Уроки Красного Октября
Шрифт:
У нас есть данные, позволяющие говорить, что Парвус разыгрывал собственную партитуру, отличную от немецкой. К ним привлек внимание Г. М. Катков. «Важно отметить, – писал он, – что документы германского министерства иностранных дел за период с февраля 1916 по февраль 1917 года не содержат указаний на какие бы то ни было действия, предпринятые Гельфандом, или на какие-либо суммы, переданные ему на нужды революции» [310] . Но это не означает, по мысли Каткова, будто Парвус «отказался революционизировать Россию». Отсутствие этих указаний исследователь объясняет тем, что «в середине 1916 года Гельфанд не нуждался в субсидиях министерства, а значит, мог и не отчитываться в своих действиях, не подвергаться мелким придиркам и держать при себе те сведения, которые благоразумно было утаить от немцев… Несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств в архивах германского министерства иностранных дел, упорный характер забастовочного движения в России в 1916 и в начале 1917 года наводит на мысль, что оно руководилось и поддерживалось Гельфандом и его агентами» [311] . Катков считает, что «торговая деятельность Гельфанда, сама по себе значительная, служила серьезным подспорьем в достижении его политических целей» [312] .
310
Катков
311
Там же. С. 106–107.
312
Там же. С. 107.
Здесь, как и во многих других ситуациях, Парвус предстает как самодостаточный деятель, ни от кого не зависимый. Мы плохо верим в такую сказку, ибо убеждены, что Парвус находился в системе и действовал по поручению, а не по собственному почину [313] . К тому же трудно установить, откуда Парвус получал финансовые средства: только от торгового бизнеса или из каких-то иных источников. Несомненно только то, что «немецкие деньги» не исчерпывали всех финансов, которыми распоряжался Парвус. Наряду с «немецкими деньгами» шел параллельный поток других денег и так называемые немецкие деньги служили им прикрытием, так сказать, дымовой завесой. Это до сих пор не поняли исследователи, рассуждающие исключительно о «немецких деньгах» и клеймящие Парвуса как платного агента Германии, оставаясь тем самым на поверхности событий [314] .
313
Существует мнение, что Парвус был масоном. Об этом говорит В. И. Кузнецов, ссылаясь на рассекреченное досье французской службы безопасности (Кузнецов В. И. Измена. С. 7).
314
Даже вдумчивый Г. М. Катков, привлекший внимание к самостоятельному (без немцев) финансированию Парвусом революционного движения в России, никак не может выйти из круга представлений, связанных с «немецкими деньгами».
Наличие двух обозначенных нами линий зарубежного финансирования русской революции указывает на различие конечных интересов кайзеровского правительства и Парвуса, а точнее, тех, кто стоял за ним. Оно в полной мере обнаружилось во время подготовки Брест-Литовского мирного договора. Вот как пишет об этом Д. Шуб: «Вскоре после захвата власти большевиками и заключения ими перемирия с Германией, между Парвусом и германским правительством и высшим военным командованием возникли серьезные разногласия о форме мирных переговоров с большевистской властью. Парвус (как и лидеры германской социал-демократии Эберт, Шейдеман и некоторые другие лидеры большинства Рейхстага) настаивал на переговорах между парламентариями обеих сторон в нейтральной стране. Радек, Ганецкий и Воровский сначала поддерживали в этом Парвуса. С середины ноября до Рождества Парвус был в Стокгольме и был в постоянном контакте с Радеком и Ганецким. Их явная цель была обойти и правительство кайзера, чтобы таким образом подорвать его силу. Иначе говоря, они хотели свергнуть германское правительство по возможности скорее вместо того, чтобы ждать, когда в Германии вспыхнет революция. Но германское правительство и высшее военное командование на это не пошли. Мирные переговоры произошли в Брест-Литовске, в главной квартире германских восточных армий… Хотя Парвус и после декабря 1917 года поддерживал сношения с германским министерством иностранных дел, но прежнего взаимного доверия между ними уже больше не было» [315] .
315
Шуб Д. Ленин и Вильгельм II… С. 261–262.
