Уроки музыки и любви

Монро Люси

– Я делаю зарядку.

Он вспомнил, что видел спортивный тренажер в ее доме, когда осматривал его вместе с Коулом Гири.

– Послушай, если это так вредно для меня – быть поглощенным делами «Стамос и Никос энтерпрайзис», то и тебе надо немного отвлечься от музыки.

– Я не хочу провести целый день на глазах у посторонних людей.

– Этого не произойдет. Они слишком заняты, и у них нет времени, чтобы проявлять ко мне любопытство.

– Я буквально выхожу из себя, когда представляю,

что мой дом разнесут на кусочки.

– Этого не произойдет. Коул дал мне слово: ты даже не заметишь, что они были там.

– Разве это возможно? Я видела список работ. Они не смогут сделать все за один день.

– Смогут.

– Когда деньги говорят, все остальное молчит? – съехидничала Кэсс.

– Деньги разговаривают на гораздо большем числе языков, чем я.

Улыбка заиграла в уголках ее губ.

– Я знаю китайский, итальянский и немецкий языки.

– Ты совершенна. – Сам Нео говорил на греческом и, конечно, на английском, но еще знал японский и испанский. – Я понимаю твое увлечение итальянским и немецким языками, учитывая твою страсть к сочинению музыки, но почему китайский?

– Мне нравится его письменная форма.

– Ты знаешь иероглифы?!

– Да, хотя я еще учусь… У меня есть друг по переписке из провинции Ганан, он и учит меня китайской письменности. Он студент и в некоторой степени отшельник.

– О чем же вы переписываетесь?

– О музыке, о чем же еще? Он играет и сочиняет музыку для гузенга. Это разновидность китайской гитары. В отличие от более старой и более традиционной гукин, которая имеет семь струн, гузенг имеет от шестнадцати до двадцати пяти струн. Этот парень исполняет на ней очень сложные и красивые композиции.

Кэсс вовсю щебетала. Она все еще нервничала по поводу того, что ей придется уехать из дому, впустив в него рабочих, но уже была готова сделать это. Он гордился ею.

– А как вы посылаете друг другу свою музыку?

– По Интернету. – Она рассмеялась, но Нео показалось, что ей было не смешно. – Может быть, это покажется тебе странным, но со своими друзьями я общаюсь по Интернету, а не в реальной жизни.

Это не было странным, это было прискорбным. Однажды он поможет ей понять разницу.

– Ты когда-нибудь хотела поехать к нему в гости?

– Да.

– И, естественно, не поехала.

– Я поеду. Хотя для меня это не так легко… Я могу путешествовать инкогнито, но у меня нет попутчика.

– Значит, тебя волнует не только то, что тебе придется покинуть свой дом?

Она молча пожала плечами и вернулась к своему завтраку.

Но Нео не хотел оставлять эту тему:

– Ты не хочешь, чтобы в тебе признали Кассандру Бейкер, всемирно известную пианистку и композитора Нового времени.

– Нечто в

этом роде.

– И ты не открываешь дверь слесарю.

– Отец всегда говорил мне, что я патологически стыдлива.

По ее тону Нео догадался, что отец считал это помехой для карьеры своей талантливой дочери.

– Ты всегда была стыдливой?

– Мать говорила, что в раннем детстве я была очень веселой и общительной. Именно поэтому они и узнали, что у меня есть музыкальный талант. Я всегда старалась развлечь их и в три года уже играла на пианино. Ту музыку, которую запомнила на слух.

– Это потрясающе!

– Так говорили и мои учителя.

– Они начали обучать тебя музыке уже в три го да? – Он не смог скрыть изумления.

– Мать заболела, и мои родители, насколько я могу догадаться, решили с помощью уроков отвлечь меня, чтобы я не отнимала много времени.

– Значит, ты целыми днями играла на пианино?

– Да.

– А сколько времени ты проводила с родителями?

– Я точно не помню. – Нечто в ее голосе говорило ему о том, что она не хочет сказать ему правду. – Пару часов утром и пару часов вечером, перед сном.

– Это невозможно!

– Вполне возможно. А в остальное время я была практически одна.

– Ты, должно быть, ошибаешься.

– Иногда мне кажется, что я действительно ошибаюсь. Так или иначе, после смерти отца я нашла записи моих уроков в коробке с бумагами. Там все было написано, черным по белому.

– Что написано?

– Доказательства того, что родители не хотели меня видеть возле себя.

– Это жестокое утверждение.

– А как ты оказался в приюте? – с вызовом спросила она.

– Мои родители хотели от жизни чего-то другого, нежели быть родителями.

– Жестокое утверждение или реальность?

– Туше.

– Знаешь, я часто жалела о том, что нашла эти записи. Я предпочла бы испытывать иллюзию… – Прикусив губу, она отвела глаза в сторону, и лицо ее омрачила печаль. – Наверное, если я освобожу дом от родительских вещей, это будет для меня облегчением.

– Кто тебе так сказал?

– Мой менеджер.

– А как ты сама думаешь?

Она рассмеялась, но безрадостным смехом:

– Это будет неким катарсисом. Он поможет мне осознать мои потери и смириться с тем, что родители ушли и больше никогда не вернутся. Наверное, это будет правильно. – Она снова встретила его взгляд, и боль воспоминаний вспыхнула в ее янтарных глазах. – Но это тяжело. Ужасно тяжело.

– Я очень сочувствую тебе.

– Спасибо.

– Когда в твоем доме будут установлены системы безопасности, тебя снова охватят эти тяжелые воспоминания?

Она кивнула, но явно заставила себя улыбнуться.