — Мать несчастная средь матерей. Сожгли из них у меня четверых, Утопили в воде пятерых. Мой старик того не стерпел, Горе такое снести не сумел, И, не ведая, что творят. Не боясь, что будет убит, В ярости позабыв о страхе. Бросился на людей падишаха. И несчастного в тот же день Прямо перед глазами моими Закопали живьем в могилу. Осталась при мне лишь младшая дочь. Рады бы и ее уволочь, Оторвать от матери чадо, Поглумиться были бы рады. Только в лес и сбежала с ней. И таких, как я, матерей, Беглецов много бродят здесь — Горемычных скрывает лес. Добр ты, по всему, сынок, Знаешь цену тяжких дорог, Потому дам тебе совет; Возвращайся скорее домой, Уходи из земли нашей злой!» «Через реки и через горы Шел сюда я не дни, а годы. Много разных дорог прошел; Если Смерть не найду я тут, Ту, что черной бедой зовут, Если ей голову не размозжу, Мир от Смерти не освобожу, Мне Уралом не зваться вовек!» — И, такие слова сказав, Попрощался с ними Урал, На льва своего вскочил, и стремглав Во дворец, где жил царь Катил, Лев его поскакал что есть сил. Так проехал Урал немало, И такое пред ним предстало: Словно от матери одной, Все обличил одного — Все нагие, унылой толпой Друг за другом люди стоят, Каждый ни мертвый, ни живой, Выстроились за рядом ряд. Мужчины от женщин отделены. Кто противится хоть слегка. Тех прислужники тычут в бока. Не жалеют своих кнутов — Бьют нарушивших стройность рядов. К ним-то и подъехал Урал. Только взглядом успел обвести Площадь, как в шагах тридцати Он другую толпу увидал. Там, проливая горючие слезы, Под криками, полными угрозы, Онемевшие от испуга, Жестами объясняясь друг с другом, Стояли, к сердцу прижав детей, Толпы отцов и матерей. К ним скорее Урал поспешил. «Что происходит тут?» — спросил, Рассказал о цели своей. Тому, что Урал им говорил, С жадностью внимала толпа. Выступил старик и к Уралу Обратился с такими словами: «Все обличье твое, егет, Разговор твой и гордый вид И что едешь на льве верхом, Яснее ясного говорит О том, что ты из чужих краев. В нашем царстве свой у нас царь. Средь прислужников — свой главарь. Люди самых разных родов В этой толпе, нет которой конца. Каждый год в день рожденья царя, В честь его матери и отца, В честь колодца, чьею водой Ребенком омывали царя, Он приносит в жертву людей. Утвердился обычай сей — У владыки есть Черный Ворон — Он со знамени смотрит гордо. Ворону набивают утробу Каждый год в этот день особый. Видишь хищных птиц? Сюда Прилетели они неспроста. На холме расселись они — Знают: будет для них еда. Когда в колодец бросят, и там Девушки, захлебнувшись, умрут, Извлекут их тела, по холмам Воронам на съеденье швырнут. Вот эти связанные егеты Приведены изо всех родов. Дочь царя ежегодно тут Выбирает из них одного; А затем царь Катил рабов Отбирает для дворца своего. А затем уж дворцовая знать Жертву для Тэнгри начнет выбирать…» Не успел старик договорить, Гостю горе свое излить, Как на троне золотой Появилась царская дочка — Четыре раба под каждым углом Держали трон ее важно и прочно. Ну, а следом за этим троном Шел один из приближенных. Вот дошли до толпы, говорят: «Стойте прямо, держите ряд! Или не видите — царская дочь?! Что ваши лица темны как ночь?» — Крикнул один из них, говорят. Тех, кто строй людской нарушал, Плетью хлестали, говорят. Вот царевна сошла на майдан, Медленно прошла по рядам, Где средь прочих мужчин и Урал В ожиданье немом стоял. От ряда к ряду шла дочь царя, Но искала избранника зря. Наконец она подошла Туда, где безмолвно Урал стоял, Глаза свои на него подняла И взгляд царевны оттаивать стал. Яблоко в руки дала ему, А прислужнику одному Без промедления приказала Во дворец проводить Урала. Вновь неспешно села на трон — Тут же рабами был поднят он. Ко дворцу его понесли, Высоко оторвав от земли. — Дочь царя избрала любовь, Будет жених у царевны вновь! — Средь прислужников шум и гам, Гул и ропот по всем рядам. Оттеснили собравшихся прочь. Кто-то сказал: «Ко дворцу иди, Ждет тебя там царская дочь, Счастье ждет тебя впереди». Потом какой-то молодец Взялся его проводить во дворец. «Ты стал нашим зятем!» — льстиво кричал И хлопал дружески по плечам. Но Урал с ним не согласился, К царской дочери не явился. «Я с обычаями ее знаком. Посмотрю, что будет потом, Ну а там, может быть, пойду, Если написано на роду», — Слуге спокойно ответил Урал. Сброд дворцовый в ответ зароптал. К дочери царской помчались рабы, Расшибая в усердии лбы. Царь тоже себя не заставил ждать: Его окружала ближайшая знать; А четыре царских батыра Путь пробивали властителю мира. На дивном троне, несомом рабами, Ехал сам владыка Катил. Как взбешенный верблюд, он был, Как кровожадный хищник, он был. Кровью глаза его замутились, Веки тяжкие отвалились, В гневе злобен и неукротим, Страх внушал он всем видом своим. Хребет, как у жирного кабана, Ноги толстые, как у слона, С отвратительным животом, Подобным саба-бурдюку с кумысом. И в испуге пред ним народ До земли свою голову гнет. Обошел всех владыка гневный, Отбирая в рабы молодых, Одних — для работы повседневной, Для жертвоприношения — других. Обойдя весь передний ряд, К другим он перешел, говорят. Стал тут девушек выбирать, К красавице одной подошел, говорят. Прислужника к себе подозвал, — Зубы осмотри, — произнес. Проливая потоки слез, Прикрывая лицо рукой, Замерла девушка перед бедой. Руку ее отвел Катил, Грудь девическую схватил, Стан и бедра ее ощупал. По талии похлопал грубо И сказал: «Для дворца сойдет. Пусть других моя челядь берег. Сколько нужно — стольких берите, Никто