Уравнение Шекспира, или «Гамлет», которго мы не читали
Шрифт:
Осмелюсь предположить, что в разговоре двух могильщиков, а потом и могильщика с Гамлетом заключено свидетельство Шекспира о смерти королевы Елизаветы. Стихотворные похороны Офелии – всего лишь прикрытие, дымовая завеса, скрывающая политическую некорректность автора. Судя по всему, сцена на кладбище – анахронизм. В ней происходит смешение времен, автор внес туда события, произошедшие уже после казни Эссекса – в частности и смерть Елизаветы, сразу после которой и последовала первая публикация Гамлета. Это о Елизавете-протестантке говорит шут как о той, кого нельзя хоронить по христианскому обряду, потому что она своевольно искала спасения собственной души (почти дословное изложение первого протестантского принципа). Елизавета не имела права быть похороненной как христианка, поскольку была отлучена от церкви папой римским. Когда Гамлет с черепом Йорика в руках говорит о некоей Леди, которая, несмотря на ее грим в дюйм толщиной, «кончит таким лицом» – он говорит о королеве Елизавете, перенесшей в молодости оспу, и всю оставшуюся жизнь носившей толстый яичный грим на лице и на открытой части груди, который к старости королевы достиг толщины в полдюйма.
На
Я не хочу сейчас подробно обосновывать свое особое мнение, но, после изучения текста «Гамлета» и тех исторических событий, что легли в его основу, мне кажется, что Елизавета знала, кто станет ее наследником. Во всяком случае, до определенного момента она считала, что лучшая кандидатура – Роберт граф Эссекс, сын Марии Стюарт, храбрый и честный молодой человек, которого она приблизила к себе. Однако она не учла его честолюбивых устремлений, конфликтного характера (некоторые современники говорили, что в самые кризисные моменты Эссекс напоминал сумасшедшего), и, конечно, интересов отца и сына Сэсилов. Эта семья, в которой, будучи опекаемым, когда-то жил юный Эссекс, сделала все, чтобы поменять отношение королевы к ее любимцу на противоположное. Не думаю, что заговор против Эссекса обошелся без участия его старшего брата Джеймса Стюарта, которому вовсе не хотелось всю жизнь оставаться провинциальным королем. Сыграли хитрые политики (или политиканы) именно на самолюбии Эссекса, подтолкнув его на ряд опрометчивых шагов, приведших наследника английского престола к эшафоту. Об этом и сказал в своей пьесе господин Уильям Шекспир, зашифровав ключевые моменты для верности. И он не мог иначе, поскольку в период создания пьесы были живы все враги Эссекса – и король Джеймс, и Роберт Сэсил и Фрэнсис Бэкон – и даже Уолтер Рэли, который дает нам повод обратиться к самой интригующей сцене «Гамлета».
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЗА КУЛИСАМИ
I. МОГИЛЬЩИК: ПЕРВОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ
Могильщик – если не ключевая, то очень значимая фигура. Мы чувствуем, что этот персонаж, не участвующий в основной интриге, все же говорит о многом. Но его сообщение можно понять, только определив, кем был могильщик в реальной жизни. В нашей примерочной есть два костюма – пусть читатель сам решит, какой из них придется впору нашему шуту.
Возможно, Уолтер Рэли появляется в «Гамлете» два раза. Первый раз его можно угадать в самом начале, в роли Марцелло, судя по его полномочиям, начальника охраны, судя по имени – поэта, к тому же друга или напарника Горацио-Сэсила. Крик сокольничьего, которым Марцелло приветствует Гамлета, отсылает нас к одному из символов Рэли – соколу (так назывался корабль, капитаном которого Рэли впервые участвовал в походе в Америку).
Второй раз мы встречаемся с Рэли-Марцелло на кладбище. В каком месте, и в каком обличье? – спросите вы. Отвечу, но вначале повторю – эта сцена кроме всего прочего интересна и тем, что в ней смешиваются прошлое и будущее, рассказывается о событиях, которые произошли уже после смерти Гамлета. Но такова логика необходимой преемственности поэзии и прозы в одном тексте. Если у Горацио заявлена смерть Офелии, то в прозе под видом похорон Офелии (которая лишь подразумевается читателем) рассказывается о похоронах королевы Елизаветы, умершей спустя два года после смерти Гамлета-Эссекса. Это не столько художественно-необходимая вставка, сколько политический памфлет автора на событие, случившееся перед публикацией, и видимо вписанное в текст, который при его регистрации в 1602 году выглядел иначе.
Есть еще одно более позднее событие, которое автор также включил в текст. А именно – Уолтер Рэли был по приказу Джеймса арестован 16 или 19 июля 1603 года, а 19 ноября того же года осужден на смерть и посажен в Тауэр. И когда шут-могильщик на вопрос Гамлета, давно ли он здесь, отвечает, что из всех дней в этом году он начал в день рождения молодого Гамлета, то появляется повод соотнести события и текст. Нам на руку играет и тот факт, что в редакции 1603 года фраза о дне рождения Гамлета отсутствует – автор еще не знал, чем кончится дело Рэли, а, возможно, оно еще и не началось, хотя признаки скорого падения появились сразу после смерти Елизаветы – Джеймс хотел сместить Рэли с его поста еще до похорон королевы.
Итак, мы считаем, что у Эссекса было два дня рождения – один настоящий, тот самый, когда Мария Стюарт родила близнецов – между 16 и 24 июля (точной даты пока не установлено), и второй официальный – 19 ноября. Именно полное совпадение обеих дат в случае с Рэли позволяет если не утверждать, то обоснованно предположить, что шут-могильщик и Уолтер Рэли – одно и то же лицо.
