Ущелье
Шрифт:
– Может мы лучше дальше одни? Авось не заблудимся, – сказал Никола. Он видел, что впереди подступающий лес почти сбрасывал тропу на берег реки.
– Это наш долг, – пожал плечами Исмаил. – А долги надо платить.
– Как знаешь, – кивнул Никола, – но я поеду замыкающим. Если чего – подсоблю.
– Хороший ты человек – кунак, – ответил Исмаил, проезжая мимо вновь остановившейся лошади Николы.
Когда казаки пустили лошадей вброд через речку, Исмаил поднял руку, приказывая братьям остановиться.
– Чегой-то добры молодцы за нами не идут. Испугались? – ехидно
– Они не могут, – обиженно вступился за брата Максим.
– Правда не могут, река их не пускает, – подтвердил его слова Никола.
– Сами справимся. Делов-то, меч в землю воткнуть, – хмыкнул Грицко.
Исмаил задумчиво смотрел на переправившихся казаков и на пенящуюся перед ним воду.
– Пора уходить, – подъехал к нему один из братьев.
– Мы остаемся, – упрямо мотнул головой Исмаил.
– Зачем?
– Ждать их будем.
Конь под спрашивающим обиженно заржал. Разъяренная волна больно хлестнула его по вороному боку.
– Отец говорил из тех, кого провожали, вот уж лет сто никто не возвращался.
Исмаил повернулся к братьям. Зеленые глаза черкеса начинали светиться в сгущающихся сумерках.
– Мы разбиваем лагерь. Там, – он показал на лес.
Маланья спешила, как могла. Боль в боку нарастала. Поэтому она зажала рану ладонью. Благо на метле ведьма летала с пяти лет и могла управлять ей хоть с закрытыми глазами. Но лететь быстрее все равно не получалось. Каплями крови падали ее силы на землю. А ведь девушка не преодолела и трети пути. Под ней все еще маячил лес. Но небо начинало неумолимо сереть, предвещая скорый рассвет.
– Помощи прошу, – заплакала обессиленная Малаша, вспоминая старый заговор. Она никогда не думала, что ей молодой и сильной придется просить когда-нибудь у кого-нибудь помощи. Помнится, в матушкиной книге она небрежно пролистнул заложенный родительницей лист. Лишь мельком глянув на три десятка убористо написанных слов. Но теперь они сами всплывали в памяти.
– В воздухе рожденные, землей отпущенные,навеки свободные птицы залетные,воробьи и вороны на расправу скорые,Голуби с орлами бывшие врагами,Всяк, кто на крыле стоит, пусть на помощь прилетит.Я не враг, не человекВ том свидетель оберег,– прошептала девушка и закашлялась.
Она не могла позвать громче, а потому поняла, что никто не придет ей такой маленькой и одинокой на помощь. Еще немного и рухнет она обессиленная. И даже родная матушка никогда не отыщет ее в этих холмистых лесах.
Громкий клекот раздался сверху, и когти орлана больно вцепились в распущенные волосы. Из леса под ней выпорхнула стайка диких сизых голубей. Курлыкая, они устремились вверх, присоединяясь к орлану. Невесть как забравшийся в леса жаворонок, готовившийся запеть с высоты песню, обращенную к восходящему солнцу, камнем рухнул вниз. Так он всегда уходил от охотящихся за ним хищников. Но теперь птаха приземлился рядом со своим врагом и, впиваясь коготками в платье на плече у молодой ведьмы, бешено забила крыльями. Птицы
– Мы не надолго, – пропищала одна из них – Уже почти светло.
– Милые вы мои, – заплакала девушка. – Спасибо вам.
– Не хнычь, – строго проклекотал орлан. – Показывай дорогу!
Авдотья стояла на крыльце, ругая себя последними словами. В станице уже пропели третьи петухи. Работящие бабы пошли в хлев на утреннюю дойку коров. А Маланьи все не было. И тут показалась разноголосая птичья стая. Низехонько перевалившись через крепостную стену, она пролетела над станицей, почти цепляя крыши домов. Хищные, полевые, лесные птицы, сбившись в плотный ком, гомоня и поругиваясь, влетели во двор к ведьме и бережно опустили на землю свой груз.
– Доченькая моя, – ведьма стала на колени у бледной от потери крови Маланьи. – Жива?
– Все хорошо, – прошептала девушка. – Отблагодари их. Я не могу, – и она закрыла глаза.
– Спасители, благодетели, – Авдотья отвесила пернатым, продолжающим суетиться во дворе, тройной поклон и бросилась в сени. Выволокла оттуда заготовленное для курей ведро зерна и высыпала перед стаей. Орлан и ворон переглянулись.
– И вас не забуду родимые. Погодите немного, – сказала ведьма и, открыв погреб, взяла с ледника кусок мяса.
Ворон величаво кивнул головой. Орлан одобрительно захлопал клювом.
– Все будет хорошо, – прошептала Авдотья, затаскивая дочку в дом. Она была слишком занята, чтобы заметить соседскую старуху. А та вжалась лицом в плетень, с ужасом глядя на происходящее во дворе у ведьмы. Дождавшись, когда Авдотья занесла дочку в дом, старуха, мелко крестясь, выбралась из укрытия и, хлопнув калиткой, выбежала на улицу.
Вечерело. Усталая Авдотья, окинув строгим взглядом спящую дочь, наконец, перевела дух. Рана у девушки была не опасной. Плохо было то, что она потеряла много крови. Но с этой бедой ей удалось справиться.
– Ничего. Отлежишься, еще и свадебку сыграем, – почесав нос, произнесла ведьма.
Нос к неприятностям чесался с утра. Но ей было некогда придавать этому значение.
Громкий стук в дверь подтвердил опасения.
– Да что ж мне ни отдыха, ни сна, – проворчала Авдотья, открывая щеколду. За дверью никого не оказалось. Стучавший, кем бы он ни был, успел добежать до десятка станичников столпившихся за калиткой. Среди них стояла соседка, несколько ее знакомых старух, дед со сторожевой башни, казаки свободные от караула. Возглавлял разношерстную делегацию атаман.
– А скажи-ка нам Авдотья, – строго и громко произнес он, – зачем ты народ мутишь?
– Вы о чем это? – женщина нахмурилась.
– Да говорят, что дочь твоя ночью на метле летала. Потом с утра созвала ты во двор всяких птиц и приказала им истребить зерно на полях. А оно только в колос пошло.
– Кто говорит-то? – уточнила Авдотья.
– Да вот она, – один из казаков вытолкнул старушку-соседку вперед.
– Так все и было. Вот вам крест, – зачастила она. – Прилетела стая. Орлы с воробьями. И как стали тут мельтешить, а она …