на вас не будет в обиде». Приближенным своим повелел: «Других в честь матери моей, В честь колодца, водою чьей Меня омывали, принесите в жертву!» Так промолвил он, зубы ощерив. А тем временем дочь царя Появилась и на Урала Раздраженно и гневно напала: «Выбрала я тебя, молодец, — Почему ж не пришел во дворец? Яблоком дала тебе знать, Что ты должен мне мужем стать. Слову ты моему не внял. Перед слугами и рабами Опозорил, в краску вогнал». Дочери слова услыхав, Царь Катил с трона сошел: «Из какого ты рода, егет, Что опозорил дочь на весь свет?» И поспешным шагом к нему Подошел, роняя слюну. Подойдя, продолжал, браня: «Эй, егет, или ты про меня, Про то, что зовусь Катилом я, Про то, что в этой стране моей Я не то, чтобы только людей, Но и птиц, насекомых, зверей, Даже тех, кто лежит в земле, — Всех держу под пятой своей, Разве не ведаешь ты, злодей? Если выбрала дочь тебя, Что стоишь, свою жизнь губя?» «Я еще такого царя И обычаев таких, Чтоб резали так людей живых, И не видел, и не слыхал, Хоть и много земель повидал. Я Смерть-злодейку по свету ищу, За всех смертных ей отомщу; Ваших порядков я не боюсь, Смерти коварной не страшусь; Если Смерть нагрянет сюда, Если с нею придет беда, Если захочет напуститься Не только на человека — на птицу, Я не буду стоять в стороне — Убить ее предназначено мне! Вот посмотрю на обычай твой — Смысл в нем добрый или же злой, Мыслями своими тогда Поделюсь откровенно с тобой». Дерзость такую услыхав, И узнав, что Урал тут — чужой, Приближенные всей толпой, Злым обласканные Катилом, Видя, что тот для дочери милой Чужака хочет мужем взять, Черной завистью стали вскипать. Гнева царь Катил не сдержал, Так своей дочери сказал: «Не томись-ка тут понапрасну, Выбирая такого глупца. Не поводи на такого и глазом, Лучше иди в покои дворца», — Так поучал свою дочку он. «Тех, кто на жертву обречен, Не заставляйте ждать, — приказал. — Девушек утолите в воде, Егетов сожгите в огне, Парня этого, заковав, Приведите потом ко мне!» Так четырем батырам велев, На трон взошел он, смиряя гнев. Кинулись было царские слуги Исполнять высочайший указ — Девушек в воду бросить тотчас, А мужчин в огонь покидать, Лишь только бросились слуги на них И стали люди рыдать и стенать, Выступил вперед Урал И такие слова сказал: «Из дома я вышел, чтобы убить Смерть, не видимую для глаз. Чтоб от нее людей защитить. Чтобы от кровопийцы-батши, От людоедов-дивов сластя, Чтобы Живой источник найти. Мертвых его водой оживить — Вот для этого я в пути! Когда я вижу, что злая Смерть На сородичей руку заносит, — Всякий, кто имя батыра носит, Может ли молча на это смотреть? Злодеям батыр уступит ли путь, Их устрашится ль когда-нибудь? Эй, отойдите прочь, рабы! Царь, сойди с золотой арбы! Руки развяжите парням, Девушек оставьте их матерям!» Царь, услышав такие слова, Кровью налился, багровым стал, На батыров своих взглянул: «Если сам себе смерти он ищет, Точно хлеба — бродяга-нищий, Смерти лицо покажите ему, Пусть запомнит мою страну!» — Царь свирепо отдал приказ. Четыре батыра явились тотчас Шерстью медвежьей покрыты они, Ростом батыры дивам сродни. Сказали: «Будешь бороться иль биться? Выбирай, чтоб потом не казниться!» «Подумайте-ка сначала о том, Как бы вам не погибнуть самим! Зверя посильнее себя Отыщите-ка вы, друзья!» — Так с издевкой Урал произнес. Хохотали батыры до слез: «Значит, батыра тебя сильней Не было и нет на земле?» Вместе со всеми и царь Катил Злобным хохотом исходил. Нужных слов он не находил, В черной ярости проговорил: «Крови жаждет душа его. Приведите быка моего, Опору и мощь моего дворца, Пусть он примерно накажет глупца! Вы же, батыры, не троньте его». Услышав слова царя своего, От страха весь народ задрожал — Жалость у всех егет вызывал. — Ох, пропадет, пропадет егет! — Говорили; плача навзрыд. А тут и дочь Катила стоит: «О, отец, во имя любви Без причины его не губи! Не ты ль позволил по воле своей Жениха выбирать себе? Этого парня я избрала, Нареченным его назвала. Из-за тебя не смогла я с ним Поговорить как с мужем своим. Умоляю: во имя любви Жениха моего не губи!» — Так молила она отца. На молящие те глаза За слезой набегала слеза. Но отец не стал ее слушать, Не смягчил свою черную душу. Исполинский явился бык, Скреб он землю, копытами бил, Слюну свою ядовитую лил. Подошел к Уралу тотчас, Не сводя с него страшных глаз, И, слегка поведя головой. Рык из глотки исторг громовой: «На землю не стану тебя кидать. Буду сушить тебя на рогах, Пока ты не превратиться в прах И не станешь по ветру пылью летать!» «И я тоже тебя губить Вовсе не собираюсь, бычок. Чтоб на землю тебя свалить, Тратить силы не стану, бычок. Знай, нет существа на земле. Кто бы был человека сильней. Не только ты — все потомки твои Станут отныне рабами людей». Слыша обидные те слова, Бык со злостию встрепенулся И стремглав на Урала метнулся. Чтобы вскинуть его на рога. И сейчас же его Урал Схватил за рога и крепко сжал; Как тут бык не пыхтел, не старался, Как ни бился, ни вырывался, Освободиться сил не нашел — По колени в землю ушел. От жестоких потуг у быка Из пасти черная кровь потекла. Верхний зуб его отлетел, Обессилел бык, ослабел. Изнемог — устоять не сумел. Увидав такое, Катил И все, кто рядом с Катилом был, В изумленье пришли, говорят, Каждый замер, страхом объят. Урал от слов не отрекся своих, Быка свирепого оставил в живых: Вывернув ему рога. Увязшего вытащил из земли. У быка все четыре копыта Раздвоились тогда, говорят, Были песком и грязью забиты. Кровью затекли, говорят.

