Уроки русской любви
Шрифт:
Она глядела на него со страхом, с мольбой, с любовью, глядела пристально, чтобы покрепче задержать в памяти его черты.
– Я так страдаю! – продолжала она, не слушая его. – Я все время думала только о вас, я жила мыслями о вас. И мне хотелось забыть, забыть, но зачем, зачем вы приехали?
Повыше, на площадке, два гимназиста курили и смотрели вниз, но Гурову было все равно, он привлек к себе Анну Сергеевну и стал целовать ее лицо, щеки, руки.
– Что вы делаете, что вы делаете! – говорила она в ужасе, отстраняя его от себя. – Мы с
По лестнице снизу вверх кто-то шел.
– Вы должны уехать… – продолжала Анна Сергеевна шепотом. – Слышите, Дмитрий Дмитрии? Я приеду к вам в Москву. Я никогда не была счастлива, я теперь несчастна и никогда, никогда не буду счастлива, никогда! Не заставляйте же меня страдать еще больше! Клянусь, я приеду в Москву. А теперь расстанемся! Мой милый, добрый, дорогой мой, расстанемся!
Она пожала ему руку и стала быстро спускаться вниз, все оглядываясь на него, и по глазам ее было видно, что она в самом деле не была счастлива. Гуров постоял немного, прислушался, потом, когда все утихло, отыскал свою вешалку и ушел из театра.
Гарденины (1889)
АЛЕКСАНДР ЭРТЕЛЬ (1855–1908)
Гости тотчас догадались, что Николай женится на Варваре Ильинишне и что приспело время решительного объяснения. Прасол и учитель начали расхваливать Николая; Харлаша радостно улыбался, не сводя с Ильи Финогеныча влюбленных глаз. Немного спустя все простились, не желая мешать семейному событию.
Илья Финогеныч остался один. Горькое выражение появилось на его лице.
– Садитесь, – повелительно сказала Варя, указывая Николаю на едва заметную в темноте скамейку.
– Но какое дело, Варвара Ильинишна?
– Ах, садитесь же, несносный человек!
Он сел поодаль.
– Слушайте… – прошептала девушка, придвигаясь к нему так, что он почувствовал ее платье на своих коленях, опьяняющую близость ее тела.
– Что же слушать? – пробормотал он дрожащим голосом. – Музыку отсюда не разберешь… Кажется, все тот же вальс играют… Далеко.
– А отчего у вас руки холодные?
– Сердце горячее…
Вдруг он очутился в объятиях, поцелуй обжег его губы… Он хотел отстраниться, бежать… На мгновение вопрос Ильи Финогеныча вспомнился ему, мелькнуло лицо Веруси… но только на мгновение… Музыка, звезды, цветы, кровь, стучащая в висках, сердце, замирающее в истоме, густым туманом заслонили его сознание, все существо подчинили своей жестокой власти.
– Ах, как хороша жизнь! – шептал он, точно пьяный, и счастливая, бессмысленная улыбка бродила по его лицу.
Вместо того чтобы бежать, он обнимал девушку так, что она задыхалась в своем корсете, целовал ее плечи, щеки, платье, ее влажные, полуоткрытые губы. Страстные слова сами собой срывались с его языка, без размышления, без смысла, лились необузданным потоком, – так же, как и у ней, впрочем, потому, что и она была во власти этой июньской ночи.
– Любишь
– О, люблю, люблю!.. Ты моя жизнь, счастье, радость…
– Ах, я тебя ужасно люблю!.. Я тебя давно люблю!.. Милый, красавец!.. Жених ты мой!..
– Невеста моя ненаглядная!..
Порою, однако, пробегали мимолетные просветы, то у ней, то у него возникали какие-то подспудные, посторонние мысли. “Боже! Да ведь она, говорят, и Каптюжникову вешалась на шею… Ведь она неразвита, тщеславна, груба… ” – мелькнуло у него “Ах, сколько-то даст приданого папаша?.. Не стала бы Надька интриговать…” – думала она. Но такие мысли быстро исчезали в волнах молодого, свежего, пьяного счастья, и опять лилась с языка очаровательная ложь, сладкая и вкрадчивая бессмыслица.
– Варвара! – сердито позвал Илья Финогеныч.
Звук этого голоса точно пробудил Николая: он быстро вскочил, взглянул в ту сторону и с ужасом прошептал:
– Батюшки мои… все разошлись! Илья Финогеныч один сидит!..
– Ну, что же? – спокойно сказала Варя, оправляя спутанную прическу; потом встала и спокойно обняла и поцеловала Николая. – Ну, что же? Тем лучше, что один. Пойдем и все скажем.
Николай похолодел. Посторонние мысли выскакивали одна за Другой и без всякой помехи строились в отвратительные умозаключения.
– Пойдем же, – повторила Варя и твердым, самоуверенным шагом, с видом победительницы, пошла на свет лампы. Николай следовал за ней, как на привязи, понурив голову, держась в тени.
– Непристойно, Варвара! – сказал Илья Финогеныч – Против моих правил вмешиваться, но вольность имеет пределы. Ты заставляешь меня испытывать стыд…
– Простите, папаша, – с необыкновенною кротостью ответила Варя, – но я надеюсь, вы не будете препятствовать: Коля мой жених.
Лицо Ильи Финогеныча дрогнуло.
– Вот как! – выговорил он с притворным видом равнодушия. – Так Николай Мартиныч?.. Подходи, подходи чего прячешься?
– Так-с, Илья Финогеныч… Покорно прошу ихней руки-с.
Илья Финогеныч побарабанил пальцами; лицо его становилось все сердитее и неприятнее.
– Варвара, – сказал он, – завтра с утра отправляйся к бабушке, – и, точно боясь, что его перебьют, крикнул: – Решу, решу, на днях решу!.. Препятствий не будет!.. Соображу по книгам, сколько могу дать тебе, и скатертью дорога… Слышишь? Соображу. Ступай.
Кроткое выражение быстро исчезло с Вариного лица.
– Надеюсь, вы не поставите меня в фальшивое положение, – заговорила она торопливым, раздраженным голосом, – вы отлично понимаете, что могу стать сказкой города через ваших приятелей!.. Конечно, Надя всегда готова интриговать… И, разумеется, у меня не хватило благоразумия…
Последние слова Варя произнесла сквозь слезы. Николай почувствовал, что обязан говорить.
– Илья Финогеныч, и я прошу решать поскорее… Я себе никогда не прощу, если о Варваре Ильинишне пойдут сплетни… Я так вам обязан… Боже меня избавь оскорбить вашу дочь…