Ускользающая темнота
Шрифт:
Когда поздно ночью с работы вернулся дядя, Паша спал. Поговорив с Катей, Алексей потрогал его холодный липкий лоб и решил, что завтра с утра надо непременно вызвать врача.
Зоя за весь вечер ни разу не появилась. Она сидела в своей комнате в полнейшей прострации, слушала редкие приглушенные голоса за стеной и сама не заметила, как ресницы сомкнулись, голова опустилась на подушку, и она провалилась в беспокойный сон, в котором серые тени мачехи, матери и отца сливались и спутывались, пугали ее, протягивая длинные руки, норовя схватить за волосы, за шею, за одежду; заходились громким угрожающим смехом и дышали в лицо с искаженными гримасами. Еще слова. Они постоянно
«Мы приготовили тебе сюрприз. Ты останешься довольна».
События, произошедшие утром, казались ей продолжением муторного изматывающего сна. Однако были реальностью. Когда Зоя проснулась, светило солнце, но тишина, стоящая в квартире, была не доброй тишиной. Сам воздух изменился. Стал злым. Приписав возникшее ощущение последствиям сна, она осторожно вышла в коридор, зашла в гостиную, заглянула к Кате в комнату – никого. Хлопнула входная дверь. Зоя выглянула – в прихожей снимала обувь Лиза.
– А где все?
– Беда. Паше плохо совсем стало. Утром захожу в гостиную, а он как мертвец лежит – зеленый весь и холодный. Я его давай тормошить – ни слова, голова болтается только. Я к Алексею Дмитриевичу. Он быстрей шофера своего вызвал – говорит, «Скорую» нет времени ждать, – и в больницу. Доктору знакомому позвонил. Ждет уже их. Пришлось тащить Пашу до машины, даже ходить сам не может.
– А Катя?
– Поехала с ними. Уж уговаривать ее остаться времени не было. Уперлась – и ни в какую.
– И что теперь?
– Остается ждать, когда Алексей Дмитрич позвонит.
– Гони, гони быстрей! Не видишь, парню совсем худо. – Алексей подгонял водителя.
– Да уж куда быстрее, Алексей Дмитриевич. И так на пределе еду.
Москва задыхалась. Небольшие порции прохлады, которую приносили открытые настежь окна машины, исчезали моментально, как только приходилось останавливаться на светофорах или немного сбавлять скорость.
– Катюш, ты как?
Видно было, что ей тоже совсем тяжело. Она сидела красная, мокрая, но не жаловалась. У нее на плече находилась Пашина голова, которую надо было все время поддерживать. В конце концов Кате самой стало не под силу ее держать, и она устроила ее между животом и коленями.
Теперь Паша полулежал в странной скрюченной позе. Но не испытывал неудобств. Он ничего не чувствовал и ничего не соображал. Он пребывал в полной потере сознания и летел вдаль по черной бесконечной спирали. Сначала в ватной тишине, а потом сопровождаемый далекими ритмичными ударами, стуком сердца своего ребенка.
Уложив Пашу на колени, Катя откинулась на спинку сиденья. Ей становилось все хуже. К горлу подступала тошнота, и ее могло вырвать прямо в машине, потому что не хватало сил даже сказать о том, как ей плохо. Красное лицо постепенно бледнело, и начал нарастать звон в ушах. Она пыталась глубоко дышать.
– Катенька, потерпи, совсем немного осталось. Почти приехали. – Дядя сам вытирал платком пот со лба. – Поднажми еще немного, не видишь, ребятам плохо совсем, – говорил он водителю.
– Да все уже. Вон ворота. Хорошо, открыты. – Водитель прибавил газу, и машина, громко взвизгнув шинами об асфальт, на предельной скорости въехала в поворот, ведущий к воротам больницы.
Яркий луч солнца выстрелил из-за крон деревьев и ослепляющими бликами заскакал по переднему стеклу. Совсем рядом взвыла сирена «Скорой помощи».
Все закончилось через мгновение. Погасло солнце, затихли звуки, мир оделся во тьму. От удара в столб ворот погибли
Комната страха
Она снова открыла глаза в этом частном кукольном музее, в маленькой комнате со спертым воздухом, на кровати с железными спинками и сетчатой железной сеткой, точно такой, какие стояли в пионерском лагере. Сначала сознание мутилось от того, что обещание не давать ей воды было приведено в исполнение. Воды не было долго, очень долго. Потом ее снова тошнило от этого ужасного пойла, которое приходилось пить, тошнило от еды, от этих унизительных банок, в которые она ходила в туалет, и непроходящей вони, как в палате лежачих больных, и не было никаких спасительных мыслей в голове, только слезы злости. У нее совсем не оставалось сил, она не знала, какой сейчас день и день ли вообще. Но ей было все равно. У нее не было времени думать о том, что произойдет, если ее застанут врасплох. Она вообще ничего не чувствовала, кроме вселенской ненависти к тому, что с ней происходит. Голова кружилась, и ноги дрожали, она разглядывала этих прекрасных и одновременно ужасных кукол вокруг нее. Те казались живыми. Она смотрела на них и думала, как сделать так, чтобы не она умерла первой. И кажется, придумала. Времени оставалось очень мало, и она была так слаба.
Но ее ненависть дала возможность подняться и дойти до полок с фарфоровыми людьми. Она выбирала тех, у которых длинные волосы. Выдирала сзади по несколько волосков, и нити немного резали пальцы. Выдирала и аккуратно сажала кукол на место. Она плела крепкую тоненькую косичку и планировала, что, когда настанет время очередного визита, она скажет, будто что-то попало в глаз, и попросит посмотреть, и тогда она соберет оставшиеся силы, накинет на старческую шею косичку, затянет ее и будет держать до тех пор, пока хватит сил. Может быть, ей повезет. Ведь везет же пока. Никто не заходит в комнату. Девушка положила косичку под подушку и легла на железную кровать. Ей было невыносимо жарко, сердце долбило в барабанные перепонки. Кто-то из них должен умереть первым.
Больница
Москва. Наше время
Приступы кашля прошли, и на следующей неделе ее уже выпишут домой. Было ранее утро выходного дня. Врачи и медсестры дремали по своим ординаторским. Старуха стояла у подоконника в больничном коридоре. Серые весенние тучи заволокли небо, и моросящий дождь, рисуя тонкие дорожки на стекле, делал изображение за окном расплывчатым. Еще голые деревья что-то корябали своими ветками на грубом полотне пасмурного неба. С кухни доносились запахи пригоревшей каши и дешевого кофе.
– Вот моя жизнь и близится к завершению.
Зоя Владимировна уже давно сделала себе операцию на глазах, и зрение ее не сильно беспокоило, но вот приступы кашля становились все сильнее с каждым годом, и уже несколько раз ей приходилось ложиться в больницу. Из театра она ушла давно. Врачи запретили ей соприкасаться с клеем, красками и почти со всем остальным, с чем была связана ее работа.
Старуха жила в коммуналке на пенсию. Пенсия была хорошая, да и сбережения кое-какие имелись. Что ей нужно? Чай да хлеб. Комната ее напоминала склад. Почти вся она была заставлена сундуками и коробками. Эту больницу ей посоветовала соседка. Очень хвалила врача. Пришлось сунуть медбрату на «Скорой помощи».