Урал:

«Рога, которые я согнул, Кривыми останутся навсегда. Пасть, из которой вылетел зуб, С прорехой останется навсегда. Надвое треснувшие копыта Не зарастут — пребудут такими, И у детей твоих копыта Навеки останутся двойными». — Нападайте со всех сторон! — Катил батырам знак подает. Те метнулись тотчас вперед: «Если от рук наших смерть найдешь, В какую яму твой труп забросить? Если случится, что не умрешь, В какую страну твое тело забросить?» Так одни из четверых Уралу с издевкою сказал. Но тот не испугался их. На великанов этих Урал Ринулся, разгораясь огнем: «Подходите все вчетвером! Силу батыра, что ищет Смерти, На себе, батыры, проверьте. Если умру я в ваших руках, Тела бросьте льву моему; Коль хватит сил меня одолеть. Закиньте к живому роднику. Если ж в руки мои угодите, Мотыльками в небо взлетите. Закинуть вас куда и кому? Когда дивов я искрошу, Воду живую захвачу И по пути поверну сюда. Где, скажите, я отыщу В муку превращенные ваши тела, Душонки пустые, что мать вам дала?» Слова Урала вызвали смех. «Коль тебя хватит на нас на всех, Если сможешь нас победить, На спину каждого уложить. ЕСЛИ смерть от тебя найдем, Можешь нас бросить перед царем», — Так с насмешкой они отвечали И затем на Урала напали, Насмерть схватились с ним, говорят. Одного тут Урал схватил И в царя швырнул что есть сил; Остальных же троих заодно Перед всеми растер в толокно. Затряслась земля от того — И царь, и вся прислуга его, Как и четыре великана, Пылью рассеялись над майданом. Матери, исходившие плачем, Отцы, что горем были охвачены, Дети, связанные по рукам, Все это видели, говорят. Шум повсюду поднялся и гам. К Уралу сбежались все, говорят. Ко дворцу подъехал Урал, Весь народ у дворца собрал. Тем, кто спрятался или сбежал, Возвращаться домой приказал. Выбрав старшего средь остальных, Лишь собрался покинуть их, Как в движенье пришел круг людской, Стали рядить все и судить. Выступил из толпы старик, Стал такие слова говорить; «Егетом истинным ты оказался, Ничьих угроз не испугался. Сердце великое у тебя, Сила могучая у тебя; Нас жалеючи и любя, Ты явился сюда, батыр! Та, что вызвала гнев царя, Та, что столкнула с ним тебя, И тем самым спасла всех нас На годы долгие — не на час — Наша царская дочь была. Нам счастье и волю добыла она. Вспыхнув нежным к тебе огнем. На спор пошла со своим отцом; В жены ее ты возьми, егет, Оставайся с нами, егет!» Услыхав такие слова, Видя, что едина молва, Решил жениться на ней Урал. В жены царскую дочь он взял, Погостить тут решил, говорят.

Глава 3

О том, как Урал спас Заркума от смерти, как они вдвоем явились к отцу Заркума, царю Кахкахе; как Урал проник в потайной дворец; о том, как женился он на Гулистан.

По прошествии нескольких дней После пышной свадьбы своей Отправился дальше Урал, говорят, Много вод одолел, говорят; Проезжая дорогой крутой, У подножья скалы одной Он со льва сойти поспешил. Отдохнуть на траве решил. Вдруг услышал шипенье змеи. Уши навостривши свои, Тут же на ноги он вскочил И, осматриваясь, застыл: Неподалеку под горой Увидел в ложбинке небольшой Змея величины такой, Что заслонил бы и льва собой, Сто шагов будет змей длиной. Этот огромного роста змей Оленя рогатого схватил, Гибким телом его обвил, Так, вступив в жестокую схватку, Боролись твари те без оглядки. Вот вконец олень изнемог, Устоять против змея не мог, Фыркнул и повалился с ног; И едва он лишился сил, В пасть змеиную угодил. Подбегает к нему Урал. Змей храпит и валит хвостом Кусты, деревья на месте том. Увернулся Урал, изловчился. За хвост чудовища ухватился И затем повелел ему властно Выпустить оленя из пасти. Змей ни слова в ответ не сказал — Только жертву свою жевал. Всю ее захвативши в пасть, Проглотить старался не раз. Но рогами олень застрял, Змею поперек горла встал. Змей рога те сломать пытался, Но хрипел лишь и задыхался, Оземь оленя бил, но никак Не в силах был разломать рога. Постепенно, утратив пыл, Змей на землю упал без сил: Продавил бы — внутри застревает, Выбросил бы — пасть не пускает. И когда совсем изнемог, Понял, что не сумеет вовек От рогов избавиться тех. Головою покорно склонился И к Уралу оборотился: «Эй, егет, я тебе пригожусь, Лишь не дай чтоб издох я тут. Сыном я Кахкахе прихожусь И Заркумом меня зовут. Если поможешь мне, я смогу Отплатить — не останусь в долгу. Если скажешь: будь спутником мне, — Я с тобой пойду по стране. Драгоценных захочешь камней — Во дворец со мною пойдешь. Сколько хочешь добра возьмешь. Будешь желанным из гостей. Первым среди дворцовых людей», — Так сказал он Уралу с мольбой. И ответ получил такой: «Беднягу, что зла не чинил никогда, Не причинившему боль никому. Не проливавшего кровь никогда. Ты Смерти предал — врагу моему. Так раскрой свою тайну без лжи, По порядку все расскажи. Мне подарки твои не нужны. Из страны я ушел своей, Чтоб избавить от Смерти людей, Тех, что оленю, может, сродни Тем, что беззащитны они».

