Уроки правильной ориентации
Шрифт:
— Не честно же… игра, всё чёртова игра! — теперь намеренно бью по воде руками, и пена выплёскивается на пол, а мама скатывается с машинки и встаёт перед ванной на колени, будто в молитве.
— Милая, но чувства-то честные. К Вампиру — честные. Думаю, что и к Саше — тоже. А игра-не игра. Вы оба идиоты. Молодые, импульсивные. Но хорошо, что ты отдавала себе отчёт, что этого человека искренне любишь или, по крайней мере, хочешь. Замечательно, что никто тебя не заставлял и не принуждал. Отлично, если ты правда верила в вас! Значит, всё
Мне правда легчает.
Киваю, а мама выдыхает. Этот долгий спитч ей явно дался тяжко, она протягивает руку и гладит меня по щеке, ещё что-то обдумывая.
— Меня Павел на дачу позвал, он тут прикупил себе что — то «исключительное», — мягко шепчет. — Поехали? — с милой убедительностью. — На пару дней. Отвлечёмся. Ты сменишь обстановку. Мозгами проветришься. Между прочим, Паша будет не один, его сын и племянник. Можешь девчонок взять. И мне не так страшно будет, и тебе развлекуха. А? Проверим, как нам. новая семья.
— Сын? — тру глаза и шиплю от попавшего в них мыла. — Это тот что где-то там в Штатах кто-то там крутой?
— Да, — кивает с улыбкой мама. — Приехал папку поддержать. А я же Павла просила со мной никаких разговоров про детей! Никаких знакомств и сближения. Нет же… — забывает о моих проблемам маман и начинает о своём. И я понимаю, что это тоже часть терапии… она меня клещами вытаскивает на свет.
— Расслабься уже, мам. Ты и так встряла, — усмехаюсь, а она качает головой. — Ладно, поеду. И Нику позову. Роня, кажется, сильно занята. Пусть твой Павел берёт побольше вина!
— Будет сделано! — подмигивает мама.
Она уходит, а я расслабленно вытягиваю конечности и прислушиваюсь к своему телу.
Оно с обидой не согласно. Оно даже от горячей воды не избавилось от настойчивых воспоминаний. Тело хорошо помнит, что с ним было и оттого хочется содрать с себя кожу…
Как всё глупо. И это со мной-то, умницей Верой?..
Кто бы мне это пол года назад рассказал…
Небо… самолёт… и паденье с него на землю!
Лежу без сна вот уже второй час, и даже бока начинают болеть. Потому встаю и бреду к письменному столу. Горько так, что на кончике языка эта горечь поганая, как само предательство.
Наливаю в стакан тёплый грейпфрутовый сок.
Эх, была бы тут Роня, включила бы она мне Чайковского какого-нибудь.
Была бы тут Ника, сказала бы верные слова.
А был бы тут Саша. я бы им дышала и в нём растворялась…
Предательство.
Был бы тут Сергей Анатольевич, велел бы мне писать.
Ступаю к старому комоду и выворачиваю ящики.
Лист за листом, комкаю странички, и бросаю в урну.
К чёрту!
Супер романтика, ага! Хранила я себя, выходит. для кладовки!
Как там Ника меня настраивала? Свечи, романтика, шампанское. ага! Такое у каждой второй было. А тут тебе вон как.
Кла-дов-ка! Сколько страсти и вкуса в этом слове.
Чёртов Великий Вампир!
Пинаю комод и глухо вою от боли, а потом падаю за письменный стол.
Глупые идиоты, с дымом и романтикой подоконной.
Пафосно сидят у открытых створок и форточек.
Это так прикольно быть роковой и томной,
А самой краснеть от вида собственных ножек-косточек.
Что сидим? Кого ждём? Твоя остановочка?
Что ж ты размазала тушь по несчастной рожице?
Думала будет «Хилтон», а вышла… кладовочка.
Зато уже всё, случилось. Можешь и не тревожиться.
Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…
Могут всегда закурить и молчать в дыму сигаретном Это так классно быть брошенной и влюблённой.
Любить любовью трагичной и безответной.
А я посижу одна сейчас на подоконнике.
Жаль не курю, не пью, да и плакать не хочется.
И каждое утро буду искать тебя в соннике.
И каждый вечер звезду отправлять, полуночницу.
Чтоб ты, паскуда, как я не спал и мучился.
Чтобы трамвай тебя, гада, переехал нафиг!
Чтобы ты там до воя по мне соскучился!
А я. а я.
Закрываю тетрадку, и хватит мне.
Тяжко вздыхаю, смотрю в окно, прикидывая выть мне на луну или спать. Мне нравится то, что вижу. Нравятся эти строчки и я готова продолжать!
А Сергей Анатольевич может идти куда подальше, если ему не понравится. И хоть не придумала рифму последнюю, и крутила-вертела слова, меняла местами, плюнула и пошла спать.
Тело ноет, и чешется будто я лежу в пуху, щекочущем кожу. Отписываюсь Нике по поводу дачи, отправляю в ЧС всех неугодных и закрываю глаза. Утро вечера мудреннее!
Утром мама носится, чтобы собрать всё в дорогу. Нервничает и выглядит нездоровой, поэтому за руль сажусь я. Так даже лучше — за рулём думать о всяком некогда. Мы врубаем погромче музыку и орём в три горла Лолиту, на которую подсела наша пенсионерка-стюардесса.
Ника одетая в “дачный лук”, свитерок-жилеточка-джинсы с дырами, взволнованно щебечет в проигрышах: “Ходит слух, что сын Павла Игнатьевича просто красавчик. Да ещё старше нас на пять лет, а это же самая “сладкая ” разница! Он “айтишник”! Он при деньгах и живёт не где-то там, а в Нью-Йорке! У него всё зашибись. И мама слышала, что свободен, но это не точно, ибо сама она его в глаза не видела!”