Уроки жизни
Шрифт:
«Вестминстер газетт» искажает мои слова, утверждая, будто я заявил об успехе своей идеи. Напротив, я готов признать, что допустил ошибку. Другое дело, что сам принцип верен — просто детали нуждаются в более тщательном рассмотрении. Примени мы этот метод обстрела (заранее заручившись той или иной степенью точности), отряд Кронье, окружённый на замкнутом участке силами численностью в 20 тысяч человек с винтовками Ли-Метфорда, ни при каких условиях не смог бы выдержать осаду. Каждый квадратный ярд его позиции был бы покрыт падающим огнём, и бурам оставалось бы разве что вырыть себе по норе, чтобы укрыться от прямого попадания сверху.
Что касается утверждения капитана Кэньона о том, что ветер может помешать такому ведению огня и даже сделать его опасным для стреляющих, то оно совершенно
Капитан Кэньон наверняка будет утверждать, что отправленные его кабинетом письма выдержаны в стандартной форме, но я — не только от своего имени, но и от имени всех, кто пытается таким же образом помочь своей стране, — протестую как раз против её оскорбительной краткости.
Искренне Ваш
А. Конан-Дойль
«Реформ-клуб»
Эпидемия брюшного тифа в Блумфонтейне
«Бритиш медикэл джорнэл»
7 июля 1900 г.
Сэр! Вы выразили весьма благосклонное пожелание, чтобы я после отъезда из Англии отправил Вам заметки по любому поводу, какой только покажется мне достаточно важным. До сих пор загруженность мешала мне выполнить эту просьбу, и даже эти комментарии наверняка покажутся Вам поверхностными.
Когда придёт время и нация вернёт наконец долг благодарности людям, которые отдали себя этой войне, боюсь, почти наверняка обделёнными вниманием останутся те, на чью долю выпала самая тяжёлая и вместе с тем важная работа. Прежде всего, это — комиссариат, железнодорожники и полевые санитары. Существенная роль двух первых групп сомнению не подлежит: без провизии и железных дорог на войне не обойтись. Однако куда более опасная и трудная доля выпала третьей группе людей.
Вспышка эпидемии брюшного тифа в наших южноафриканских подразделениях явилась бедствием, масштабы которого невозможно было ни предвидеть, ни даже в полной мере оценить. Естественно, пока шла война, мы старались не придавать особого значения этой проблеме. Но эпидемия была ужасна, и причинила она огромный ущерб, как на количественном, так и на качественном уровнях. Об эпидемиях подобных масштабов в ходе современных войн мне до сих пор слышать не приходилось. Я не имел доступа к официальной статистике, но знаю, что только в течение одного месяца с тифом — этой самой изнуряющей и продолжительной лихорадкой — слегло от 10 до 12 тысяч человек. Был месяц, когда 600 человек были похоронены на блумфонтейнском кладбище. И день, когда только в этом городе скончались 40 человек. Эти факты, получи они в своё время широкую огласку, позволили бы Претории ужесточить сопротивление. Говорить об этом стало возможно только сейчас, когда худшее позади.
Что же помогло нам преодолеть этот непредвиденный и беспрецедентный кризис? Прежде всего — самоотверженный труд врачей и преданность санитаров своему делу. Когда департамент сталкивается с задачей, требующей в четыре раза больше людей, чем имеется в распоряжении, решить её можно только одним путём — заставить каждого работать за четверых. Благодаря этому кризис и был разрешён. В некоторых госпиталях санитары дежурили по 36 часов в течение двух суток; обо всех ужасах, связанных с теми обязанностями, что приходилось им выполнять, лучше меня расскажут те, кому пришлось пережить эту болезнь.
Санитар, как известно, — не самый живописный персонаж военного времени. Скромному служащему, скажем, госпиталя Св. Иоанна, штат которого набирался из числа рабочих одного северного города, всегда было далеко до подтянутого, холёного армейского фата, а сейчас он и вовсе пришёл в плачевное состояние. Усталые, осунувшиеся лица, заношенная форма цвета хаки (которой
15
kopje (бурск, от голл. кор — «холм») — небольшой холм в Южной Африке (П.Г.).
О нашем конкретном случае хотел бы рассказать языком цифр. Замечу лишь, что не могу утверждать, будто мы тут находимся в худшем положении, чем остальные. В штате у нас трое врачей: мистер Гиббс, мистер Шарлиб и я. Начинали четверо, но один покинул нас уже в самом начале. У нас 6 медсестёр, 5 хирургических сестёр, начальник палаты, 1 прачка и 18 санитаров — всего 32 человека, которым приходится так или иначе вступать в контакт с больными. Из 6 сестёр одна умерла, три других слегли с тифом. Начальник палаты полмесяца пролежал со степной язвой. Тиф у прачки. Из 18 санитаров один умер, 8 других больны. Так что из строя вышли 17 человек — 50 процентов, и это только в течение 9 недель. Двое мертвы, а остальные утратили трудоспособность до конца кампании: тот, чьё сердце «прогрелось» до температуры 40 градусов, в течение трёх месяцев не сможет выполнять тяжёлую работу. Интересно, сколько человек останется от нашего первого состава, если война продлится ещё девять недель. Когда скауты и лансеры вместе с другими наряженными героями двинутся по Лондону парадом, вспомните же об измождённом санитаре — он ведь тоже отдал стране все свои силы. Он не писаный красавец — в тифозных палатах вы таковых не найдёте, — но там, где необходимы кропотливая работа и тихое мужество, равных ему нет во всей нашей доблестной армии.
Мы допустили один промах, который, надеюсь, в следующих военных кампаниях не повторится: не сделали обязательными прививки от тифа. Таким образом армия смогла бы избежать многих проблем. Вопрос этот будет, несомненно, рассмотрен ещё с привлечением статистики, но могу сказать, руководствуясь собственным опытом: прививка если и не защищает от тифа на все сто процентов, то значительно облегчает течение болезни. До сих пор среди привитых у нас не было (absit omen) ни одного летального исхода, и не раз мы догадывались о том, что больной получил прививку по температурному графику прежде, чем сам он успевал нам о том сказать. В нашем штате из привитых заболел лишь один, и болезнь он перенёс намного легче, чем остальные.
Что же касается мужества и терпения, которые демонстрируют в госпитале наши солдаты, то их трудно описать словами. Через наши руки прошли полсотни больных, а это немалый опыт. Мне всегда представлялось, что в любой крупной армии не обойтись без какого-то малого числа «сачков» и трутней, но в наших южноафриканских подразделениях таковые совершенно отсутствуют. Я в своих палатах столкнулся лишь с парой случаев, заставивших меня заподозрить симуляцию; о том же говорят и мои коллеги. Все здесь одинаково терпеливы, послушны и жизнерадостны — а главное, полны неуёмного желания «добраться до Претории». Даже бред их отмечен доблестью — потому что все, как один, здесь бредят о кресте королевы Виктории. Однажды я зашёл в палату и увидел, что пациент шарит у себя под подушкой: оказывается, он потерял там «свои два викторианских креста»! И заботятся они друг о друге очень трогательно. Дружеские узы, объединяющие фронтовиков, священны. Как-то раз в палату мистера Гиббса был доставлен солдат с тремя пулевыми ранениями. Я поддержал его товарища с простреленной ногой, ковылявшего следом. «Мне нужно быть рядом с Джимом, — сказал он. — Я за ним присматривать должен». Ему и в голову не пришло, что позаботиться он должен прежде всего о себе.