Заркум:

«Ай, егет мой, не обессудь, Я открою, в чем дела суть: Вдали отсюда, в той стороне, В необъятной птичьей стране, Есть царь по имени Самрау. От Солнца дочь его рождена — Вся красы небесной полна. Сватался я, но за меня Ее не отдали — мол, ты же змея! Тогда обратился я к отцу, Дни и ночи его молил, „Отец, сосватай ее, — говорил, — А не отдаст — объяви войну, Спали дотла всю птичью страну“. „Иди на охоту, — отец сказал, Змеиную кожу надеть приказал, Двенадцатирогого оленя Схвати и съешь сегодня, — сказал.— Если сумеешь его проглотить, В разных обликах будешь жить; Будешь красавцем среди людей, Первым егетом среди парней, В царство птичье потом пойдешь, Одну из двух дочерей Самрау В жены непременно возьмешь“. Сегодня я на охоте был, Едва оленя не проглотил, Но видишь — на большее нету сил. Застряли в пасти его рога — Не проглочу я их никогда, Погубил я себя навсегда. Пожален ты меня, егет, Мне в несчастии помоги, Рога оленьи обломи; Вместе к отцу моему пойдем, Что захочешь, то и возьмем. Не проси богатств у него. Красавицу предлагать начнет — Пусть будет сердце твое, как лед. И кораллы, и жемчуга Перед тобою рассыплет отец — И ими не обольщай ты себя. И так промолвит он наконец; „Таких, чтоб жемчуга не любили, Пред золотом головы не клонили, Красавиц нежных не признавали, На этом свете сыщешь едва ли. Я тоже не видел, не слыхал, А стал искать бы — не отыскал. Нечего больше тебе мне сказать. Ответь лишь: что за услугу твою От меня ты хотел бы принять?“ С тем обратится к тебе отец. Так запомни: пусть он с себя Прежде драконову кожу смахнет, Птичий вынув затем язык, Переложит его в твой рот. Отец мой станет тебя пугать, На черный камень станет плевать Камень расплавится от плевка И растечется, как река. Если же плюнет он на горы, Те лишатся земной опоры, Озером растекутся вокруг, Водой затопят окрестный луг, Не будет озеру края, конца — Все от плевка моего отца. Но и того не пугайся ты, Только язык его требуй ты. Когда ж поцелуешь его язык, Отец смягчится мой в тот же миг И к тебе обратится опять: Что, мол, захочешь, то можешь забрать. Ты ответишь: „В стране царя На добро отвечают добром. Разумей же, прошу о чем. В том, что любишь, мне не откажешь, Вещь любимую мне подаришь“. Коль с набалдашником жемчужным Жезл отдаст он, его возьмешь. Станет тебе он верным оружьем: Если в воду вдруг попадешь, — Не утонешь, не пропадешь. А в огонь угодишь — не сгоришь. Невидимкой захочешь стать, — Никто не сможет тебя разглядеть; Если ж искать тебя станет враг, Не отыщет уже никак». Тайны дивов узнав, Урал Вмиг оленьи рога обломал. Даже глазом моргнуть не успел — Змей егетом красивым стал. Резкий свист тут раздался в тиши И егетов он оглушил. Изменился в лице Заркум, Будто вдруг помутился ум. — Что случилось? — спросил Урал. Тот в ответ ничего не сказал. Думал в страхе думу свою: «Отец проведал тайну мою, Все узнал, что я здесь говорил, Что дворцовые тайны открыл. Если егет останется жив, Отпущу его, не проглотив, Гневом отцовское сердце вскипит, Мне измену едва ли простит. А проглотить его нет уже сил. Я бы просто его задушил, Да хвост петлей свернуть не могу. Если к отцу его приведу. Если к ногам его упаду, Может быть, отведу беду…» — Так про себя размышлял Заркум. Но Уралу коварных дум Не раскрыл: сказал, мол, меня Кличет отец, за задержку браня. «Егет, со мною теперь пойдем, Будешь ты моим кунаком, Увидишь отца моего, Жезл выпросишь у него», — Так к Уралу он обратился. И с Заркумом тот согласился. «На царство змеиное посмотрю, Двери в тайны его отворю. Если на добро ответит злом, Встретят враждебно в краю чужом — Как поступить, решать буду сам я. Егет не бросается словами, Всегда он правым путем идет — Пусть хоть к гибели тот приведет. Удаль свою до конца испытаю В том краю, где враги обитают, Коль уж задумал Смерть убить, Изрубить ее, испепелить», — Так Урал сказал сам себе И доверил свой путь судьбе. «Буду жив — ворочусь назад, Встретиться вновь с тобой буду рад. А не вернусь — не очень-то жди, На чужбине жизнь не веди, А по пройденному пути Ты в сторонку свою иди. От меня передай поклон»,— К верному льву обратился он, В лоб его поцеловал. И с Заркумом ушел Урал. Вот идут они, говорят, Много верст прошли, говорят. Вдруг глыбой черною на пути Туча вздыбилась впереди. Как зарница, из многих огней Что-то разгорается в ней. «Что там такое? — спросил Урал, — Гор подобных я не видал». «Не гора это, а змей, Верный страж дворцовых дверей», — Так Заркум отвечал ему. К чудищу подступились тому, И увидел Урал тогда У огромной железной ограды Девятиглавого страшного гада. Клубком свернувшись, тот змей лежал, Покои царские оберегал. Первым Заркум подошел к нему, К девятиглавому горбуну. — Ключ принеси! — приказал ему. Свистнул тут пронзительно змей — Казалось, рухнула груда камней. Это четыре шестиглавых гада Волочили ключ громадный. И вот этот-то самый ключ Грохотал, будто глыба с круч. Тем ключом открыли дворец. — Проходи сюда,

