Уроки итальянского
Шрифт:
— А-а-а, я вижу, он здорово тебя подготовил…
— Мама, а ты-то что молчишь? — повернулась Грания к матери.
— А что мне говорить? — передернула плечами Нелл. — Разве мое мнение тебя волнует? Все равно ты поступишь по-своему.
— Я хочу, чтобы вы поняли: это и для него очень непросто. Он уже давно хотел вам обо всем рассказать, поскольку считал непорядочным держать все в секрете, но я не была к этому готова.
— Ну да, конечно… — В голосе отца явно слышалось презрение.
— Честное слово, папа! Он часто говорил мне, что испытывает боль, каждый день встречаясь с тобой
— Ах, горемыка! Бедная, мятущаяся душа!
Они еще никогда не слышали, чтобы в голосе отца звучала такая горечь, такой испепеляющий сарказм. Его лицо перекосила ядовитая усмешка.
Грания расправила плечи.
— Мама права, — сказала она. — В конце концов, мне двадцать один год, я совершеннолетняя и вольна поступать так, как мне вздумается. Но мне хотелось сделать это… ну, с вашего благословения, что ли.
— А где же сам сэр Галаад? [73] Почему он не удостоил нас чести явиться сюда и снизойти до нас, букашек?
73
Один из мифических рыцарей Круглого Стола короля Артура.
— Он на улице. В своей машине. На тот случай, если это будет необходимо… — Грания прикусила губу. Она с самого начала знала, что они не захотят его видеть. Так и получилось.
— Нет, — сказал отец. — В этом нет необходимости. И вот что еще, Грания. Я не дам тебе благословения, о котором ты просила. Твоя мать сказала правильно: ты все равно поступишь по-своему. Так что же зависит от нас? Ничего! Значит, и все эти разговоры ни к чему.
Встрепанный, красный от злости, Эйдан встал из-за стола и вышел. Через несколько секунд на первом этаже грохнула дверь его комнаты.
Грания посмотрела на мать. Нелл Данн передернула плечами.
— А чего ты ожидала? — спросила она.
— Но Тони в самом деле любит меня!
— Может, любит, а может, и нет. Но неужели ты полагаешь, что это имеет хоть какое-нибудь значение для твоего отца? Случилось так, что ты выбрала себе единственного из целого миллиарда мужчину, которого твой отец никогда не примет. Никогда!
— Но ты… Хоть ты-то меня понимаешь?
Грании было очень нужно, чтобы хоть кто-то ее поддержал!
— Я понимаю одно: он — именно тот человек, который тебе сейчас нужен. Что тут еще понимать?
Лицо грании застыло, словно выточенное из камня.
— Спасибо, мама. Ты мне очень помогла. — Затем она перевела взгляд на свою сестру и подружку. — И вам тоже большое спасибо. Что бы я без вас делала!
Бриджит буквально взвилась от столь несправедливого обвинения:
— А чего ты ждала? Что мы упадем на колени и скажем родителям, что вы с Тони созданы друг для друга?
— Я пыталась сказать, что он — хороший, — проблеяла Фиона.
— Да, я помню. — Грания была мрачнее тучи. Она поднялась из-за стола все с тем же каменным лицом.
— Куда ты собралась? — спросила Бриджит. — Только не иди к отцу, его не переубедить.
— Нет, к отцу я не пойду. Я хочу собрать вещи, а потом поеду к Тони.
— Если он так безумно влюблен
— Но я не хочу больше здесь оставаться, — парировала Грания. — Я не сознавала этого до последней минуты, но я никогда не была здесь счастлива.
— А что значит — «счастлива»? — спросила Нелл Данн.
Ответа не последовало. В молчании они слушали, как Грания направляется по лестнице в свою комнату, чтобы упаковать чемодан.
В машине, припаркованной у тротуара, сидел мужчина, мучаясь неизвестностью и строя всевозможные догадки относительно того, что происходит в эти минуты в доме. В окнах спальни он заметил какое-то движение и теперь размышлял над тем, хороший это знак или дурной. А затем он увидел, как из дома вышла Грания с чемоданом в руке.
— Поехали домой, детка, — сказал он ей. А она разрыдалась и долго плакала, уткнувшись лицом ему в плечо — точно так же, как, казалось бы, еще совсем недавно, будучи ребенком, плакала, уткнувшись в плечо отца.
Фиона еще не один час размышляла о событиях того вечера. Грания всего на год старше, откуда же у нее столько смелости, чтобы так бесстрашно бросать вызов родителям? По сравнению с драмой, разыгравшейся в жизни подруги, ее собственные проблемы казались ей мышиной возней. Сейчас перед ней единственная задача: предпринять что-нибудь для того, чтобы наладить отношения с Барри, закрепиться в его жизни.
Уже засыпая, она решила, что подумает об этом завтра утром, придя на работу.
Если ты работаешь в больнице, то всегда можешь купить в цветочном ларьке дешевые цветы: в конце дня полуувядшие букеты распродавались буквально за гроши. Фиона купила маленький букетик фрезий и прикрепила к нему записку со словами: «Для Нессы Хили. Желаю скорейшего выздоровления», — и когда ее никто не видел, оставила цветы на столе дежурной медсестры в отделении, где лежала мать Барри. И почти бегом вернулась в свой кафетерий.
Они с Барри не виделись уже два дня, но когда он наконец-то появился, то выглядел весьма жизнерадостным.
— Маме уже гораздо лучше, — сообщил он. — В конце недели ее, наверное, выпишут домой.
— О, я очень рада, что она справилась с… со своими проблемами.
— Ну, видишь ли, все дело в моем отце. Она думает… Точнее, думала, что… Короче, он ни разу не пришел навестить ее. Он говорит, что не позволит шантажировать себя этими попытками самоубийства. И она поначалу находилась в глубокой депрессии.
— А теперь?
— А теперь он, похоже, сдался. И даже прислал ей цветы — букетик фрезий. Вроде бы мелочь, но мама теперь знает, что не безразлична ему, и хочет поскорее вернуться домой.
Фиона почувствовала внезапный озноб.
— Он… сам принес ей эти цветы?
— Нет, просто оставил их на столе у дежурной медсестры и ушел, но, тем не менее, это сработало.
— А что он сам — твой папа — говорит обо всем этом? — слабым голосом спросила Фиона.
— О, он утверждает, что не приносил и не посылал никаких цветов, но так уж между ними заведено: постоянно прикидываются друг перед дружкой. — Голос у него был не очень уверенный.