Усадьба сумасшедших (сборник)
Шрифт:
Глава седьмая
Исследователи рунного алфавита определяют три его ответвления: Старший Футорк — германский, младший Футорк – скандинавский, и средний Футорк – англосаксонский. Есть еще и молдавский Футорк – самый старый из них, самый истинный, он – предтеча.
Давно, когда в Кишиневе не было Верхней Ботаники и новой Рышкановки, люди собрались на центральной площади города. Они стекались туда, как ручьи дождя в лужи, и постепнно наполнило площадь. Памятника Штефану чел Маре там не было, – его увезли с собой румынские офицеры, чтобы на родине не спеша вынуть из
Памятник стоял с левого края площади с незапамятных времен. По словам Одина, статуя возникла со времен сотворения мира. Стояла она сначала в первобытных болотах, затем – чащах, и динозавры обходили ее стороной. Тиранозавры жрали диплодоков, ихтиозавры вырывались из воды и начинали ползать, и первые теплокровные прятались в норах. А Штефан все смотрел, и хмурился. Не по душе ему беспорядок и трусость. Так он простоял до пятнадцатого века, а по том ожил и тридцать лет воевал. А когда устал, снова забрался на постамент.
Был памятник серебряным, с венцом, осыпанным драгоценными камнями, а булава у Штефана была отлита из чистого золота.
Когда Один с дружинниками покинул Молдавию, земля стала беззащитной, и во время Второй мировой пришли румыны. Отступая, они и забрали с собой подлинную статую господаря.
Придумал ее забрать румынский офицер Мареско Антонелли, уроженец Ясс. Сын богатых помещиков, он разорился, вылезая из борделей только для того, чтобы попасть в кабак. Когда над наследным имуществом Мареско возникла угроза конфискации за долги, Антонелли счел наилучшим выходом пойти в армию. И не прогадал — у кого же поднимется рука на имущество и земли молодого защитника отечества. Антонелли, отлечивая триппер, часто смеялся над кредиторами, родителями и патриотами. На передний край в атаках он не лез, а трофеи скупал у разведчиков.
Так вот, после оккупации, гуляя по площади, Антонелли, человек непутевый и многого не знающий, впервые увидал памятник господарю и положил на него глаз. Когда всыплют нам по первое число, и маршал Антонеску наложит в штаны, и мы вместе с ним, — подумал Мареско, — надо бы не забыть здесь памятник. Больно дорогой и красивый. Так оно и вышло.
Единодушно, одобряя и без возражений наложив в штаны в едином порыве с маршалом и братьями по оружию, Мареско, не теряя духа (за исключением дурного) собрал роту солдат и велел им демонтировать статую. Штефан ничего не сказал.
В Яссах Мареско Антонелли, прокутив родительское состояние и долги по нему, начал продавать Штефана по частям.
Один рубин с венца господаря достался акробатке Коко из передвижного цирка. Она еще зубами гвозди выдирала и могла проехаться по канату на ляжках. Ох–х, чертовка, ну что за зад у нее – крепкий, литой, прямо таки монолитный, думал Мареско, уже готовый отдать рубин вспотевшей от страсти Коко.
— Будь наша армия такой плотной, мощной и цельной, такой могучей, как задница Коко, мы бы дошли до Ганга, как Александр Македонский, и плакали!!! – орал Антонелли в окно гостиницы, где бушева ла цирковая плоть.
— А знаешь, почему? Знаешь, почему? – орал он по прежнему в окно, но обращаясь уже к Коко.
— Не знаю, — хихикала дамочка.
— Мы бы дошли до Ганга и плакали потому, что нам нечего больше
Коко, — а звали ее Зинаида Веверица, — закончившая семь классов гимназии, и подававшая большие надежды, благоразумно умолчала о том, что за Гангом есть еще земли. За что и получила рубин.
Бриллианты Мареско отдал оптом в публичный дом, потому что его туда в кредит уже не пускали. Сошлись на том, что за камни сам Мареско и двенадцать его колен будут пользоваться женщинами заведения бесплатно.
— А где же еще десять колен?! – смеялся герой войны, похлопывая себе по ногам.
Договор оформили и благополучно пропили.
Левую серебряную руку Штефана, которую господарь прижимал к поясу, Мареско отпилил и передал в Нямцкий монастырь за благополучное умоление Господа о снисхождении к душам усопших родителей. Те, — люди старинного уклада и образованные, — только руками в раю разводили, глядя на проделки сына.
На этом Мареско не успокоился. Чтобы растянуть нежданно–негаданно свалившееся на голову богатство, он решил использовать памятник, или то, что от него осталось, рационально. Не продавать части тела целиком. Потому в пятьдесят третьем году Антонелли напильником сточил усы господаря. А чтоб похоже было на забаву, сперва обмылил памятнику лицо.
— Ох, Мареско, и когда же ты остановишься?! — не выдержал господарь.
— Потерпите чуть–чуть, ваше величество, — смеялся брадобрей, герой войны и пациент венерологических клиник, и все это — в одном мундире.
— Какая вам разница, мой господарь, где быть – на постаменте, в кошельке шлюхи, в раке монастыря, или на пальце грека – ростовщика?
Правый ус господаря Мареско проиграл на скачках, а левый, во искупление, обменял на три пуда восковых свечей и велел слугам раздать нищим. Свечи эти разошлись по всем монастырям Молдавии и Румынии, и тихо оплывая воском в золоте храмов, господарь думал, что не так уж и плох этот беспутный, но добрый малый Антонелли. Набожные старушки тихо шептались и вздыхали, и господарь решил, что лучше б ему церковным подсвечником уродиться.
Мареско Антонелли продавал бы статую Штефана всю жизнь, потому что люди прослышали, что она у него есть, и хотели купить частицу, пусть даже и не из драгоценного металла. Мареско все правильно понял и продавал уже куски чугунной ограды родового имения, разные железки, которые собирали для него окрестные бедняки. Но пришли коммунисты, и торговлю святыми мощами памятника прекратили. Мареско расстреляли, и он даже прослезился перед тем, как бездонный колодец ствола рассказал ему о смысле жизни. Палач ошибался, думая, что Антонелли от страха плакал. Нет, – Мареско радовался тому, что встретит мать и та искупает его иссеченное тоской сердце в утренних росах.
Поэтому люди собрались на площади, под фальшивым памятником. Его срочно отлили из бронзы и драгоценные камни в венец господаря вставлять не стали, на случай новой оккупации.
Людей на площади собралось так много, что они этого испугались и стали кричать. Потом разозлились, стали говорить речи, размахивать флагами, оставленными им героем Одином. Сотню самых крикливых людей выбрали в Великое Национальное Собрание. Написание рун поменяли, но смысл их от этого не изменился. Такова вкратце новейшая истории Молдавии в рунах.