молодец, Я же отца пока извету И сюда его приведу, — С тем Урала он запер там И убрался куда-то сам. Очень скоро возле дворца И большие, и мелюзга — Змеев закипела толпа. Урал прислушиваться к ним стал. Одиннадцатиглавый змей сказал: «Мой черед человека сожрать, Двенадцатиголовым стать, Ведь самым близким визирем Падишаха я должен стать». Девятиглавый же змей изрек: «Нет уж! Человек этот смог Вырвать тайну у сына царя — Клятву дал ему царский сынок Тайны здешние все открыть. Должен царь его проглотить, Иначе я его проглочу — Всем ведь ясно: лишь мне по плечу В голове все тайны хранить. Но не станет царь его есть: Раз тот спас его сына и честь, Если царь даже съест его. Не вырастет голова у него». Гады исчезли после тех слов. Змей, имеющий девять голов, Урал-батыра сожрать был готов. Подполз к воротам он, говорят. Принял девичий вид, говорят, И Урал-батыра тогда Приворожить он решил. Но объятия лишь раскрыл, Как его руки Урал схватил. Стиснул так, что из пальцев кровь Так и брызнула, говорят. Не вынеся боли, огнем Спалить Урала хотел змей-юха. Но тот за глотку его схватил, В гневе и ярости проговорил: «Ведь владеешь тайнами ты, Головы отращиваешь себе; Все царские тайны Кахкахи, Знаю, заключены в тебе». И, услышав такие слова, Удивился безмерно змей: «Я вижу, ты провидец и бог, — Догадаться о том я не мог. Думал я, что ты человек, Потому и шепнул царю: „Сын твой одному из людей, Кто для нас лютый враг и злодей. Все секреты твои раскрыл“. С тем на землю упал он вмиг И к ногам Урала приник, Перегнулся всем телом, однако, Что-то почуяв, уже без страха Крикнул громко, как только мог: „Нет, нет, ты — не бог! От тебя человеком пахнуло, Чутье меня не обмануло! Сыну царя ты язык развязал, Все секреты дворца разузнал И сюда явился потом“, — Взвился вверх он одним прыжком. Пасть разинув, шипел, говорят, В огне спалить угрожал, говорят. Не смутило и это Урала, Ударил он змея по голове, И у змея из той головы Связка ключей со звоном упала. Из восьми же голов других Вышло восемь батыров живых. „Все людьми мы когда-то были, Богатырями смелыми слыли. Змей проклятый нас проглотил“ Голову тем себе прирастил; Сердце змея ты распори, Обнаружишь там ключ золотой. Дворец секретов им отвори. Все, что хочешь, то и бери», — Сказали спасенные богатыри. Сердце змея Урал раскроил, Дворец секретов ключом отворил. Красавицу за дверцей нашел: Вся украшена жемчугами. Парчой укутана и шелками. Но только с пожелтевшим лицом… Там же, внутри, увидел он трон, Жезл жемчужный увидел он. «Жезл возьми с собою в дорогу», — Батыры ему посоветовали хором. В это время двери дворца Настежь белый змей распахнул. Гнев его так и этак гнул: «Кто сюда проникнуть посмел. Кто мой посох забрать посмел, Не доступный ни для кого?» На Урала кинулся змей, Чтоб проглотить его поскорей; Но батыр его вдвое согнул И на землю потом швырнул; И такие сказал слова: «Я, батыр, на своем пути. Смерть-убийцу хочу найти. А тех, кто замыслил ее спасти Могу с лица земли я смести. Если имя мое Урал, Если от человека мой род. Знай, что в этом мире я тот, Кто рожден защищать людей. Счастья желаю земле я всей; Тот же, кто людям враг и злодей. Примет смерть от руки моей. Если царь ты, отдай приказ: Пусть все змеи сойдутся тотчас; Те, в которых люди сидят. Пусть свои головы склонят — Разрублю я их все подряд, На волю пленников отпущу; Всей драконам злобным и змеям, Кто несчастье и горе сеет, За коварство их отомщу!» И такие слова услыхав, Подчинился змей, говорят. «Раз уж жезл от меня ушел, Видно, сила твоя», — сказал. Змеев всех созвать приказал. Собрались тут все, говорят. Головы, выросшие за счет людей, Снес Урал саблей своей. Из голов тех люди сошли, Распахнули двери дворцов, Всех, кто в подземелье томился, Освободили от оков. «А теперь ты сына найди И сюда его приведи», — Так Урал царю приказал. На свободу вышел народ. И вместе со всеми девушка та Чистый увидела небосвод. Все к спасителю заспешили, Тесным кольцом его окружили: «Помощь, что Тенгри не посылал, Сын земной, ты нам оказал. От злодеев и землю, и нас Богатырской рукою спас. Как тебя нам благодарить, Чем, скажи, нам тебя одарять? Назвали б — Тэнгри, да ты человек, Как восславить тебя навек?» «Слава и почести миге не нужны; Лишь тот зовется батыром страны, Чьи помыслы людям посвящены. Ваша радость — она и моя, Вы ж воспримите мою, как свою. Всех людей мы здесь соберем И устроим великий пир, Одного из вас на пиру Старейшиной рода изберем. Был тут мужчина, некий Алгыр, Что против змеев восставал, С ними много лет воевал. Его-то главным и сделал Урал. У Алгыра был верный друг, У друга дочь Гулистан была, В рабынях у Кахкахи жила. Все, кто у дворца собрались, В одном решении сошлись: Девушку вот эту самую За спасителя выдать замуж. Принял Урал предложенье людей. Только со свадьбою своей Решил немного повременить. Задумал сперва Азраку сразить. Прежде чем пир отпраздновать свой. Самый почтенный к толпе людской Обратился с речью такой: „Во все времена для страны родной Был свойствен великих батыров приход. Поколенья пройдут чередой, Новое поколенье придет. И, хоть слава твоя пребудет, Все же сила из рук отойдет. Вечной останется лишь страна. Вновь ее сила возрастет, И отточится снова стрела. От батыра батыр родится, Лук возьмет по примеру отца И с коварным врагом станет биться. И этому не будет конца. Поколенье таких сыновей Всесильным будет в стране своей. В девушке этой — отцовская кровь, От матери — молоко и любовь. Будет тебя достойна она — Красавица, верная жена…“ Слова такие старик сказал. И внял его уговорам Урал» На Гулистан жениться решил, Отовсюду народ собрал И пир большой провести поспешил.

Глава 4

О том, как Шульген попался на хитрость царя дивов Азраки; как отправился в страну птиц Самрау; как Хумай заперла его в подземелье дворца.

