Уральские россыпи

Запевалов Юрий А.

– Успокойся, Женя. Ничего я тебе не буду обещать. С чего ты вдруг взял, что я куда-то подеваюсь? И не митингуй. Нашел, тоже, «отца народов»! Но, Женя, пойми и ты меня правильно.

Я всё могу, как ты говоришь, «перетерпеть»! Но я не могу простить только одного – предательства. Компанейцева я могу понять – он вышестоящий начальник, он приехал, увидел наши «безобразия» и он нас раскритиковал. И правильно сделал! Но Коротков! Он же всё знал! Мы же с ним обо всём договорились!

Мы же вместе с ним взяли всю ответственность за эти два дня работы сорок третьей гидравлики на себя! Взяли на себя и поделили эту ответственность между собой. Скажи мне, как, после такого «предательства», можно продолжать работать с таким человеком?

– А

как гидравлика? Как они, дотянули всё же до плана?

– Нет. Ступников, узнав о выступлении Короткова, сам остановил все работы. Проявил, засранец, называется «принципиальность». Знаешь, сколько недотянули? Пятьдесят семь грамм.

– Господи, Георгий, что вы, «начальники», с нами вытворяете!

– Иди, Женя, работай, не забивай голову, чем не попадя! Работай.

Ночью Георгий долго не мог уснуть. Но всё же задремал.

И оказался в длинном-длинном ледяном туннеле. Круглая ледяная «труба». И где-то далеко-далеко впереди светится ярким светом отверстие. Круглый, светящийся выход из этой трубы. Георгий ползёт, скользко, лёд, он падает, ему холодно, он пытается позвать кого-нибудь на помощь, но голоса нет, он кричит, но кричит беззвучно, никто его не слышит, никто его не видит, он один, ползет, скользит, падает, по этому ледяному желобу катится обратно, откуда начинал, но упорно, цепляясь за ледяные выступы ногтями, пальцами, стремится вперёд, ползет, лезет наверх, к светящемуся впереди большому, круглому отверстию.

И просыпается. Нина держит его ноги в ладонях. «Подмышкой» градусник. У кровати – перепуганные дети. Дочь и сын.

Он, вяло управляя своим языком, спрашивает – что случилось?

– Ты кричал. Я подошла, а ты в беспамятстве, и ноги у тебя холодные. Смеряла температуру – аж 34,5! Я вызвала «скорую».

Сейчас подъедут. Что у тебя случилось?

– У меня что-то всё горит в груди. Позвони Короткову, пусть подъедет. Я, наверное, вышел из строя.

Врачи были категоричны.

– Нужно срочно в стационар. Это сердечный приступ. Хорошо бы обойтись без «инфаркта»! Нет, нет! Вставать нельзя! Мы унесём вас на носилках. До машины. И в больнице тоже вставать нельзя! Мы же здесь, пока не снимем «кардиограмму», не можем знать, что там с вашим сердцем! Мы видим только, что у вас сердечный приступ. Тяжелый приступ! Дай нам господи, чтобы обошлось без «инфаркта»!

Приехал Коротков. Но Георгий уже ничего толком ни сказать, ни объяснить не мог. Он еле-еле шевелил языком. «Прости, Саша, я не хотел…» – Молчи, молчи, не говори ничего. Ничего. Мы всё сделаем, чтобы тебя «поднять». Молчи. И ни о чем не волнуйся. Ни о чем.

Запомни – мы все тебя уважаем, мы все тобой дорожим. И мы все тебя ждём! Поправляйся. И не о чем не думай!

Георгий вышел из строя почти на три месяца.

19

После стационара Георгий какое-то время продолжал быть «на больничном», но уже в домашнем режиме, в домашних условиях. Дома. И вдруг поймал себя на мысли, что он и не торопится на работу! Сам не торопится! Раньше, до этого памятного собрания, он бы и дня дома не просидел лишнего – раз можешь ходить, значит, можешь и работать! Это было его главное правило.

А тут охладел. Он перебирал в памяти все свои годы в золотой промышленности. Вспомнил Георгий и Балаганах, и Бульбухту.

