Уроки разбитых сердец
Шрифт:
— Если тебе так хочется тратить свою жизнь на то, чтобы возиться с больными людьми, Лили, что ж, желаю удачи, — холодно проговорила она, когда Лили официально предупредила ее о своем уходе.
Свою последнюю камеристку леди Айрин называла по фамилии — Райан. Но Лили — дочь экономки, проводившая в Ратнари-Хаусе добрую половину дня с тех пор, как еще ребенком впервые встала на ножки — была на особом счету. Вместо резкого окрика «Кеннеди» хозяйка снисходительно обращалась к ней по имени. «Это дорогого стоит», — считала довольная Мэри.
«Ты ей очень нравишься, милая, — с гордостью сказала мама, когда всего
Лили сомневалась, что заслужила милостивое обращение ее светлости своим умением укладывать редеющие темные волосы леди Айрин. Благодарность не входила в число добродетелей хозяйки, отличавшейся редким самодурством. За пятьдесят лет ее светлость привыкла к беспрекословному повиновению всех, кто ее окружал. Любой, самый вздорный ее каприз исполнялся в мгновение ока.
Все знали, что в родительском доме надменная леди Айрин купалась в роскоши, ее окружали полчища слуг, вышколенные лакеи, французские повара и горничные-итальянки, не чета скромному штату прислуги в Ратнари-Хаусе. В Килдэре семье ее светлости принадлежало две тысячи акров первоклассной пахотной земли, а перед огромным георгианским особняком ее родителей простирался великолепный сад, разбитый на итальянский манер. Разумеется, эта благородная дама не привыкла, чтобы какая-то ничтожная камеристка диктовала ей свою волю.
— Мне странно слышать, что ты хочешь уйти, — добавила леди Айрин своим убийственно-тихим голосом, который так и сочился ядом. Ее аристократически-бледное лицо пошло красными пятнами, и под тонким слоем пудры обозначились еще резче жесткие складки вокруг рта, те, что бывают у заядлых курильщиков. — Я думала, ты здесь вполне счастлива.
— Да, ваша светлость, вы правы, — невозмутимо ответила Лили.
Она научилась принимать вежливый, сдержанный тон в разговоре с хозяйкой, когда та приблизила ее к себе, сделав своей личной служанкой вместо Райан. Леди Айрин была дамой капризной, с переменчивым нравом и резкими перепадами настроения. Ее дочь Изабелла во всем походила на мать. По счастью, Изабелла редко бывала дома. Она училась за границей, заканчивала школу в Швейцарии, и как раз в это время совершала путешествие по итальянским озерам с кем-то из родственников. Война началась всего четыре месяца назад, и ни майор, ни леди Айрин не принимали ее всерьез. Им и в голову не приходило, что Изабелла, возможно, подвергает себя опасности, разъезжая по Италии в «испано-сюизе» в шумной компании золотой молодежи вроде Монти Фицджералда или Клер Смайт-Форд. Лили давно поняла: деньги и положение в обществе надежно ограждают таких, как Изабелла Локрейвен, от любых неприятностей.
— Тогда зачем уходить? — Леди Айрин надменно вздернула брови.
В голове Лили промелькнуло множество ответов. «Потому что я не желаю провести остаток жизни, потакая вашим пустым прихотям, как моя бедная мама», — хотелось ей сказать.
Леди Айрин наверняка знала об этом, и Лили благоразумно сдержалась.
— Я с детства мечтала стать медсестрой, — честно призналась она.
— Так у какого доктора ты собираешься работать? — наседала леди Айрин.
Разговор происходил
— У доктора Рафферти, — ответила Лили.
— О, я его не знаю. — Разве могли Локрейвены удостоить своим вниманием обыкновенного деревенского врача? Когда заболевал кто-нибудь из членов семьи, обычно посылали за доктором в Уотерфорд. — Ты вольна поступать, как хочешь, Лили. — Ее светлость пожала плечами и знаком дала понять, что разговор окончен.
Лили с радостью оставила Ратнари-Хаус. Она терпеть не могла леди Айрин и понимала, что со временем ей становится все труднее и труднее скрывать свою неприязнь.
Лили не могла бы сказать с уверенностью, когда именно потеряла уважение к хозяевам. Возможно, после того, как ее мать упала с велосипеда, возвращаясь домой из Ратнари-Хауса. Мэри пришлось ждать до двух часов ночи, пока разойдутся по домам последние гости после вечеринки. Лили было тогда четырнадцать.
На следующее утро мать, как всегда, вышла на работу в семь, вся в черных синяках и кровоподтеках, еле живая от боли. Леди Айрин мимоходом упомянула, что надо бы найти для нее вковую мазь, и тут же заговорила о приеме по случаю начала охотничьего сезона. Естественно, о мази она больше не вспомнила.
«Ожидается всего семь охотников, миссис Кеннеди, совсем не так уж много». — Вежливое обращение «миссис Кеннеди» не могло скрыть высокомерного пренебрежения леди Айрин к экономке. Оно звучало как издевка.
Айрин Локрейвен ни до кого не было дела. Никогда в жизни она не убирала за собой. Снимая с себя одежду, она просто швыряла ее на пол, спокойно переступала и шла дальше. Айрин носила самые дорогие и лучшие вещи, роскошное белье из крепдешина и тончайшего шелка, предпочитая теплые персиковые и коралловые тона, выгодно оттенявшие бледность кожи. По сравнению с ними бесформенные шерстяные рубашки и толстые панталоны, которые носили женщины в семье Кеннеди, казались особенно уродливыми и убогими — серые от бесконечной стирки, грубые на ощупь, отвратительные на вид.
Лили мысленно поклялась, что если у нее когда-нибудь будут деньги, она тоже купит себе шелковые нижние юбки и длинные, до самого пола, домашние платья. «Если разбогатею, — думала она, — непременно найму себе помощницу по хозяйству, но буду обращаться с ней уважительно». Айрин Локрейвен жила с ощущением, что между ней и Мэри Кеннеди лежит пропасть, она искренне верила, что аристократическое происхождение возносит ее на недосягаемую высоту. «Как будто она чем-то лучше», — презрительно фыркнула Лили.