Шульген, что направо зашагал, Еще одного старика повстречал; О том, что ищет в этих краях, О том, что еще одного старика Встретил до этого в здешних местах,— Обо всем ему рассказал. И в ответ обо всем откровенно, Ничего не скрывая, старик Тайну свою поведал Шульгену: «Тот, кто встретился прежде вам, Младшим братом приходится мне. Мы родились с ним в одной стране. Дряхл в немощен он на вид, Весь морщинами покрыт, Изможден — только кожа да кости, Кое-как свое тело носит. А теперь на меня взгляни — Не егету ли я сродни? Коль младшим братом его назову, Скажешь: бредет старик наяву. А секрет тут таков, егет; Стар ли, млад ли, — разницы нет — Все сородичи в нашем краю Чтят родословную свою, Все — как от матери одной. Были верны мы клятве такой: Вовек не грабить свою страну, Кровь человечью не проливать, Тугую не заводить мошну, Не прятать, в землю не зарывать Богатства страны своей родной, Поровну все и на всех делить, Если что-то сумел добыть, Счастье — лишь правом своем не считать, Обездоленных не обижать; Не считать прокаженной ту мать, Что девочку на свет родила, В воду детей ее не бросать — Такая клятва у нас была. Брат мой клятву ту не берег: Всех, кого пересилить мог, Разорял или избивал, Грабил нещадно и убивал. Обычаи стал создавать он сам, Смерть причислил к своим друзьям. Чтоб легче рвать из общей казны. Потому-то его из страны, Где мы были на свет рождены. Люди, поднявшись заодно, На чужбину изгнали давно. И теперь он, как зверь в ночи. Жизнь скитальческую влачит, В мире не нужный никому; Одряхленье и смерть потому Раньше других подкрались к нему» Такое старик рассказал ему. Все Шульген постарался понять, Старика расспрашивать стал, Как землю заветную ту отыскать Глазами своими ее повидать. Годы шел он, а может, и век, Множество гор одолел и рек, Там, где мрак его настигал, На ночь делал Шульген привал. Однажды, свое обнажая дно, Схлынуло озеро. Все оно Камышами окружено. Лилия там огромна была — Как дерево тиковое цвела. Под водою — песчаное дно. Утки, лебеди, дикие гуси В озере плавают заодно. Рыбы плещутся неустанно — Щуки, окуни и сазаны. Никто друг друга тут не боится — Вволю плещется и резвится. Остановился Шульген, и потом Вырвал волос у льва рывком, Сплел петлю тугую, и вот Он в тальник прибрежный идет, Чтоб удилище срезать себе. А там в ветвях соловей поет. А вокруг того соловья Вяхири стройным рядком сидят. Здесь же ястреб, грач и сова Мирно расселись за рядом ряд. Дальше взглядом скользнув своим, Видят: у подножья горы В общем кругу сошлись одном Лисы, куры и глухари. Остановился Шульген пред зверьем. Вспомнил сказанное стариком: «Должен вначале к царю я пойти, Тайны дворцовые разузнать, И уж потом на обратном пути Дичи для себя настрелять»,— Так Шульген про себя решил. Вмиг на льва своего забрался, Что есть мочи к царю помчался По дороге, когда не ждал, Он Заркума встретил случайно — От Урала бежал тот отчаянно. Заркум Шульгена расспрашивать стал Когда Шульген все рассказал, Сыном назвался тот Азраки, Так Шульгену Заркум соврал, Клятвенно ему обещал Вместе поехать к Азраке, Подучить от него дары, И на склоне крутой горы Из родника Живого испить, Чтобы жизнь бесконечно длить. Шульген Заркуму поверил во всем, Решил пойти с ним одним путем. Много дорог они прошли… И вот однажды черное что-то, Возвышаясь до небосвода. Перед взором открылось вдали — Гора или туча — попробуй, пойми. Если горой назовешь — кипит. Облаком назовешь — гремит… Растерялся Шульген, содрогнулся, В страхе к спутнику обернулся; Так ответил ему Заркум: «Тот, кто неба горбом достает, — Просто стражник возле дворца. Тот, кто навстречу нам идет, — Самый главный средь дивов отца. Остановимся тут на дороге; Ты меня подожди немного — Подойду я к его порогу. Скажу, что гость пожаловал к нам, И тогда нас проводит он сам». С тем Шульгена оставив там, К диву главному подскочил: Мол, меня и дружка моего Пусть к царю проведут, попросил. Все сразу понял див, говорят, Дал царю намек, говорят; Тот велел с почетом гостей Встретить, двух подать им коней. Вышел див к ним большой, говорят, И Заркума с Шульгеном тут же Во дворец повел, говорят. Когда ко дворцу они подошли, Вновь с Шульгеном Заркум расстался, Чтоб обо всем царю сообщить… И Шульген вновь один остался. Заркум вошел к владыке дворца. Тут-то около Азраки Своего он увидел отца. Азрака вместе с Кахкахой Про Урала тою порой Разговор вели меж собой, Споря в растерянности и гадая. Как поступить с батыром не зная. Пришли дивы-сынсы сюда, И так промолвил старший из них: «О, владыка! Помнишь, когда Только родился Урал-батыр, Дивы, что в небесах пролетали, Один за другим на землю упали? Когда похитить хотели дитя, Убить хотели его, шутя, Оно в упор взглянуло на них — И разум у дивов смутился вмиг. Когда ребенок хотел их поймать, Они, не в силах страха унять, Рухнули наземь, как горный обвал. А ребенок на ноги встал, Близко к нашей стране подошел, Мыслью одной: „Воду возьму“ — Так Живой родник напугал, Что в нем убавилась сразу вода. Об этом тебе мы сказали тогда. Ты пригорюнился: вот, мол, беда, Выход надо теперь искать, Иль новое горе нагрянет опять; Человека нам надо найти, Чтоб с его помощью войти В доверие к царю Самрау, У него Акбузата отнять. Азрака на это в ответ: „Чтоб Акбузатом завладеть, Дикий нрав его укротить, А не удастся если — убить, Семерых дивов я посылал, Даже место им указал, Где белый конь тот в небе укрыт; Стали преследовать дивы коня — Бежал от них он, как от огня; Так поймать его и не смогли“ К великой досаде дивы мои Назад не вернулись из звездных стран, Опозоренными остались, В небе в созвездии „Етеган“ Навеки полымем расплескались. Решил я, чтоб горечь в душе унять. Рыжего коня у Самрау отнять. Самрау дочь от Луны имел — Я и ее похитить велел. Хоть дочь его в плену у меня, Рыжего нет поныне коня, До сих пор не явился к нам. Потому говорю я вам: Как зиме надобен белый снег, Так нам нужен теперь человек, Чтобы Хумай любою ценой Смог бы приворожить собой; Чтобы его полюбила она, Чтоб Акбузата с алмазным мечом Вместе с собой подарила она. Тогда, угодив ему во всем, — Отдай любую красотку ему, Подарив любую страну, Душу мы его обретем, Урал-батыра тогда побьем. Нам тогда от людей земных Помех не будет никаких. Будем делать, что захотим, Все приберем к рукам своим!» Так промолвил царь Азрака, Раздувая свои бока. Очередь Заркума настала. Отвесил царю он земной поклон И произнес: «Я брата Урала С собой привел. Ждет поблизости он». Про то, как обвел его, рассказал, Тем одобренье царя снискал. Шульгена провели во дворец, Прямо к Азраке подвели. Тот любезно принял его, У трона усадил своего, Заркума сыном назвал своим, Кахкаху — другом дорогим. И вот — нет гостя почетней Шульгена — Яства пред ним появились мгновенно, Богатства всюду его