Да и на Урале проделано немало. А чего он достиг? Сам, вот лично для себя? Для своего дома, для своей семьи? Работал сутками, никогда не считался со временем! В ущерб семье, в ущерб своему здоровью. Вечные недосыпания, нет тебе ни выходных, ни праздников. Не было у них с директором понятия – после работы. Круглые сутки они на работе. Бесконечные командировки, дома не бываешь неделями. Да и без командировок, уходишь – дети еще спят, приходишь – дети уже спят! Жена давно хмурится – «я кто, жена, или незамужняя женщина?» И вечно ты что-то кому-то должен. А кто должен тебе? И какая награда, какая благодарность, кто

скажет хотя бы спасибо! Ну, ладно, с наградами как-нибудь разберемся, и не награды ради работаем мы. Да и спасибо, оно тоже не обязательно. Но незаслуженные обвинения, оскорбления несправедливые, как их пережить, как вынести это? И продолжать работать, делать вид, что ничего не произошло?

Может уйти в институт? На преподавательскую работу. Читать студентам лекции, делиться опытом. А что, есть и что рассказать, и что показать! Предлагали уже, и не раз. А еще лучше уйти в науку. Написать диссертацию, заняться проблемой, например, отработки увальных россыпей драгами. Очень перспективная тема!

И актуальна. Для всех россыпных месторождений Союза!

«Да нет, не по мне всё это. Я там и дня не продержусь. Мое дело производство, живое производство. Да, именно вот это вот вечное недосыпание, работа без выходных, без праздников. Вот мое дело. И никуда, и никогда ты от него не отойдешь, Георгий.

Не фантазируй и не накаляй обстановку. Побереги, лучше и нервы, и особенно сердце. Для работы побереги! А мелкие, мелочные выпады, да господи ты боже мой, да кто их только не терпел! Ничего, всякое в нашей жизни было, переживём и это».

Позвонил Крюков. Он и в больницу звонил постоянно, интересовался здоровьем Георгия, узнавал, как идет лечение, не надо ли какой помощи. А какая помощь, когда всё бесплатно – и кормили в больнице неплохо, не хуже иного санатория, и лекарства любые. Бесплатно. По аптекам бегать не надо. И отношение врачей – теплое и бескорыстное.

– Ну, как ты там, со своим сердцем? В порядке? А чем занимаешься? Лежать ведь много вредно! Ты хоть выходишь из дому, гуляешь, свежим воздухом дышишь?

– Каждый день с сыном в лес ходим, да и здесь, в посёлке, вдоль железной дороги сын бегает, а я пешочком гуляю. Сын к зиме готовится, на лыжах он у меня бегает. Вот, и летом тренируется. А я рядом, и дышу, и прогуливаюсь.

– Тренируешь сына, значит. Это дело очень даже хорошее.

Тут вот что, Георгий. Сегодня ведь у вас там, в Осокино, открытие пионерского лагеря! В гости собираются приехать солидные люди. Народ хочет, чтобы и ты приехал, поучаствовал. Поздравим пионеров с открытием лагеря, пожелаем хорошего отдыха, да и посидим своей компанией в лесу, у реки, у «пионерского» костра. Каменщиков обещает шикарную уху, из вашей речной рыбы. Он там хариуса, говорит, наловил. А хариус, уж ты-то знаешь! Его хоть на уху, хоть на «жарёху», везде вкусно. Ну, как?

Ждать тебя, подъедешь?

– Конечно, Михаил Кузьмич, я и сам собирался. У меня ведь в этом лагере и сын отдыхает, и дочь. Дочь, к тому же, там чуть ли не главный «заводила». Во всех делах ихних, пионерско-молодёжных. Приеду обязательно, Михаил Кузьмич!

Интересное это мероприятие – открытие пионерского лагеря. Отряды выстраиваются ровным четырёхугольником.

Командиры отрядов рапортуют старшей пионервожатой о готовности пионерских отрядов к торжественному построению в честь открытия лагеря, потом старший пионервожатый также «под пионерский козырёк» рапортует начальнику лагеря о готовности всех отрядов начать лагерную смену. А уж в конце этого парадного построения со своими поздравлениями и со своими подарками выступают гости.

Хорошее напутствие сказал Крюков. Для лагеря участие в его открытии Первого секретаря Горкома – большая честь. Ребята дружно откликаются на призывы любить и беречь свою Родину.

Скандируют какие-то свои, пионерские лозунги. И что-то патриотическое, и что-то «про картошку».

Коротков почему-то не приехал на открытие.

– А где директор, – спросил Георгий у стоявшего рядом Каменщикова.

– Да он же не ездит на такие мероприятия, ты же знаешь. Он поручил всю эту организацию мне. Но, Георгий, раз уж ты здесь, выступи. Поздравь пацанов от имени руководства прииска. Неудобно получается – Главный инженер здесь, а поздравлять буду я. Да еще при Первом секретаре. Неприлично, просто. Давай, выступи!