Уродина
Шрифт:
– Тогда прекрати называть её моей сестрой!
– Сядь! У меня разговор к Вам обоим.
Маркус ехидно улыбнулся и опустился обратно в кресло, я присела на диван, в самый дальний угол, съежившись, как котенок под взглядом тигра.
– И что же ты натворила, мисс «я сею добро в этом мире»? – шепнул мне брат. Я могу читать его даже по губам.
– Первое, – заявил отец и посмотрел на меня. Его лицо было серьезным, как будто он очень долго работал над своими документами в офисе и забыл
– Я заменю очередное колесо твоего велосипеда и, ты отправляешься в кампус налаживать межличностные отношения с коллективом.
Я занервничала, но возразить не смогла, у меня не было ни одного аргумента, чтобы избежать кампуса. Видит Бог, я туда не хочу. Как и видит Маркус.. Не знаю, что на него нашло.
– Это не имеет смысла, отец, мы оба хорошо ладим со всеми в колледже. Правда, Анна?
Звук его голоса сложил буквы моего имени вместе и, мое сердце забилось чаще почему-то. Он так редко произносит мое имя. Почти никогда.
Я неуверенно кивнула, папа окинул нас обоих не доверительным взглядом.
– Сколько раз за семестр прокололи колесо твоей машины, Маркус?
Парень пожал плечами и взъерошил длинными пальцами каштановые волосы.
– Нисколько. Ни разу. Анна отправляется в кампус.
– Она просто неуклюжая, отец! Посмотри на нее!
– Ты хам и грубиян, не таким я тебя воспитывал.
– Но получай то, что есть, потому что у тебя уже есть вот это!
Он кивнул на меня, и к горлу подступил ком горечи.
– Анна ни в чем не виновата.
– Я останусь в кампусе, – с трудом проговорила я.
Маркус окинул меня быстрым взглядом, его ноздри вздулись на мгновение, а я сделала вид, что его не существует в этой комнате.
– В пятницу звонили из колледжа, – продолжил папа, – ты не посещаешь бассейн, Анна, почему?
– Я.. я же не умею плавать.
– Миссис Гринберг отличный тренер, она занималась с Маркусом с трех лет. Ты в группе для новичков.
– Пап, – мой голос едва не сорвался на всхлип, но я придержала его.
– Тебе полезен бассейн, милая, в этом нет ничего страшного. Ты должна туда ходить, это всего раз в неделю.
– Там хлор и я астматик, помнишь? Мы можем взять справку у доктора Бишеп?
– Доктор Бишеп разрешила бассейн на ионизированной воде. Я все узнал, в вашем колледже именно такая.
Я едва сдерживала слезы, но продолжала слушать отца, ведь это было только начало разговора и самое страшное ждало впереди.
– Маркус, ты отвезешь завтра Анну в колледж.
Мы переглянулись, брат пожал плечами и кивнул.
– Хорошо.
Хорошо? Никаких протестов
– И что касается тебя, учитель математики недоволен тобой, ты прогуливаешь и отвлекаешься, это влияет на твои оценки, если так дальше продолжится, то на следующий год ты останешься без стипендии.
Маркус прыснул и лениво развалился в кресле.
– Кому нужна эта стипендия, отец? Я Уотерс.
– Я не хочу, чтобы ты так думал. Выкинь это из головы, прекрати вести себя как подросток, тебе девятнадцать через неделю, я хочу, чтобы ты стал взрослым, хочу, чтобы вы оба стали..
Папа посмотрел на нас и замялся, тем временем волнение внутри меня усиливалось и, я боялась просто взорваться, как воздушный шар, наполненный водой.
– Я хочу положиться на вас, я хочу, чтобы вы могли положиться друг на друга, чтобы могли нести ответственность за себя и за другого.
– Что за воодушевляющие речи, отец? Я подтяну математику, обещаю. Это все?
Повисло недолгое молчание, папа нервно перебирал пальцами в руках, затем присел в кресло напротив.
– Вы должны стать взрослыми..
– Мы это слышали, и я все понял, если это специально для уро..
– Маркус! Дети.. Сын, я знаю, как ты относишься к Анне и мне тяжело..
– Не знаешь.
– Ты даже не хочешь слушать, но тебе придется. Я не был ни в какой командировке эти два дня.. Мне нужно было пройти очередное обследование..
– Обследование? – переспросила я, а Маркус молчал и смотрел в упор на отца.
– У меня опухоль.. Я не хотел говорить вам раньше, думал все решится.. И не будет необходимости ничего говорить.
Я вновь взглянула на Маркуса, его застывшее в безумии лицо, навевало ужас, он не шевелился, также, как и я, ничего не говорил. У меня все кружилось перед глазами и постепенно лицо брата и папы начало расплываться, я сжала дрожащие руки меж колен, затем почувствовала, как из моих глаз хлынули слезы. В этот момент Маркус поймал мой взгляд и, что-то дернулось на его лице. Он застыл, а потом вдруг ожил.
– Почему ты говоришь нам об этом сейчас? – от его голоса веяло холодом, но я знала, что это страх.
– Седалищный нерв.. неоперабельный, последняя стадия.
– Химиотерапия? – я почти не могла говорить, как и поверить в то, что услышала.
Да, папа похудел за последний год, но он во всем ссылался на работу, усталость, недосып, все что угодно, но не на рак.
– Она не принесет много толку, только страдания и вам обоим в том числе, я не хочу быть обузой, хочу прожить столько, сколько мне отведено.
– Пап! Неужели ничего нельзя больше сделать?
– Будь взрослой, Анна, и живи, это единственное, что я у тебя прошу.