Уральские были-небыли (сборник)
Шрифт:
А откуда малолетке понять? До этого понятия и большие не дорастают. Уж не дразнит ли его дедушка Хитрован? Манит куда-то, а куда - не говорит. Закипает парень крутым кипятком и спрашивает:
– Ты мне прямо скажи, дедушка, что это за сила сил, как зовется тот чудесный материал, про который ты сказываешь?
Тут старик не стал скрытничать и прямо сказал:
– Оба зовутся они одним словом - "слово"! Человеческое слово. И нет ничего дороже его. Нет ничего сильнее его. Город возьмет. Врага остановит. Сердце полонит. Мертвого воскресит. Живого умертвит. На путь наставит, с пути собьет. Ненавидеть научит. За собой позовет. Народы
Сказал так Хитрован Петрович и смолк. Пускай сам парень решает, по уму ли ему да по рукам ли эта сила.
...Много воды утекло с тех пор. Погас веселый костер на караульной горе. Давно покинул старую караулку лобастенький да ушастенький паренек. Свою словесную золотую кудель в нитки прядет, простой, каждым знаемый материал перемывает. Силу сил из него выбирает. Дорогие крупицы выискивает. Много петров и павлов отгуляли косари на уральских покосах. Бородатым стал добытчик бесценных слов. Круглый год на словесном руднике. Вечен тот рудник. Неистощим. Приходи да бери, добывай речевое золото. Старайся на приисках самородных сказаний. Бей шахту к забытым легендам. Окрыляй светлые помыслы старины самоцветными сказами для детей и внуков.
Так он и делал. Бывало, совсем замшелую небыль найдет - очистит, отскоблит наросты лет. До сути дойдет. До главного зерна. А потом оправит ее в дорогой оклад - и глядишь не наглядишься.
Даже в старом колодце, куда досужие старики синюю старуху ведьму поселили, он сказку добыл. Мимо лебедя даром не проходил. Про эту птицу немало бытует всякого. Сумей только отбери. И горный козел не по одним хребтам бегал. Народ его в своих побывальщинах редким серебряным копытцем подковал. Опять сказка. А про тайную силу, что нутро гор сторожит, людей привораживает, тоже много всякого в народе живет. В темноте ведь светлые-то камушки добывались. В штольнях. А там мало ли разных страхов? И свою тень за горное чудище примешь. А красот сколько? Сколько каменной росписи? Не сказовая ли все это руда? Бери ее да переплавляй в волшебное литье.
Вот так и ходит старатель-искатель по людям. С народом живет. На рудниках ночует. В цехах днюет. С бывалыми людьми водится. Со стариками дружбу ведет. Мальцов не обходит. Про жизнь слушает. Радостям радуется. Печалям печалится. Во все вникает. Мусором даже не брезгует. Случается, что вместе с ним из другой избы и редкое словечко выметут. Золотник весит, а пудом тянет.
Хмельные гулянки тоже не обходил. Пьяный слова кидает запросто. И не только бранные. Да и ругань другой раз алмазной гранью отсвечивает.
Про казарму и говорить нечего. Там со всех губерний слова в одном речевом строю стоят. Выбирай знай.
Ну, а время все шло да шло. Пятьдесят лет за плечами у сказочника. Пятьдесят зим в бороде. Подморозили они ее. Посеребрили. Пришел срок последнего белового промыва богатой руды. Настала пора пустить в дело крупицы бесценных россыпей.
Засветил старик ленинский электрический свет (к тому времени он уже в полную силу горел), и ночь не в ночь, день не в день. Крупица к крупице, искра к жемчужине, самоцвет к бисеру, алмаз к серебру, золото к росяной капельке, слово к словцу, строка за строкой, лист за листом оживало пройденное, слышанное, пережитое.
Обязан старый сказочник Хитровану Петровичу первой искрой, а народу всем. Светлой душой. Трудовым подвигом. Каждой
Заговорил сказочный край. Горы проснулись. Камни заиграли. Старые мастера загубленную барами славу вернули. Прабабки засветились жаркой девической красой.
Пятьдесят шесть дорогих сказов вычеканил словесных дел мастер, и добрая половина из них - об умных руках, о труде. Ну, так ведь рабочего отца сын. В доменном дыму жил. По заводскому гудку время мерил.
Бережно старый сказочник огранял долговекое. И, сам того не заметив, увековечил себя. Великий волшебник труд одарил его силой сил, против которой бессильно даже само время. И жить да жить теперь долговекому мастеру в бронзе и мраморе. В белых книжных листах. В каменных цветах. В причудливой малахитовой красоте. В родных народу сказаниях...
НЕДОВОЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Доменщик Андрей Вавилович сказывал этот сказ так:
– Нынешние-то хорошие люди не сами собой народились. Деды, отцы, матери у них были. Наши светлые деньки тоже ведь не из ничего занялись. В старые годы хоть и в темноте жили, а свет брезжил. Владимир-то Ильич еще в канун нашего века негасимый огонь в людских сердцах высек.
Это я все для запева говорю. А теперь сама песня. Сказ про недовольного человека. Не обессудьте. Как могу, как умею, так и чеканю...
...Не то в Невьянском, не то в Шайтанском, а может быть, и в каком-то другом заводе двое бедняжек-молодяжек жили. Оба дельные. И лицом, и ростом, и костью, и русым волосом, и веселым голосом - всем хороши. Пустяка им недоставало - достатка. Оба без отца, без матери выросли. У дядьев да у теток. Ни двора, ни крыши. Ни кошки, ни мыши. Одни руки, да и те не при деле.
Работенку стали приискивать парни. Один из них, которого Яковом звали, живехонько дело нашел. Лес валить, дрова для завода пилить начал. Простая работа, а - денежная.
Году не прошло - обут, одет парень. Шубу справил, валенки скатал, треушок купил. Доволен. Да и как довольным не быть, когда он на хорошей молве живет и везде желанный гость! Чего больше хотеть? Теперь только домом зажить да Жигареву дочку сосватать. Настеньку.
А Настя, надо сказать, тоже была трудовой семьи веточка. И шить и мыть. И покос косить и воду носить. И вязать и плясать - во всем не последняя. Пройдется, бывало, Настя по кругу - зимой черемуха зацветет. Снег тает. Гармонь сама собой выговаривает малиновыми голосами заветные слова.
Как для такой красной ягоды рук пожалеешь, гнезда не совьешь?
Свил Яков гнездо. Не так чтобы терем, а все-таки на четыре окна с терраской. Кухня, горница, сени тесовые. Железная крыша, высокая труба с жестяным колпаком. На колпаке петух туда-сюда по ветру поворачивается, Якова с молодой женой веселит. И со стороны на них любо-дорого поглядеть, порадоваться.
Доволен Яков сам собой, своей женой, своим домом, своим петухом на крыше. Достиг счастья.
Второго Егорием звали. Недовольным кликали. И было за что. Смолоду таким рос. Дядя Егорку три года в приходской школе учил. Читать, писать, считать парень научился. Худо ли? Так нет, мало ему этого. Недоволен малец своей грамотой. К учителю стал бегать за книжками. Перечитал их все - опять мало. Заводскому начальству покоя от него не было. "Дай, дяденька, хоть на ночь книжоночку". Все шкафы в заводе перерыл, а довольства нет.