Уравнение Бернулли
Шрифт:
— Не верю — не с каждой! — резко возразил отец.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что мы нашу дочь неправильно воспитали? Так это ж ты ее баловал да облизывал, ни разу в жизни строго не поговорил…
— Любовью человека не испортишь!
— Кто тебе сказал?
— Сам додумался! Потому что любовь — есть Бог!
— Ну, ты и не до такого еще додумаешься! А в чем же тогда, по-твоему, дело?
— В тебе.
— То есть?
— Ты, если бы в эту эпоху взрослеть довелось, лет в тринадцать в подоле принесла!
— Говори, да не заговаривайся, я тебе, если забыл, девушкой досталась!
—
— Жуть, с кем я живу…
— И я…
И застучали босые пятки отца, потом диван заскрипел. И стало тихо. И долго-долго, таясь друг от дружки, никто в квартире не спал. Отец с матерью ворочались на разных постелях, Рита лежала ни жива, ни мертва. И было ей до слез жаль папку, но маму тоже было жаль почти так же сильно…
А потом она уснула. Но сквозь сон слышала, что они снова выясняли отношения, кажется, кто-то из них даже плакал, возможно, и оба. Однако, пойдя под утро в туалет, обнаружила родителей снова в одной постели. Значит, помирились! И Ритка, из-за которой родители чуть вусмерть не расплевались, искренне возликовала. Хотя, разумеется, тихо.
Между тем борщ, пожалуй, дозрел. Рита приподняла крышку кастрюли, посмотрела в последний раз — бурлит, будто вулканическая лава, клокочет и вращает нерастворимые частицы свекольно-красная аппетитная субстанция, выключила газ, опустила на место крышку, принялась прибираться на столе.
И вот уже все на местах: вымыта и повешена на гвоздик разделочная фанерка, нож, обагренный свекольной кровью, — под теплую струю, и ничто больше не напоминает о недавней расправе над безответным овощем, терку — точно так же, отходы всевозможные и очистки — в помойное ведро, влажной тряпицей — по столу…
Однако остался пакет с одной оборванной ручкой, в котором тетя Катя овощи принесла. Рита его чуть было вместе с очистками не смахнула, но вдруг рука остановилась. Сомнение возникло.
А может, у них тут не принято так запросто разбрасываться вещами, которые способны еще сгодиться для каких-нибудь хозяйственных надобностей? И это будет расценено как расточительность. Ведь та же тетя Катя, к примеру, пакет не выкинула, сберегла, и вот он ей пригодился. И не исключено, что теперь следует его ополоснуть, просушить, вернуть законной владелице. И ему опять рано или поздно найдется применение…
Так Рита и сделала — ополоснула и повесила пакет на трубу над плитой. Но, спохватившись, — в процессе нагревания огнем воздуха возникнет, если память не изменяет, конвекция, и пакет обязательно упадет на огонь — перевесила его на полочку для просушки посуды. Это правильно, это рачительно и не противоречит требованиям пожарной безопасности.
Зато вопрос, показавшийся на первый взгляд элементарным — возвращать или не возвращать чертов пакет с оборванной ручкой законной владелице, при более пристальном рассмотрении обернулся неразрешимым парадоксом в духе все той же притчи про Буриданова осла.
Вернешь — скажут: «Да ты чо, соседка, у нас этого добра-а-а!..», а подумают: «Ужас, какая мелочная!»
Не вернешь — ничего не скажут, однако подумают: «К ней — по-человечески, а она даже пакет вернуть не соизволила…»
Нет, если бы
Впрочем, злополучному пакету еще какое-то время предстояло сохнуть, стало быть, на это время можно отложить решение проблемы. Что Рита и попыталась сделать, но не тут-то было.
Она опять мыла руки и советовалась с собственным отражением. Она наливала свежего супчика в тарелку для себя — надо ж попробовать, прежде чем кормить других, соли, например, если мало, добавить, чтоб не портилось у мальчиков впечатление от такой ерунды. Да и у самой, пока варила, аппетит разыгрался, чего давненько не случалось.
Рита не спеша доставала из хлебницы свой почти недельной давности хлебушко ржаной — до чего ж он надоел, с каким удовольствием умяла бы беленькую ванильную булочку, да нельзя, можно лишь созерцать, с каким азартом поедают белый хлеб Алешечка с Ромкой — ждала, пока супчик немного остынет…
А проклятый пакет с оторванной ручкой настырно лез в голову и лез! Уж не крыша ли, вдобавок ко всему прочему, едет?
Села обедать. И вдруг — эврика! Надо просто тете Кате отнести другой, исправный пакет! Да сказать, допустим, что, мол, у вашего пакета я, теть Кать, ненароком ручку оторвала, так решила возместить.
Старушка же может взять или не взять, сказать или не сказать, что сама оторвала ручку, но в любом случае Риту не в чем будет ни упрекнуть, ни заподозрить. Ай да Ритка, ай да сукина — так кажется — дочь!
И сразу в полной мере дошли до соответствующих органов чувств аромат и вкус свежего, приготовленного своими руками яства, букет, без преувеличения можно сказать, она ощутила — ай да Ритка, опять же!..
Насытилась, тарелку с ложкой помыла, на полку сохнуть положила, мимоходом скомкав так долго морочивший голову пакет и отправив в поганое ведро; смахнула крошки со стола, еще раз руки помыла, правда, без мыла не сей раз обошлась и отражению ни одного вопроса не задала, подмигнув лишь; табуретку под стол запнула и наконец-то первый раз за день на диван прилегла. Уф-ф-ф!
Полдня прошли на редкость плодотворно, почаще бы так — наперекор болезни и обстоятельствам, закусив губу и выпучив глаза. Как Павка Корчагин. Хотя Павка Корчагин ради идеи жил, а у нее, у Риты, идея есть?..
Нету у нее никакой идеи. Ведь нельзя же считать идеей инстинктивное стремление всякого живого организма жить вечно, пожирая других живых существ, гадя и с восторгом превращая в пустыню единственную такую во Вселенной планету. А значит, и — нечего…
И задремала нечаянно Рита. Давным-давно такого не случалось, обычно, даже вконец измотанная болями, когда те отступали, она засыпала не раньше чем через час-полтора. И не на спине, а только на правом боку, свернувшись калачиком, в полной, насколько было возможно, темноте, как привыкла еще в маминой утробе.