Ушаков
Шрифт:
Утром следующего дня на борт поднялся первый драгоман Порты. Был он любезен и торжествен. С восхищением кивал головой и давал понять, что султан чрезвычайно доволен осмотром эскадры и поощряет экипажи деньгами.
— Вам же, высокочтимый адмирал, наш солнцеликий и зореносный султан преподносит табакерку с бриллиантами.
Драгоман хлопнул в ладоши, и два здоровенных янычара внесли поднос с ларцом. Он отстегнул защелку и, вынув табакерку, склонился, протянув ее адмиралу. Ушаков с почтением принял, поблагодарил и как-то сам потеплел. Нет, не от подарка, хотя ему он и польстил, а от того, что складывался дух союзнический, начинало потихоньку
— Имею честь пригласить славного адмирала посетить достопамятные места нашего города, — неожиданно закончил драгоман. — Карета и носилки ждут у причала.
«Какие такие носилки?» — подумал Ушаков. Но драгоман как бы догадался и объяснил:
— Не везде проехать можно. Да и чернь наша не всегда дружелюбна к иноземцам. Но вы защищены будете охраной султанской и его милостыней. Прошу на землю константинопольскую вступить.
В Азии и Европе
Когда садились в носилки, Федор Федорович даже и не знал, приличествует ли ему, командующему русской эскадрой, качаться в сем хрупком сухопутном кораблике, но понимал, что приглашение к обзору высокое, да в чужой монастырь со своим уставом и не ходят. А в этом константинопольском султанском монастыре был свой устав, который ему хотелось постичь.
— Обязательно повезу уважаемого адмирала к знаменитой Софии. То был самый знаменитый храм Византии, а ныне самая блистательная мечеть осман. Наш город единственный в мире, что в Европе и Азии уживается. Он был вначале маленьким фракийским местечком. Именовался Лигос. Затем была здесь греческая колония Византия, чье имя в империи поздней запечатлилось. А империя, как ведомо вам, Рим сменила и Новым Римом именоваться стала, а ее жители ромеями. Сия новая Римская империя тысячу лет просуществовала, и ее главный город Константинополем был назван. Турки его взяли в 1453 году, но мы, греки, — он стал тише говорить, — до сих пор так его и называем. Однако простонародье на своем дорическом диалекте часто говорило «Ее тан волин», то есть «Пойдем в город!». Солдаты турецкие видели, что они рукой указывали на Константинополь, и составили из него наименование «Естамбола». Есть у него и полутурецкое, полугреческое название Ислам-бола, что значит город Веры. Ваши русские, булгары, волохи его Царь-городом — Царским городом именуют, викинги с десятого века его именуют Миклагард, то есть Великий город.
Ушаков немало знал о Константинополе, сам бывал здесь, знал, что была тут блистательная империя. Вся Европа на поклон ходила, мудрость, ремесла, искусства всякие здесь постигала.
— Отчего же погибла? — вдруг обратился он к драгоману, как будто продолжил прерванный разговор. — Как думаете?
Грек покачал головой:
— Больше трехсот лет прошло. Кто знает. И ереси потрясали, и сластолюбие заело, и страсть к богатству, и коварство.
Ушаков смотрел на развалины мощной крепостной стены, за которой, казалось, могли веками отсидеться любые державы. Но что-то лопнуло в империи, вся она рассыпалась. Не было, наверное, согласия между сословиями, не было веры истинной, скрепляющей. Власть верховная была слаба, и подданные ей не доверяли. Он еще раз с какой-то тревогой оглядел стены и подумал: что ждет его в эти месяцы? Как благосклонна будет к нему судьба? Как взять ему дальние острова? Как удержать их в спокойствии и миролюбии? Великий город разбудил его мысли и тревоги. Спросил еще:
— Почему не обратились к Европе? Почему
— Европа сама была полудикая и в своей латинской гордыне греческую веру больше ненавидела, чем иноверцев. А крестоносцы, латинские рыцари, в своем презренье к тем, кто не молился по ихнему обычаю, и за разумных людей не считали и уничтожали их как ненужную тварь и козявку. Поэтому-то и были известны они в древней Византии как убийцы и грабители. — Драгоман вздохнул. — А мы турок виним в жестокосердии. Тот, кто себя христианином величал, не менее жесток и бессердечен был.
И опять Ушакову увиделась эта жизнь не столь простой и ясной. Знал, что латиняне против веры православной интриги плетут. Но, чтобы убийства тысячные и резню учиняли, не согласовывалось с его понятием о Европе... Да, он вступал на земли, где была великая история, где сплетались судьбы народов разных, где рождалось их величие, где заходило их солнце, чтобы когда-нибудь взойти вновь. Берется ли все сие для учета правителями сих земель? Спросил о том драгомана. Тот к Ушакову проникся и доверительно и тихо сказал:
— Начнись война — все греки за вами будут.
— Ну а те, что под французами на островах венецианских, они нас поддержат или французов?
Драгоман не сразу понял, почему адмирал задал вопрос. Подумал, пожал плечами:
— У них там другие порядки. Кого они там поддерживают, бог знает.
Поехали дальше молча. Впечатление от Константинополя вблизи было другое, чем с корабля. Срывавшийся ветер несколько раз поднимал тучи пыли, улицы были дурно вымощены, завалены грязью, носильщики спотыкались, все чаще останавливались, чтобы сменить друг друга. Не понравился ему и Сераль. Вблизи представился он как беспорядочный сбор домов, мечетей, башен, казарм, бань и садов.
— Там, внутри, есть еще крепостная стена и ворота, за которыми знаменитое здание дивана. В третий двор почти никто не имеет доступа — то двор султанский.
Иностранные посланники проводятся туда через крытый переход из дивана в аудиенц-залу султана.
Подъехали уже в карете к длинной стене с каменными воротами, приостановились.
— Вот за этими дворцовыми Портами и решаются судьбы мира и войны, налогов и походов, иноверцев и посланников иноземных. И, как вы ведаете, титул «Высокая Порта», вроде бы Высокие Ворота, означает правительство султанской Турции.
Горделиво и непреклонно звучало раньше сие название даже для Ушакова, а сейчас поблекло, и просительное что-то было в нем.
У высокой крепостной стены на площади перед мечетью вдруг все затихло. В левом ее углу послышался металлический стук. Нет, то был не барабан, а большой котел, который несли два человека. Впереди них шел в кожаном переднике с оловянными украшениями громадный турок. Он махал плеткой и что-то выкрикивал. Все идущие навстречу сторонились, прижимались к стенам и пропускали его. Ушаков с вопросом взглянул на драгомана.
— Янычары, — негромко пояснил он.
— А котел зачем?
— Ну, котел — штука важная, и похлебка у них серьезное дело. Даже полковник называется Чор-бадже, или разливатель похлебки. Котел же почитается у них за знамя. Когда они выносят его из казармы — это начало какого-то отчаянного предприятия. Что-то и сегодня затеяли.
Ушаков знал, что янычары большую силу при дворе имели, своевольничали, навязывали даже султану решения свои.
— Пошто султан не оградит себя от их разбоя, не разгонит непокорных?