Необходимо заметить, что немцы и до того порой понимали несовпадение своих интересов с интересами Парвуса. Об этом, в частности, свидетельствует советник германского посольства в Стокгольме фон Ритцлер, сказавший в одном из посланий министру Бергену о том, что «наши (немцев и Парвуса. – И. Ф.) интересы опять совпадают» [316] . Следовательно, бывало и так, что они не совпадали. И немцы это понимали. И все же многие из высокопоставленных немецких чинов проявляли удивительную доверчивость к Парвусу. Тот же фон Ритцлер писал о нем в декабре 1917 г.: «Он действительно выдающийся человек, и у него масса прекрасных идей. Может оказаться, что скоро нам будет смысл строить свою русскую политику, опираясь на более широкие круги, чем те, которые представляет Ленин. И в этом случае он для нас очень нужен» [317] . А несколько раньше, в апреле названного года, германский посол в Копенгагене Брокдорф-Ранцау так отзывался о Парвусе: «Гельфанд реализовал несколько чрезвычайно важных политических мероприятий» и в России «он был одним из первых, кто работал на то, что составляет нашу цель… он чувствует себя немцем, а не русским, несмотря на русскую революцию, которая должна его реабилитировать… он был бы чрезвычайно полезен не только в решении вопросов международной политики, но и внутренней политики империи» [318] .
316
Был ли Ленин немецким агентом? Документы. С. 64.
317
Там же.
318
Там же. С. 30.
Патриот Германии Гельфанд, чувствующий себя немцем, чрезвычайно полезный в делах внутренней жизни империи, – какая поразительная (если не подозревать здесь сговор) доверчивость, слепота и наивность! Правда, в Германии были политики, которые недоверчиво и скептически относились к Парвусу. К ним, по-видимому, принадлежал министр иностранных дел Готлиб фон Ягов. Но большинство, похоже, так и не поняли подлинных планов Парвуса, стремившегося не только уничтожить историческую Россию, но и заодно ликвидировать монархию в Германии.
Итак, финансирование революции в России, осуществлявшееся Парвусом, состояло из «немецких денег», а также «денег Парвуса». Первые служили прикрытием для вторых, что до сих пор сбивает с толку исследователей, «зациклившихся» на «немецких деньгах».
Какие бы крупные суммы ни тратили немцы, Парвус и его наставники на революционное разложение России, они могли быть уверены, что вернут их с избытком. Такую уверенность подсказывал многолетний, можно сказать вековой, исторический опыт. Преобразования, перестройки, реформы, революции в России, приводившие российское общество в состояние деструкции и разлада, всегда сопровождались утечкой на Запад огромных богатств. Даже с этой точки зрения наши западные соседи были заинтересованы в том, чтобы русский народ почаще был охвачен такого рода переделыванием своей жизни.
Эпоха Петровских реформ расплодила массу мздоимцев и казнокрадов, которые в сутолоке преобразований сколотили несметные состояния. Это было, по выражению современного исследователя криминального прошлого, «шальное время, когда сын конюха мог стать герцогом, крестьянка – императрицей… Это было время, когда огромные российские капиталы оседали в лондонских и амстердамских банках» [319] .
319
Серов Д. О. Строители Империи: Очерки государственной и криминальной деятельности сподвижников Петра I. Новосибирск, 1996. С. 7.
320
Карнович Е. П. Замечательные богатства частных лиц в России. М., 1992. С. 118; Серов Д. О. Строители Империи… С. 141.
321
Серов Д. О. Строители Империи… С. 143.
322
Там же. С. 148, прим. 51.
Из следственного дела П. П. Шафирова узнаем, что и этот «птенец гнезда Петрова» имел деньги, очевидно, не малые, «вне государства», т. е. на Западе [323] .
