Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча

Карпенко Виктор Федорович

— По осени ты у нас полон выкупил. Заплатил сполна, без обмана. Хочу предложить тебе еще три сотни мужиков и баб с детишками. Много не возьму, — предостерегающе поднял руку незнакомец. — Расчет осенью. Дай слово, с меня достанет.

— Сколь хочешь?

— Цена та же, детвору бери даром.

— По рукам. Даю слово!

— Тимоха останется, передаст тебе полон. — И уже переходя на лодию, еще раз предложил: — Коли передумаешь, приходи, приму и одного, и с воинами. Даю слово!

Ярослав в ответ промолчал, а когда ушкуй отошел от причала, спросил Тимоху:

— Кто это?

— Походный воевода Смолянин. Был чернецом, стал повольником.

А ушкуи все шли и шли мимо пристани. Лишь последние четыре повернули к ошельскому берегу. Судя по бортам, лодии были перегружены изрядно.

4

«Ушкуйники

идут!» — неслось по степи. От города к городу, от крепости к поселеньицу катилась эта весть, обрастая пугающими подробностями. Те, кто противился воле ватажников, ложился костьми, кто же, смирившись, выходил за крепостные ворота с дарами, платил дань и оставался цел. Укек откупился, мало того, выкупил весь имеющийся у ушкуйников полон. Бельджиман же встретил ушкуи стрелами, за что и поплатился: был разграблен и сожжен. В Бельджимане повольники взяли четыре десятка купеческих лодий. Они пришлись ко времени, так как в ушкуях уже не оставалось места для добычи, а впереди еще был Сарай-Берке.

К столице бывшей, некогда мощной и единой Золотой Орды шли уверенно. Хан Азиз был занят замятней в восточных родах, граничащих с землями Тохтамыша, и потому Сарай-Берке перед ушкуйниками предстал огромный, богатый и беззащитный. Те несколько тысяч нукеров, поддерживающих порядок в стотысячном городе, были разрознены, разнежены столичной службой, и угрозы для повольников не представляли. Потому ватажники вели себя в городе хозяевами: брали, что хотели, что нравилось, чего раньше не встречали. Так на одном из ушкуев оказался белоснежный барс в клетке, взятый из ханского сада. Понравился ушкуйникам и лев, да тот оказался буйным и огромным, пришлось отказать себе в удовольствии, хотя очень хотелось диковинного зверя привести в Хлынов.

Из награбленного в Сарай-Берке многое пришлось оставить на пристани, ушкуи не смогли принять всего. Но безнаказанность и безволие татар разжигали жажду наживы, каждый из повольников уже видел себя богачом, а хотелось еще и еще. Здесь же, на площади, примыкавшей к пристани, ушкуйники приняли решение: идти дальше к морю. На совете же ближних к Прокопу и Смолянину сотников решили: золото, серебро, украшения и каменья, оружие, дорогую посуду, а также диковинные фигуры красивых баб и мускулистых мужиков из белого и розового мрамора, взятых в ханском дворце [34] , оставить в укромном месте на одном из островов. Что и было сделано в одну из ночей, когда ушкуйники стали на отдых. Дело непростое: нужно было не только спрятать добычу, но сделать это так, чтобы о месте схрона знало как можно меньше повольников.

34

По воспоминаниям арабских путешественников ханский дворец в Сарай-Берке был украшен не только скульптурами греческих и итальянских мастеров, но и живописными полотнами.

Спрятано было много, но и в ушкуях оставалось еще немало. Поговаривали, чтобы награбленное добро продать на сказочных восточных базарах, о которых по Руси ходили легенды. Золото и серебро занимает места немного.

Когда подошли к Ас-Тархану, их уже ждали. На небольшой пристани в окружении знати ушкуйников встречал хан Салгей, внук хана Джанибека. Он тут же, как неизбежное, принял требование выплатить дань, указанную Прокопом. Хан согласился также выкупить и весь полон, взятый в Сарай-Берке. Салгей унаследовал от деда хитрый, изворотливый ум, непомерную жадность и коварство. Он сладким голосом расхваливал силу и храбрость ушкуйников, их непобедимость, сравнивал Прокопа и Смолянина с великими полководцами. Хан предложил отдохнуть повольникам в его городе. Получив согласие, он устроил в честь ватажников пир.

