Усадьба с приданым
Шрифт:
– Да чего спокойно-то? – взъярился «бандюган». – Моего батю какая-то падла грохнуть хотела. Моего!
– Подождите, – встряла ничего не понявшая Мария Архиповна, за что заработала от господина Добренко очень неодобрительный взгляд. – Так этот… продавец ваш отец? Так получается?
– Ну, – по-слоновьи кивнул Андрюха.
– И вы ему с утра привезли деньги? Зачем?
– Так бизнес ж у него. Это я ему организовал, чтоб не закис. Бабло, понимаешь, обналичивает. И сам вроде как при деле. А чего ему, в грядках
– Секу, – согласилась Мария, тираду про восемьдесят восьмую осознавшая не полностью. – А зачем вы ему так много денег привезли?
– Сашк, чего это она? – удивился «бык».
– Разобраться пытается, – негромко пояснил Добренко. – Тоже… бизнес-леди.
– А, ну-ну. Бизнес-ляди, – хмыкнул Андрюха. – Моя вон тоже канючит, вынь и положь ей салон, ногти полировать. «У всех, – говорит, – есть, а у меня нету». Я ей: «Дома сиди, шалава. Сына вон воспитывай. А мало, так ещё парочку настрогаем». А она…
– Так зачем вы привезли отцу столько денег, Андрей? – осведомилась Мария Архиповна специальным голосом, каким обычно интересовалась у менеджеров, как это среди французов, приехавших любоваться русскими красотами по линии культурного фонда и горячей любви между нашим и их президентами, затесалась парочка туристов с подозрительно славянскими фамилиями.
– Да в отпуск с моими собрались! – снова вызверился бугай. – В Анталию, приспичило, вишь, ей! Ну и привёз, потому как с запасом и так, на всякий случай.
– А деньги то целы, Андрюх? – подал голос Добренко.
– Ну ты чего, Сашк, совсем лох? – даже вроде бы обиделся «браток». – Нет, ясень пень. Пустой сейф-то. Ключиками открыли и того, тю-тю!
А ключики, надо полагать, у старичка-банкомата взяли. Непосредственно после того, как его… Как ему…
Машу затошнило, кислый ком подкатил к языку, не давая дышать. На самом деле и до этого момента ей было страшно, но так, немножко, не по-настоящему, а вроде как бывает, когда криминальные новости смотришь. А вот сейчас дошло: то, на полу, теперь, может, уже и не живое – это на самом деле смешной старичок с одесскими замашками, который величал госпожу Мельге сударыней.
***
Всё повторялось с завидной дотошностью, разве что сейчас на дворе не день, а глухая ночь стояла. В остальном же одно к одному: парни, тащащие носилки; рядом докторица в синей форме, несущая высоко в руке прозрачный пакет, от которого тянулись гнусные трубки; на носилках человек, накрытый клетчатым одеяльцем и с совершенно неузнаваемым лицом. А ещё толпа, молча провожающая тяжко переваливающуюся по горбылям засохшей глины машину скорой помощи.
– Дежавю, – пробормотала Маша.
– Ты о чём? – Саша, стоящий рядом, вопросительно мотнул подбородком снизу вверх.
– Михалыча
– У него тоже спёрли пять штук зеленью и ещё рублями? – хмыкнул непрошибаемый Добренко.
– Ну при чём тут это? – обиделась Мария на эдакую бесчувственность. – Его же тоже по голове…
– Мань, я тебе ещё раз говорю, ты валишь всё в одну кучу. Они ж разные, даром, что и то, и то дерьмо. Пойдём спать, а? Хоть пару часов урвём, а всё наше.
– Какое спать? Ну вот какое спать?! Ты, конечно, большой специалист по… кучам, но уж супер-героя из себя не строй!
– Ладно, не буду, – покладисто согласился Добренко. Обнял активно вырывающуюся Марию как-то странно, со спины, и в таком вот совершенно идиотском положении пошагал вместе с ней вперёд. То есть дрессировщик и сам шёл, и её заставлял идти, на попытки Мельге вырваться никакого внимания не обращая. – Не хочешь спать, давай думать. Что с Михалычем случилось, ты знаешь?
– Пусти, да пусти ты! – шипящим шёпотом заорала Маша.
Ночь всё-таки, негоже прямо на улице сцены устраивать, даже если дрессировщик решил, будто сейчас самое время дурака валять.
– Нет, ты мне скажи, знаешь или не знаешь?
Никакого желания перестать дурить у Саши не наблюдалось.
– Знаю! Его отравили, а потом тоже… ударили.
– А откуда ты это знаешь? – Добренко умудрялся и идти, и Марию волочь, и говорить эдак основательно, размеренно, с расстановкой. – Потому что слухи такие ходят, правильно? А что там на самом деле случилось, узнать никто не удосужился. Вот ты в больницу к Михалычу ездила? Не ездила. Поэтому ничего и не знаешь.
– Можно подумать, ты знаешь!
– А я и не говорю.
– Стой, Добренко! – Маша, вдруг вспомнив, засадила локтём в сашин бок, но почти промахнулась.
– Стою, – подчинился дрессировщик, так и не получивший желаемых увечий.
Не им желаемых, понятно, но какая разница?
– Где ты сегодня пропадал и что за папку привёз? Только не говори, что сейчас не время это обсуждать!
– Ездил я, Мань, в местный спорткомитет, – мученически вздохнул Добренко. – А в папке списки мухловцев, занимавшихся биатлоном.
– Каким ещё биатлоном? – голоса не повышая, но очень экспрессивно возмутилась Мария Архиповна.
– Биатлон, Манечка, это спорт такой, – ещё горше вздохнул Саша. – Там тётеньки с дяденьками на лыжах бегают и из винтовок стреляют. По мишеням.
– Я знаю, что такое биатлон, – окончательно рассердилась Мария, умудрившись-таки развернуться к укротителю лицом, хотя тот и не думал её отпускать. – И прекрати надо мной издеваться!
– Даже и не начинал, – почти искренне признался Добренко. – Просто двадцать пять лет назад у нас в районе была вполне приличная команда, оказывается.