Характерное зрелище являют собой братья Соловьевы, Дмитрий и Осип Алексеевичи. Дмитрий Соловьев был назначен в 1710 г. обер-комиссаром в Архангельск для осуществления внешней торговли. А несколько ранее, в 1707 г., Осип Соловьев прибыл в Голландию в качестве комиссара по приему и реализации казенных российских товаров. В их руках оказалась торговля пшеницей, рожью, льном, смолой, пенькой, вывозимыми из России. Стало быть, в 1710 г. «сложилась уникальная в истории отечественной номенклатуры ситуация: один брат распоряжался закупкой экспортных товаров, другой – их продажей в Западной Европе. Для предприимчивых и авантюристичных Соловьевых пробил час» [324] . Начала действовать «организованная братьями-комиссарами международная преступная группа. Располагая широкими должностными полномочиями, имея в своем распоряжении значительные суммы казенных капиталов, Дмитрий и Осип Алексеевичи развернули невиданную по масштабам контрабандную торговлю запрещенными к частному вывозу товарами – в первую очередь хлебом. Действуя через подставных лиц, Д. А. Соловьев закупал в Архангельске параллельно казне зерно, которое затем, минуя таможню, отгружалось в Амстердам. Далее в дело вступал Осип Алексеевич. Прибыль братья помещали в голландские и английские банки» [325] . В Голландии братья приобретали алмазы и недвижимость. Приобретение недвижимости намекает на то, что Соловьевы «намеревались, набрав капиталы, свернуть криминальный промысел и, покинув нестабильную Россию», поселиться в Голландии или Англии [326] . Не случайно Осип Соловьев, как об этом свидетельствовал сам Петр I, был «написан бургиером амстердамским», т. е. имел, выражаясь современным языком, двойное гражданство. Чем не картинка из дня нынешнего?!
323
Там же. С. 149, прим. 58.
324
Там же. С. 102.
325
Там же.
326
Там же.
И. Солоневич, оценивая факт утечки в петровское время русского капитала на Запад, не без основания говорил, что «заграничные банки на шкуре, содранной с русского мужика, строили мировой капитализм», что «русский мужик был, по существу, ограблен во имя европейских капиталистов» [327] . Быть может, Солоневич не сколько заострил вопрос. Но бесспорно одно: во времена петровских преобразований произошла огромная перекачка русских богатств на Запад, что было очень выгодно западным дельцам.
327
Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 1991. С. 458.
Перенесемся в другую эпоху, связанную с отменой крепостного права в России. Крестьянская реформа 1861 г. означала серьезную ломку общественных отношений, появление новых условий хозяйствования, что порождало в обществе ощущение неустойчивости и нестабильности. Потребовалось немало издержек «пускового периода по освоению нового социального строя… Прежде всего старый барин-крепостник по общему правилу совсем не мог их освоить и до прихода ему на смену «чумазого» кулацко-купеческого предпринимателя во избежание неприятных встреч со всей бывшей «крещеной собственностью» чаще всего удалялся на покой в столицы или за границу проедать там свои выкупные свидетельства, а затем и родовые дворянские гнезда. У Щедрина имеются незабываемые образы таких порхающих налегке за границей бар, которые из Парижа или Монако то и дело шлют своим управителям срочные телеграммы о продаже своих родных Тараканих, Опалих, Бычих, Коняих и т. п., ставших теперь для них лишь обузой, и о присылке денег. – Vendez Russie vite, envoyez d'argent (Продавайте скорее Россию, высылайте денег!), вот в последнем счете как звучали в передаче Щедрина эти телеграфные приказы из «прекрасного далека». Сопоставляя с этим литературным свидетельством отчетные данные об отливе золота за границу после крестьянской реформы, получаем «некоторое представление и о небывалых до того масштабах этой операции. Если ограничиться для большей ясности вывозом и ввозом золота в монете и слитках только по европейской границе, то получим такие итоги за 1860–1867 гг. Шесть лет подряд после реформы русское золото лилось непрерывным потоком за границу. И это, несмотря на внешние займы: в 1862 г. – на 15 млн. ф.ст., или 96 млн. руб. золотом, и англо-голландский заем в 1864 г. на 38 млн. руб. Если бы эти займы на 134 млн. руб. не удалось заключить, то отлив золота из России за указанные шесть лет повысился бы, стало быть, до 277 млн. руб. Но и это еще не все. Верная своему лозунгу «недоедим, а вывезем», русская деревня перекрыла за 1861–1866 гг. ввоз по европейской границе вывозом минимум на 178 млн. руб. Таким образом, полное сальдо всех платежей, золотом и товарами… составило не менее 455 млн. руб. Конечно, в эту сумму вошли и платежи по государственным внешним займам, и проценты на иностранные капитальные вложения в России, и многое другое. Но такого рода платежи бывали и до 1861 г. и после 1866 г., а подобного отлива ценностей за границу не бывало…» [328]
328
Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России. М., 1960. С. 484–485.