Шут постоянно играет словом to lie – лежать/лгать – а имя Rawleigh звучит как грубая, сырая ложь, и у Рэли есть стихотворение под названием «The Lie» (Ложь). Шут находится в могиле и ведет с Гамлетом хитрый разговор о том, что это его могила – Рэли же, как мы помним, после смертного приговора был объявлен умершим для мира. А если вернуться к самому началу сцены, к разговору двух шутов, там есть примечательное рассуждение о том, кто прочнее строит – the Mason, the Shypwright, or the Carpenter (каменщик,
Возвращаясь к вероятной причине ареста Рэли: вспомним, что королева в дни своей расположенности к сэру Уолтеру называла его Water (производное от Walter)... А «утопила» королеву, по словам могильщика, некая Вода. Можно совместить обе версии и предположить, что Рэли (Капитан королевской охраны, близкое к телу королевы лицо!) действовал по указке короля Джеймса, и потом был изолирован под предлогом участия в испанском заговоре – хотя с испанцами более тесно был связан Роберт Сэсил (его даже обвиняли в получении испанских денег). Может быть, в ложном обвинении Уолтера Рэли сыграл свою роль давний эпизод его биографии – он побывал в плену у испанцев и, по одной легенде, чтобы получить свободу предлагал свои услуги в качестве испанского шпиона…
При всем при этом никаких доказательств версии отравления королевы Уолтером Рэли в моем распоряжении нет. Да и сам Рэли как прототип шута-могильщика выглядит не очень убедительно. К тому же у Истории, как мы уже сказали, есть еще один кандидат в шуты.
II. САМЫЙ УЧЕНЫЙ ДУРАК
В качестве главного аргумента в идентификации могильщика как Уолтера Рэли мы приняли сообщение, что из всех дней в году он начал в день рождения принца Гамлета. Возможность двусмысленного прочтения in the year – в году или в этом году позволила нам сделать те спекулятивные выводы, которые мы сделали. И этой спекуляции способствовало совпадение дат ареста и приговора Рэли с двумя датами рождения Роберта Эссекса. Но фраза из всех дней в году – обычная для английского языка, и, скорее всего, искать в ней подвоха не следует. Тем более что есть и другое решение, которое кажется лишенным подобных натяжек. Церемонии знакомства не потребуется – мы уже встречались с этим историческим лицом, но теперь посмотрим на него под иным углом зрения. Начнем все с той же ключевой фразы:
3334-5 Clow. Of the dayes i'th yere I came too't that day that our last king Hamlet ouercame Fortenbrasse.
(Из всех дней в году я пришел к этому в тот самый день, когда наш последний король Гамлет победил Фортинбрасса)
<…>
3337-9 …it was that very day that young Hamlet was borne…
(…это было в тот самый день, когда родился молодой Гамлет…)
Если мы считаем, что Гамлет – один из близнецов, рожденных Марией Стюарт на острове озера Лохлевен, то день его рождения – в 20-х числах июля 1567 года – однозначно выводит нас на известное историческое событие и на известного участника этого события. Правда, его участие было чисто формальным – за субъекта в силу его малолетства приняли решение другие люди. Как вы уже поняли, мы говорим о том дне, когда обессиленная родами Мария Стюарт отреклась от шотландского престола в пользу своего тринадцатимесячного сына Джеймса Чарльза Стюарта. А это значит, что Джеймс VI Стюарт начал свое царствование со дня рождения близнецов. Таково наше начальное условие для второго решения.
Возникает закономерный вопрос: при чем тут могильщик или дьячок, если речь идет о короле? Но мы уже отмечали странность слова Sexten, которое почему-то не угодило редакторам большого Фолио 1623 года – они превратили его в Sixeteene (шестнадцать). Вряд ли это обычная опечатка – одна буква заменена и три буквы добавлены! Резонность такой замены становится понятной, если учесть, что со сцены эти слова звучат почти одинаково. Но Фолио (шекспировский канон!) – это вам не первое («плохое») Кварто, которое, по словам исследователей, пираты записывали по памяти, заучивая пьесы на слух. Редакторы Фолио, конечно же, работали с текстами, и слуховая ошибка исключена. Наоборот, «опечатка» сделана как раз в расчете на «слуховую» ошибку зрителя, который не должен заметить подмены. Тогда можно предположить, что метаморфоза слова не случайна, и в ней повинен некий цензор. Напомню, что Фолио вышло, когда Шекспира уже не было в живых, но королю Джеймсу оставалось жить и править еще два года. Наверное, этому цензору не хотелось, чтобы в веках (а шекспировский проект задумывался на века, в этом нет сомнения) остались намеки, уравнивающие короля Джеймса и шута-могильщика. Можно даже попытаться угадать имя этого цензора – если вспомнить, что в Фолио была сделана вставка об амбициях, такой маленький кусочек философии, облагораживающий Розенкранца с Гильденстерном. Психология вряд ли принимается в расчет при строгих расследованиях, но в нашей игре и она может быть полноправной участницей. И вполне возможно, что эти правки при подготовке Фолио сделала одна рука – рука Фрэнсиса Бэкона. Однако это не повод для радости бэконианцев – будь Фрэнсис, как они полагают, автором, он бы не замазывал компромат после смерти Шекспира, а сразу избежал бы его. Во всяком случае, не вывел бы себя и своего брата Розенкранцем и Гильденстерном. Впрочем, если посмотреть на эту вставку под другим углом, то она могла быть сделана и для того, чтобы братья были точнее определены. Тогда Фрэнсис вряд ли был цензором или редактором Фолио. Такие вот кульбиты заставляет делать нашу логику г-н Шекспир…