Уроки агенту розыска
Шрифт:
Выехавший из двора на улицу мужик в брезентовой накидке оглянулся, и рука его с прутом, занесенным над крупом лошади, упала на колено. Старик, поджидавший на улице, судорожно натянул вожжи, закричал:
— И што застоялась, ведьма…
Колеса звонко затрещали по камням, через минуту бочка скрылась за углом Мытного двора, оставив в воздухе свой тяжелый дурной след.
— Отвезешь нас до Соленого ряда, — проговорил Семен Карпович, с кряхтеньем забираясь на телегу. — Меня и вот Пахомова, тоже агента розыскного бюро.
Мужик осмотрел Костю, попытался улыбнуться. А глаза смотрели с затаенной враждебностью. Сдвинулся
— Пожалуйста, отчего не отвезти.
— Да ты гони, — прикрикнул на него Семен Карпович, — не видишь, что дождь полощет. Ты-то вон какой балахон напялил…
Застукали колеса, потянулись мимо дома с горящими водосточными трубами, женщина с ребенком, пережидавшая дождь под крышей бывшего Окружного суда, длинная очередь возле хлебного ларька, нищий, бредущий вдоль очереди, солдат на костылях, летящий по тротуару подбитой птицей, милиционеры на мокрых конях с винтовками за плечами.
— Ты мне скажи, Иван, как зовут того золотаря, что с тобой чаек распивал в трактире? — скучающе спросил Шаманов возле Соленого ряда.
— Иван Никитыч Голохвастов, — заикаясь, ответил извозчик. — Знаете ведь, а спрашиваете.
— Это с Подбутырской улицы?
— Оттуда… Их два брата Голохвастовых и оба чистят. А что, Семен Карпович?
Семен Карпович спрыгнул с подводы, стряхивая со своего дождевика приставший сор, пожал, плечами.
— Да так просто. Выгребная яма у нас в доме доверху, а староста не следит.
— Так, может, попросить, чтобы приехал Никитыч? — предложил готовно извозчик. — Это я сделаю. Как раз сегодня повезу болванку на тормозной завод. Путь-то мимо.
— Что ж, — как-то охотно согласился Шаманов, — попроси, пусть почистит, раз этим делом занимается… Да тем более, что болванку мимо повезешь.
34
С незапамятных времен в Соленом ряду вели свое хозяйство купцы Жолудевы. Два кирпичных лабаза с броневыми щитами дверей, широкие и длинные крыши навесов, под ними вереницы бочек с солеными огурцами, с грибами, с мочеными яблоками, ржанье лошадей и натужный поскрип колес многочисленных подвод, ругань рабочих, неистребимый запах рассола — так было когда-то в Соленом ряду. Сами купцы Жолудевы жили в центре, в комнатах трехэтажного особняка из глазурованного кирпича, с прислугой в подвалах, в пристройках. Рабочие же из соленого предприятия ютились по большей части здесь же, в кособоких хибарках, ласточкиными гнездами прилепившихся друг к другу.
После революции Жолудевы куда-то исчезли. Лабазы в гражданскую войну заняли интенданты, навесы сгорели в мятеж, бочки тоже, видимо, и остался лишь въедливый запах рассола в земле, в кирпиче стен, да пеньки от сгоревших столбов, поддерживавших навесы, да вот это название закоулка, именуемое так даже в губернской газете и официальных отчетах.
Дом сапожника Тимохи укрылся за другими домами, заплаканными окнами скорбно глядя на узенькую тропку, ведущую к погнившему крыльцу. Возле крыльца, прямо в воде валялись нарубленные обломки досок. Из трубы подымался и сваливался на тропку едучий дым.
— Печь топит Тимоха, — проговорил, повеселев, сразу Семен Карпович, — уж не гостей ли пирогами кормит, как когда-то Мичуру с Огурцом кормил. Ты вот что, — деловито посоветовал он Косте, — наган свой держи наготове. Всякое может быть…
Еще
Не спросив разрешения, агенты вошли в комнату. Прямо перед ними за низким верстаком сидел сапожник, как видно и есть Тимоха. Одна нога босая с черной пяткой, точно он окунул ее в кипящий вар, другая деревянная. Из драных штанов лысинами выглядывали коленки. Рукава красной рубахи были закатаны чуть ли не до плеч, обнажив тонкие и бледные руки с синими венами на локтях и запястьях. Лохмы жидких седых волос плавали на лбу, спадали на тонкий и крючком загнутый восковой желтизны нос. Он подбивал подметку сапога, мычал что-то вроде песни ртом, набитым гвоздями.
Увидев вошедших, медленно опустил молоток, выронил на пол сапог. Потом шумно выплюнул в ладонь гвозди и попытался торопливо подняться.
— А ты сиди, Тимоха, — ловко подскочив к нему и придавив плечо ладонью, проговорил Семен Карпович. — Сиди, настукивай себе на портки, а то вон как они у тебя обтрепались. Нам только скажи — хоронишь ты кого-нибудь от уголовного розыска или на худой конец хоронил вчера вечером?
— Никого у меня нет, — вяло ответил Тимоха и рыскнул глазами по окнам. Агенты тоже, как по команде, глянули на тропку, по которой только что пришли, залитой водой, поблескивающей от сырой глины.
— Ждешь, что ли, кого? — спросил Семен Карпович. — Если Мичуру, так он уже за решеткой. А Огурца и вообще не дождешься.
— Никого не жду я, господин Шаманов, — хмуро буркнул Тимоха и снова взялся за молоток.
— А господ теперь нет, — наставительно проговорил Семен Карпович, — да было бы тебе известно, Тимоха… Или Соленый ряд по царскому времени еще живет?
— По старой памяти я это, — со злостью тяпнул Тимоха молотком по сапогу.
— А кто старое помянет, тому глаз вон, — прибауткой пропел Семен Карпович. — Так что я для тебя, Тимофей, не знаю как отчество — не упомнишь, — товарищ, просто товарищ Шаманов. А это товарищ Пахомов, тоже агент. Вот ты и скажи нам обоим, где твой ночлежник, да кто он. Да может и не один он этот твой ночлежник, может с дружком каким знакомым угрозыску? А то ведь к обыску все равно приступим.
Тимоха затравленно посмотрел на него, хотел, видно, снова помотать головой, но тут из кухни вышла женщина в платье, забрызганном мыльной пеной, с засученными по локоть рукавами, с фиолетовым синяком под глазом. Два мальчонки цеплялись за подол ее платья, хныча монотонно, оба как одногодки и схожие — пузатенькие, белобрысые.
— Здесь он, Мама ваш, — проговорила сердито женщина. — Вчера вечером приперся и всю ночь лопали хрен знает какую отраву. А сейчас отоспался да за самогоном потек к кому-то здесь… Явится вот-вот…
Тимоха остолбенело уставился на нее вытаращенными глазами, с отвисшей челюстью.
— Да ты… ты, стерва, что это плетешь? — заикаясь, сказал он. — Уматывай, пока я тебе в башку колодкой не запустил. Тебя разговор наш не касается.
— А потому, что надоела мне твоя шантрапа, — заорала женщина и показала храбро Тимохе кулак, — только и знают лопать до блевоты, а я убирай за ними. Ребятам вон молока не на что купить, а он и в ус не дует. Будто и делом занялся. Сейчас придет Мама, и все бросишь, опять за пьянку.