окружают, Девушки танцами ублажают, Все красавицы как на подбор — Сердце греют и тешат взор, Можно голову потерять! Но даже средь таких — одна, Как среди звезд ночных луна, Сияет так, что слепит глаза — Взгляд оторвать от нее нельзя. Тонок стан ее, взор глубок; Родинка на ее щеке Нежно темнеет, как цветок. Айхылу — имя девушки той. Не видел Шульген красавиц светлей, Страсти вспыхнувшей не сдержал — О горячей любви своей Заркуму сразу же рассказал. Тот сестрою ее назвал. Замуж за него обещал; Так Шульгена разыгрывал он. И, восторгом вконец упоен, К Заркуму доверьем проникся Шульген. Лестью взял Заркум его в плен: Все отцу, мол, сейчас расскажу. Верой-правдой тебе послужу. И Азрака медлить не стал, На высокую гору Кут-тау Громким свистом дивов созвал. Привести Айхылу велел, Отвел в укромное место ее, О том, что когда-то украли ее, Никому говорить не велел, Так красавице он сказал: «Коль делать не станешь, как я приказал, Голову оторвав, сожру, В пламени кости твои сожгу!» И от слов тех испуг немой Душу пронзил ее, как иглой. Шульген объявлен был женихом. Справили свадебный пир потом; Рада была Айхылу… Она И впрямь была в него влюблена. И любовью ее усыплен, Жизнью дворцовою опьянен, Счастью Шульген предался сполна. Как-то царь речь повел о том, Как Хумай — дочь Самрау — отыскать, Как ее завладеть конем Акбузатом и чудным мечом: «Кто алмазный тот меч возьмет, — На весь мир прославится тот, Первым батыром прослывет, Всех своей власти подчинит», — Егетам Азрака говорит. Так и этак он толковал, Шульгена на подлый шаг подбивал. И Шульген словам его вняв, Про чудо-красу Хумай услыхав, И узнав, к тому же, что тут Дива ему в дорогу дадут, Тотчас решил отправиться в путь, Царевной завладеть как-нибудь. Меж собой сговорившись о том, Брат Урала с Заркумом вдвоем, На быстрого дива усевшись верхом, В страну Самрау отправились в путь. Не оборачиваясь назад. Не успели и глазом моргнуть, Цели достигли они, говорят. Вот приятели с дива сошли, Разговор меж собой повели; Все обсудили они подробно. Когда подвернулся случай удобный, Заркум про Урала упомянул. Спутника вновь своего надул: «Есть страна за большой горой, Которой правит змей-аждаха. Царя того зовут Кахкаха; Есть у царя того под рукой Жезл особенный: колдовской — Против врага он станет огнем. Если надобно — станет водой. Бурю вызовет или гром; Тихо и мирно в краю было том. Да неизвестный батыр объявился. Никто не знает, как ухитрился — Выкрал иль как-то иначе сумел, — Но жезлом волшебным тем овладел; Владыку законного прогнал, К рукам всю страну его прибрал, Урал-батыром себя назвал, Стал царем там батыр Урал»,— Так поведал Заркум, говорят. С одной стороны Шульген был рад Тому, что жив Урал — его брат; Только мысль, что тот верх возьмет, В богатырстве его обойдет, Скажет: по странам, где я бродил, Первым батыром признан был; Что всюду будут его хвалить, Дома будут его возносить, — Сердце завистью заливало, Злобой Шульген проникся к Уралу. «Если на Акбузата вскочу, Меч алмазный, подобный лучу, Разом над головой взмечу, Всех сомну я и растопчу!» Рассуждал между тем Заркум: «Хоть и едет он вместе со мной, Хоть мне стал он как брат родной, Все же не я, а он на Хумай Женится, как ни плачь, ни рыдай, Акбузата себе заберет, Значит, и нас возьмет в оборот. Буду пока с ним вместе шагать, Храбрость его испытаю, стать. А когда Урала убью, Жезл отцу верну опять. Волю тогда исполню свою», — Так Заркум продолжал рассуждать. Вот они добрались до цели, На дворец царя поглядели, И видят: перед самым дворцом Полным-полно лебедей кругом. Одна из птиц, заприметив их, От подруг отделилась своих, От стаи в сторонку отошла И как будто подругам своим Потаенный знак подала. Моргнуть не успели прибывшие глазом, Расступилась вся стая разом. Ну а птица, что отделилась, Взглянула на них — как сделала милость. Когда про Хумай ее спрашивать стали, «Нет ее», — ответ услыхали. Больше спутники ни о чем Расспросить ее не успели — Свершилось чудо на месте том: Птицы, что снегом лебяжьим белели, Вмиг свои шубы сбросили птичьи И в девичьем предстали обличье. Шульген восхищенно на них глядел; От красоты одной онемел. Сколько б он по земле ни бродил, Не видел подобной, не находил! Лицо сняло ее, как луна; Нежно набухавшая грудь И округла была, и полна. И казалось, что все кругом — И подруги в платьях своих, И все, что окружало их, — Озарялось ее красотой, Ее целомудренной чистотой; Будто весь мир пред девушкой той Голову низко к земле клонил. «Видно, это и есть Хумай», — Шульген с восторгом сообразил. Не выдала девушка видом своим, Что подозренья исполнена к ним. Не угадали друзья никогда, Что поджидает их здесь беда. Средь прочих красивейшая вдруг От своих отделилась подруг, И, как матка пчелиного роя. Обратилась к ниц с речью такою: — Вижу, прошли не один вы кран. Узнали про девушку Хумай, Отыскали ее наконец. Так пройдите же во дворец. Скоро явится к вам она,— И, приветливости полна, В покои дворца пригласила их. Но скрыла имя свое от них. Прошли они во дворец тотчас, Важностью мнимой своей кичась, Расселись по почетным местам. За минутою шла минута. Вдруг туман все вокруг окутал И приятели чувств лишились. Гул прошел, прокатился гром, И потом земля расступилась И Заркум с Шульгеном вдвоем Провалились вдруг, говорят. Стали ощупывать каждый угол. Отыскать стараясь друг друга; Не знали, что предпринять от испуга. Когда ж наконец в себя пришли. Когда все стены-углы обошли. Обшарили яму от края до края. Что случилось, не понимал. Ужас их сковал, говорят. Заркум сменил наружность свою — Снова превратился в змею И стал ползать в поисках шел и, Чтобы выбраться из подземелья. Мысли его Хумай разгадала (Дивов немало она повидала!), Одну из подруг подозвав, приказала Яму с гостями водой залить, До краев ее затопить; Барахтаться вынудила, нырять. Снова и снова выход искать. Заркум водяной обернулся крысой, В подземелье смрадном забился, Рвался вперед и кидался вспять. Тут Хумай над Шульгеном склонилась И такие слова проронила: «Что, провалившись в черную яму, Страх в своем сердце, злодей, ощутил? Или припомнил миг тот самый, Когда свой нож на меня точил? За прежний мой страх получи ответ, Запомнишь надолго меня, егет! Слезы людские проливавшее, Жизни губившее, зло источавшее, Пусть сердце твое от черной тоски Разорвется здесь на куски! Пусть добро возродится в нем, Жизнь возродится, чтобы любить Все живое в мире земном! Пусть сердце — доброе и молодое — Разумом будет владеть твоим. Пока же кровью кипит оно злою, В могиле своей оставайся живым! Считать врагами научишься змей. Станешь с умом выбирать друзей, Будешь дорогой верной идти С теми, с кем тебе по пути, Жизненный путь пройдешь ты такой, Чтоб в памяти остаться людской!» — Слова такие сказавши, она Удалилась, презренья полна.