Рекой лилось ромейское вино, слух ушкуйников услаждала странная томная музыка, а взгляд ласкали извивающиеся полуголые танцовщицы. К утру ни один из повольников не стоял на ногах, даже охрана ушкуев и та захорошела от дармового сладкого на вкус и хмельного вина.

По зову трубы на поникших, безвольных и ослабленных хмелем повольников навалились татары. Они отбирали жизни

с неимоверной жестокостью, быстро и сноровисто, словно делали нудную, но необходимую работу. Немногим удалось избежать резни. Но и те, возвращаясь на Русь, гибли от татарских разъездов, попадали в плен, тонули в волжских водах… Те же, что добрались до Ошела, имели жалкий вид. Их рассказ потряс. Один из спасшихся, отведя Ярослава в сторону, тихо сказал:

— Мне ведом остров, где укрыта добыча повольников. Будь твоя воля, покажу. Мне же от тебя нужно одно: прими к себе. Я — хороший плотник, пригожусь.

— Оставайся! Что же до богатства, то — молчи. Не то за твою жизнь не дам и полушки!

5

Весть о разоре Сарай-Берке и иных понизовых татарских городов дошла и до великого князя владимирского Дмитрия Ивановича. Даже то, что в Ас-Тархане ушкуйники нашли свою смерть, не утешила его. Он пылал местью. Но пошел почему-то не на Хлынов, где обосновались разорители Костромы, а на Новгород Великий. Подойдя к городу, он обложил его войском и стал грабить окрестности. Когда из поселений было все вывезено и даже жители уведены в Москву, великий князь принялся за волости. Много купцов и ремесленников пострадали от московской рати, не гнушались даже побором с церквей и монастырей. Дмитрий московский успокоился лишь тогда, когда по его требованию из казны города вынесли восемь тысяч рублей [35] серебром. Это половина того, что вся Русь платила Золотой Орде в год. Только после этого «жажда мести» великого князя была утолена.

35

Рубль — нижегородский серебряный рубль весил 81,5 грамма, введен в обращение с 1361 года.

Часть III

Поле куликово

Глава 1

Дмитрий Московский — князь всея Руси

1

Нижний Новгород медленно, но с упорством и настойчивостью обрастал каменными стенами. Они шли вправо и влево от Дмитровской башни, поднимаясь на десять аршин [36] : неприступные, как казалось строителям и нижегородцам. С возведением каменного кремля Дмитрий Константинович не спешил: дело это хлопотное и денежное. Серебро, взятое в походе на булгар, истаяло быстро, незаметно растрачено и то, что было собрано в качестве выхода — благо в Орде началась очередная замятня и никому из ханов не было дела до улуса Джучи. Правда, до великого князя нижегородского доходили слухи, что хан Махмуд-Булак вышел на правобережье Волги у волока, но особого значения этой вести Дмитрий Константинович не придал. Оставив княжество на своего сына Василия, со всем семейством великий князь отправился в Переяславль на смотрины. Евдокия, к великой радости, разрешилась очередной беременностью, подарив Дмитрию московскому третьего сына. Назвали княжича Юрием.

36

Аршин — мера длины, равная 0,71 м.

Ночью князя Кирдяпу разбудил воевода Данила Петрович Скоба. Когда Василий взбодрился ото сна холодной ключевой водой, воевода доложил: — Из-под Мурома пришел дозор с вестью: в Нижний идет посол Сарай-ака.

— Чей посол?

— Хана Махмуд-Булака, государь.

— Чего хочет?

— Поди, скажет, — рассудил Данило Петрович. — Хотя я и так знаю: одно надобно татарам — серебро! Чем больше, тем лучше…

— Где же его взять? Казна пуста…

— А не платить!

— Как не платить? — изумился князь Василий.

— Не платить, и все тут. Великий князь Дмитрий от кого ярлык получил? От хана Невруза, а ноне в Сарай-Берке сидит хан Азиз. Ему и выход.

— Можно и так, — согласился князь Василий. — А только татар-то полторы тысячи. Много бед наделать могут. Нижнего не дадим, а вот округу опустошить могут. И еще одно меня тревожит: в степи моровая язва опять объявилась. Как бы те татары нам ее не принесли: там уж ни стены, ни сила воинская не спасут.