Уроки разбитых сердец
Шрифт:
В этом не было вины Бет. Дело было в самой Аннелизе. С уходом Эдварда их семья раскололась на три части. Перестав быть женой, Аннелизе внезапно перестала ощущать себя и матерью.
Депрессия тоже сыграла свою роль. Аннелизе проклинала отчуждение, возникшее между ней и дорогой Бет, и ненавидела Эдварда за все, что он с ней сделал.
— Ты хорошо себя чувствуешь, мама? — спросила Бет, когда они вошли в дом.
Аннелизе понимала, что рано или поздно Бет задаст этот вопрос. От ее внимания не укрылось, что мать выглядит изможденной и выпотрошенной, что она не принарядилась,
Аннелизе уже готова была произнести привычную формулу «нет, все прекрасно, правда», как это сделала бы прежняя Аннелизе, но в последний момент передумала.
— Нет, Бет. — Она покачала головой. — Мне очень плохо. У меня разбито сердце.
— Я бы хотела хоть чем-нибудь помочь, — с грустью сказала Бет. — Но боюсь, толку от меня мало. Прости, мама.
— Ты очень меня поддерживаешь, — поспешно возразила Аннелизе. — Но ты тут бессильна. Здесь никто не поможет. Мне нужно просто это пережить.
— Но если папа придет наконец в чувство и вернется домой, все будет в порядке, как раньше, правда?
«Она как ребенок, — с тоской подумала Аннелизе. — Дитя, которое надеется, что мамочка с папочкой снова будут вместе и мир станет прежним».
— Все не так просто, — устало вздохнула она. — Даже если он одумается и захочет вернуться ко мне, я не смогу его принять. Разбитая чашка не станет целой, что толку склеивать осколки? Твой отец разрушил мое доверие, а это очень хрупкая вещь.
— Но он сожалеет, я знаю, — настаивала Бет.
— Он сам тебе это сказал?
— Ну, нет, не так буквально.
— Значит, не говорил. — Аннелизе хмуро покачала головой. — Существуют вещи, которые невозможно исправить, Бет. Все кончено. Нам остается только смириться с этим. Мне сейчас тяжело, но это моя война, не твоя. А теперь давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Конечно. — Бет выглядела встревоженной, но не сказала больше ни слова.
Она проводила маму в ее комнату и начала бодро излагать планы, которые наметила на те два дня, что Аннелизе собиралась провести в Дублине. В Тамарине, у постели умирающей Лили, мысль о том, чтобы съездить к Бет в Дублин показалась Аннелизе привлекательной. Но в реальности все вышло не так, как она себе представляла. Обширная программа развлечений, составленная Бет специально к ее приезду, привела ее в ужас. Аннелизе почувствовала, что задыхается. Дома по крайней мере можно было вести себя без оглядки на окружающих, быть самой собой и не маскировать свое горе под вежливой улыбкой. Здесь же приходилось постоянно храбриться и изображать бодрость.
Она с трудом дотерпела до конца и вернулась домой, к привычной спокойной жизни, к разбору вещей в благотворительной лавке дважды в неделю и к работе в садовом центре со Стивеном по выходным.
В сентябре в садовом центре всегда бывало особенно интересно. Летняя волна обезумевших домовладельцев, вдруг обнаруживших, что их сад пребывает в полнейшем запустении и бросившихся наверстывать упущенное, успевала схлынуть. Песчаные горки, детские плавательные бассейны и кустики в горшках для оживления палисадников оставались в прошлом. В сентябре
Весь день накануне Аннелизе провела в садовом центре, за оранжереей, обложившись мешками компоста, брикетами торфа и огромными пакетами с луковицами гиацинтов, рассортированными по оттенкам. В этой хорошо знакомой монотонной работе было что-то успокаивающее. Аннелизе брала в руки хорошенький горшочек, накладывала на дно глиняные черепки, затем торф, землю и компост, а потом аккуратно втыкала крепенькую луковичку. Больше всего ей нравились белые гиацинты, сочетание нежной бледной зелени и крошечных восковых цветков с упоительным ароматом. Дома она обычно высаживала луковицы в две голубые фарфоровые вазы, и к Рождеству чудесные белоснежные гиацинты расцветали. Они всегда были частью рождественских украшений. Но в этом году Аннелизе не собиралась сажать цветы.
Она поднялась на ноги, морщась от боли. Кости по-прежнему ныли, нужно было продолжить прогулку, чтобы размять мышцы и прогнать одеревенелость.
Ходить по песку считается полезным, походка становится пружинистой, но Аннелизе никогда этого не любила. Возможно, потому, что в молодости видела слишком много страшных фильмов, где людей засасывало в зыбучие пески, и они тонули, погружаясь все глубже, пока их не накрывало с головой. Аннелизе всегда настороженно относилась к песчаным дюнам, для нее они таили в себе опасность.
Глядя на бухту с отмели, она подумала о бедном ките. Тот специалист из службы охраны морских животных, Петерсен, все еще оставался в Тамарине и жил в Долфин-Коттедже вместе со своей грязнущей собакой. Аннелизе иногда встречала в городе эту парочку, но всякий раз старалась свернуть в сторону, чтобы не столкнуться с ними. Хотя, возможно, она была несправедлива к этому Петерсену, он сделал все что мог.
Грустно было видеть, как такое красивое и сильное животное мечется вдовушке и умирает, так и не найдя выхода, только потому, что отказал сонар. «Вот и со мной так же, — подумала Аннелизе. — Эдвард и Бет были моим сонаром, но они ушли, и я осталась впотьмах. Ослепшая, беззащитная, потерявшая цель».
Должно быть, кит утонул, медленно опустился на дно. Почему-то считается, что утонуть — лучший способ спокойно уйти из жизни, хотя кто может доподлинно об этом знать? Утонувший уже никогда не расскажет, как он умер.
Внезапно песок, по которому она ступала, стал тверже, плотнее. Аннелизе посмотрела под ноги и поняла, что подошла к самой кромке прибоя и стоит на гладкой, мокрой полосе, покрытой клочьями белой пены. В следующий миг нахлынувшая волна обдала ее фонтаном брызг, вода залилась в туфли, но Аннелизе не двинулась с места. Забавно было стоять, не меняя позы, чувствовать, как вода холодит ноги в легких спортивных туфлях, и все-таки не отступать.