Глава 5

О том, как Урал пришел во дворец Хумай; как, выполняя условие царевны — отыскать Живой родник, нашел сестру Хумай Айхылу и привез во дворец.

Служанка Хумай известила о том, Что некий батыр явился в их дом. Хумай сразу же узнала В неизвестном егете Урала, Но об этом ему не сказала. А он и думать о том не мог, Что это к Хумай привел его Рок. К батыру приблизилась она, Красоты безмерной полна: Необъятная, как водопад, Сбросишь вниз — упадет до пят, Монетами унизана вся Ниспадающая коса; Черных глаз обжигающий взор Сквозь ресницы смотрит в упор; Над глазами парящие брови Улыбаются с любовью. А упругая грудь налитая, Словно волна речная, играет; Стан ее тонкий, как у пчелы, Своей подвижностью удивляет; Голос будто давно знаком — Переливается серебром; Увидев девушку, что весела. Дружеский разговор повела. Что и ответить Урал не знал. О том, что это и есть Хумай, Все не догадывался Урал. Недолго девушка так стояла — Ласковым жестом в свой дворец Пригласила она Урала. Пройдя во дворец, ласковым словом Всем Урал пожелал здоровья. О том, что слышал, где побывал, Что по пути сюда испытал, Рассказал подробно Урал. Взглянула девушка на него, Смекнула, что привело его: «Судя по всему, мой батыр. Из далеких ты стран пришел. Видно, долог был путь и тяжел. Не скрывай же: чем смогу, Тем в делах твоих помогу».

Урал:

«Знаю о том, что есть пять стран; В одной из них родился я сам, Две из них осмотрел по пути; Чтобы две другие найти, Шел с надеждою я в груди. Где я только не побывал, Кого я только не повидал, — Всюду один себя важным считает, Другой пред ним голову склоняет, Сильный слабого попирает. Есть на свете злодейка Смерть — Нельзя простым ее глазом узреть, Беспощадна и зла ее плеть. Очень трудно ее одолеть. От трудов она отрывает, У родителей, не щадя, Драгоценных детей отбирает. Не имеет она друзей, Сеет страх средь людей и зверей; Хочу местью я ей воздать, Отыскать хочу и убить, Страну от Смерти освободить. Во время охоты от птицы одной, Что попалась в сети живой, Мне такое услышать пришлось: Может, мол, и у вас человек От Смерти избавиться навек».

Хумай:

«Для того чтобы не умирать, Трупам в черной земле не сгнивать, Живой родник в земле той бежит, Которую не видел никто, — Царю дивов она принадлежит. Но перед тем, как тебе помочь Воду живую взять из ручья, Есть условие и у меня: Куда бы тебе не пришлось пойти, Легкого не ищи пути! Батыр, прошедший владение змея, Легкий путь уступивший брату, Сам отыскать себе путь сумеет. Если такую птицу найдешь, Какой не отыщешь в нашей стране, О какой не слышал никто; Птицу, что вобрала в себя Тона и краски всех прочих птиц. Коль птицу такую мне принесешь, Помощь я окажу тебе, Из Живого ручья зачерпнешь, Что захочешь, то и найдешь».

Урал:

«Сюда пришел и издалека. Чтобы увидеть добро и зле. Чтобы Смерть отыскать и убить, Всех людей от нее защитить, Чтобы покой внести в этот мир,— Таков я, вышедший в путь батыр. Для тебя я птицу найду. От тебя я помощь приму, Но только позволь и мне в ответ Поставить условие: примешь иль нет? Не в чем золото мне увозить. Некого жемчугом мне одарить, Создан я лишь добро творить; Кроме Смерти, некому мне За человечьи страдания мстить. Чтобы исполнить волю людей, Чтоб против Смерти идти верней, Чтоб сокрушить ее до конца И радость влить в людские сердца; Чтобы во время страшной войны, Когда ступлю на защиту страны, Дать прошу я подарок такой, Чтоб был соратником в битве любой, Чтобы от тех, кто кровавые слезы Проливает, отвел я угрозу, — Дар, скажи мне, тот будет какой, Чтоб мне отбыть со спокойной душой?»