Уркварт Ройхо. Гексалогия

Сахаров Василий Иванович

На сон отводилось четыре, иногда пять часов. На гигиену и туалет – пятнадцать минут в день. На приём пищи – двадцать пять минут. На личное время, в которое входила стирка обмундирования и чистка сапог, – один час. Все остальные минуты и часы уходили на занятия и физические упражнения. Вне всякого сомнения, это очень жёсткий распорядок дня для вчерашних гражданских подростков. Мы с Альерой ощущали постоянную усталость, ноги были ватными, а тела одеревеневшими, и пару раз у нас случались настоящие обмороки. И когда у нас выпал первый выходной день и нам дали небольшой роздых, я обнаружил, что из двухсот кадетов осталось всего сорок пять измождённых человечков. Другие

полторы сотни молодых новобранцев отсеялись и тихо-мирно, совершенно незаметно для нас, отправились за ворота военного лицея в свою прежнюю жизнь. И, лежа на узкой кровати, я сообразил, что за тридцать дней испытательного срока не познакомился ни с одним кадетом, не узнал ничего для себя нового, а курсантов старших курсов видел пару раз и то мельком, когда они возились с лошадьми или направлялись в фехтовальный зал.

Второй месяц обучения начался с очередного построения, на котором вновь появились офицеры-инструкторы – тройка подтянутых, похожих один на другого, словно родные братья, мужчин в тёмно-зелёной полевой пехотной униформе. Судя по красному ромбику на мягких погончиках, все они находились в одном звании – капитаны.

Не спеша офицеры прошлись вдоль сорока пяти кадетов, смерили нас презрительными взглядами, и один произнёс:

– Что-то их много.

– Да, – согласился с ним второй, – многовато.

– Определённо, надо сократить курс, в нём ещё есть отребье, – весомо добавил третий.

На этом невозмутимые, словно небожители на Смертном суде, офицеры покинули нас, и снова на тридцать дней первым курсом занялись сержанты. Правда, на этот раз они делали упор не на физические упражнения, хотя их никто не отменял, а на психологическое давление. Причём эти звери в человеческом обличье знали подноготную каждого кадета и били по самому больному. Ты беден? Попрёк нищетой. Бастард? Они крутили этот факт перед носом кадета и задевали его мать. Крестьянин? Следовал рассказ про тупость деревенских жителей, их необразованность и пьяные зачатия, в результате которого и родился данный ученик военного лицея, попавший в него лишь по недоразумению. В общем, доставалось всем, а в моем случае для сержантов было полное раздолье. И они многое поведали мне о моей трусости и бегстве из замка, глупости Квентина Ройхо, решившего, что он может быть на равных с герцогом, и никчёмности его дружины, прозевавшей нападение. Всё это происходило перед строем, и, скажу честно, я за малым не сломался. И только взгляд верного товарища Альеры, который морально поддерживал меня, а я его, не дал мне плюнуть на всё и не покинуть военный лицей с позором, как это сделали ещё пятнадцать человек нашего курса.

Но всё проходит, и второй месяц прошёл. Снова нам дали один выходной, а затем тридцать человек, всех, кто остался, под присмотром всё тех же офицеров, которых мы видели ранее, разбили на десятки и к каждому подразделению прикрепили постоянного сержанта. Мы с Альерой попали во второй десяток, и нашим командиром стал сержант Сантин, в прошлом пограничник-рейдер, двадцать лет на юге империи ловивший контрабандистов и диверсантов из королевства Асилк и успевший поучаствовать в знаменитом побоище на Диньском поле, где отличился полк Квентина Ройхо. И с этого момента началась более или менее нормальная учёба, так как с нами наконец стали заниматься учителя и инструкторы.

Однако определённого распорядка дня всё равно не было, всё происходило на первый взгляд спонтанно и неорганизованно. С утра – физподготовка, затем верховая езда, всего два часа, после – фехтование, а далее снова физические упражнения и история имперских

войн. Какая-то мешанина. И хотя беготни по кругу и нагрузок стало меньше, а работы для мозга больше, меня такое положение дел всё же не устраивало, поскольку знаний и умений у меня опять не прибавлялось, а учителя и сержанты просто присматривались к кадетам и выясняли их интеллектуальный уровень. В общем, странный месяц, который истёк вчера. А сегодня начинается четвёртый, у нас будет очередной выходной день, а далее снова начнётся учёба, и, какие изменения грядут, никто, даже Виран Альера, точно не знает, потому что хоть он и имел про «Крестич» некоторую информацию, но не мог знать всё досконально.

Я вновь вернулся в реальность, а воспоминания, от которых у меня начинали скрежетать зубы, загнал в дальний угол своей памяти. Наши сержанты стоят перед строем и, хотя видят, что все кадеты на месте и за минувшую ночь никто из «Крестича» не испарился, выкрикивают фамилии своих подчинённых. Первый и третий десяток меня не интересуют, я вслушиваюсь в слова сержанта Сантина, высокого блондина, который чем-то напоминает жердь и в целом производит впечатление неуклюжего человека. Но мы знаем, что он может быть очень быстрым, резким и гибким и является великолепным гимнастом с навыками разведчика, который подмечает любую мелочь, а потому недооценивать его нельзя, и каждый кадет стоит не шевелясь.

– Виран Альера! – выкрикивает сержант.

– Я! – откликается мой единственный в этом мире ДРУГ.

– Нунц Эхарт!

– Я! – слышится бас некогда полного и весёлого, а теперь худого и вечно хмурого третьего баронского сына.

– Тарди Пест!

– Я! – подает голос сын простого ремесленника-оствера из Йонара.

– Торман Сарана!

– Я! – отвечает уже получивший сегодня тумака рано ставший сиротой и отправленный в лицей матерью шестнадцатилетний граф.

– Вилл Фертанг!

– Я! – Это наследник князя Фертанга, самый знатный из всех присутствующих дворянин и, стоит это признать, самый подготовленный к физическим нагрузкам человек на нашем курсе.

Первая шеренга отозвалась, приходит черёд второй, и сержант продолжает:

– Кричард Кальк!

– Я! – слышится голос того самого аристократа, с которым я дрался в гостинице господина Ирсы.

Сначала он был вместе со своим товарищем, но тот уже через три дня, проклиная сержантов, покинул учебное заведение. А Кричард, оказавшийся неплохим парнем, выдержал все испытания, а поскольку трений между нами больше не возникало, то мы даже пару раз посмеивались, вспоминая наше знакомство.

– Ченст Лигна!

– Я! – Глухой рокот молодого горца из племени, которое называет себя «истинные остверы», присланного на учёбу вождём.

– Гуннар Арциз!

– Я! – порывисто выкрикивает бастард самого великого герцога Ферро Канима, которому только обида на отца и на всю свою неказистую жизнь дала силы выдержать непомерные нагрузки и оскорбления.

– Лиска Заман!

– Я! – увесисто роняет смуглолицый раскосый, похожий на башкира, дворянин с архипелага Гири-Нар.

– Уркварт Ройхо!

– Я! – последним раздаётся мой голос.

Перекличка окончена, и сержант с высоты своего роста и главенствующего положения оглядывает нас и говорит:

– Поздравляю вас с окончанием третьего месяца обучения, господа кадеты!

Каждый из нас наверняка отметил для себя появившуюся в обращении сержанта приставку «господа». Значит, мы поднялись на первую ступеньку по пути к заветному офицерскому патенту. Этому нельзя не порадоваться, и мы бодро выкрикиваем:

– Служим империи!