Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча
Шрифт:
— Зря отпустил мужика. Больно верткий, — осуждающе покачал головой Степан — в ватаге сотник, в обозе старший. — Но решать тебе. Атаман приказал во всем потакать и тебя слушать. Так что, дальше пойдем или здесь заночуем?
— Ноне спать не придется. Пойдем к обозу, расскажу.
Тимоня не обманул. Несмотря на темень, вел уверенно, каким-то звериным чутьем находя проход, казалось бы, в непроходимых местах. Только под утро, натолкнувшись на перегородивший русло лесной
— Погоди, — осадил проводника Ярослав. — Лошади выбились из сил да и молодцы притомились. Нужен отдых.
— Лошади-то, понятное дело, возы тянут, а молодцы чего? Морды-то во какие красные, сытые, — усмехнулся Тимоня. Ему, прошагавшему всю ночь, хотя бы что. Только покхекивает. — Отдыхайте, — махнул рукой оханщик. — Лошадей распрягите, им тож роздых нужен. А я пока сосенку топором попотчую. Отрублю конец, тогда уж и молодцов твоих на подмогу кликну, а пока пущай и они сил набираются.
— Сколь простоим? — уточнил Ярослав.
— Так весь день. Как морозцем прихватит, тогда и в путь тронемся, — и насмешливо глядя на Ярослава, участливо добавил: — Ты и сам поспи, вона как насупонился…
К концу четвертой ночи вышли на волжский лед.
— До Казани полверсты, — показал в темноту Тимоня. — Как развиднеется, сами узреете. Деревенька так себе — дворов десятка три, но отогреться, отоспаться есть где. С вами не пойду. Мне домой поспешать надобно… Жонка, детишки…
Ярослав не поскупился, отсчитал десять серебряных монет. От такого богатства Тимоня впервые за весь путь онемел. Жаль, что видели это только Ярослав и Степан, а то бы обозники натешились всласть — до чего забавен был мужичонка. Так и оставили его ушкуйники с открытым ртом, сжимающего в заскорузлых ладонях серебряные монеты.
В конце апреля обоз подошел к Нижнему Новгороду. Не верилось, что ранней весной можно преодолеть такой путь, да еще на санях. Назвав себя, Ярослав с сотоварищами был пропущен в город.
Новгородских купцов в Нижнем было всего двое, и, как выяснилось, Ярослав обоих знал. У одного из них, Тимофея Пущина, он стал на постой: места было много, а плата умеренной. Когда же купец осмотрел привезенный земляком товар, то категорично заявил:
— Товар хорош, да не про нижегородских жителей!
— Как это? — удивился Ярослав.
— Ноне шелка да зарбафа [24] разве что великому князю Дмитрию Константиновичу по кишени, а кубки золоченые да оружие в каменьях и того выше, токмо хану или мурзе какому по плечу.
24
Зарбафа — парча.
— Так что же мне делать? —
— А в Новугороде на твой товар не нашлось людей охочих да денежных? — хитро сузил глаза Тимоня. Он догадался, откуда у молодца столь дорогой и редкостный товар, и теперь в душе подсмеивался над своим собратом по ремеслу, глядя, как тот пыжится с честью выйти из создавшегося положения.
— Так батюшка решил продать подороже, вот и направил меня в Низовской Новград…
— Вот оно что… Ну-ну. Дело то твое.
— Что присоветуешь, дядька Тимоня? — совсем расстроившись, попросил Ярослав старшего товарища. Тот приосанился, подпер кулаком бок и важно проговорил:
— Одно тебе остается: ждать, покуда лед не сойдет. А там идти в Укек — хорош город, хотя и не велик, но богат. Бывал в том городе. Знаю, о чем говорю. Верь, там твой товар с руками оторвут.
— Так где же тот Укек?
— Так на Волге. Не близко, но дело того стоит.
— А доселе чем мне заниматься? Батюшкины полушки проедать… Мужиков-то два десятка, их прокормить и то сколь денег надобно, а еще и лодию купить, чтобы водой идти…
— Лодию я тебе свою уступлю и человечка, что ходил со мной до Укека, тож дам. А ты смотри, думай… На то голова тебе и дадена. А пока товар-то свой можешь в моей кладовой сложить. Пойдем покажу.
Когда же зашли в большой пустовавший бревенчатый амбар, Тимофей Пущин тихонько спросил:
— А почто не у дядьки своего на постой стал? У воеводы-то Данилы Петровича места поболе будет…
— К сродственникам лучше в гости ходить, а жить… так себе дороже, — так же тихо ответил Ярослав. — Обозники мои — мужики не новгородские, им не след знать, что воевода — мой дядька. А ты помалкивай…
Только через два дня, отправив молодцов охраны на Волгу в помощь купцу Пущину колоть лед для ледника, Ярослав смог выйти на улицу без сопровождения. Воевода Данило Петрович был дома, после сытной трапезы почивал в горнице, растянувшись на лавке у печи. Рассерженный, что прервали его послеобеденный сон, воевода вышел в сени и, увидев Ярослава, удивленно просипел:
— Что? Уже идут? — И потом, осознав, что Волга еще стоит подо льдом, добавил: — С чем пожаловал?
— Может, обнимемся? Иль ты не рад мне? — широко улыбнулся Ярослав, глядя на взъерошенного, со всклоченной бородой родственника.
Обмякнув, Данило Петрович развел руки.
— Я тебе всегда рад! Иди уж, обниму по-родственному.
Обо всем поговорил в тот день Ярослав с воеводой. Решили, что пусть ватажники вольно живут, а время приспеет — тогда их в железа. Что же касается товара, то Данило Петрович рассудил по-хозяйски: