Ускользающая тень
Шрифт:
– Ещё одну вашу записку нашёл, – произносит Ринн, когда я разбиваю в миску яйца и бросаю туда же нарезанные дольками грибы. Возможно, Ринн просто не в духе, но мне показалось, что в его голосе прозвучало недовольство, даже с оттенком пренебрежения.
Подхожу и беру записку из его протянутой руки.
– За подушкой лежала, – поясняет Ринн. На меня не смотрит.
Возвращаюсь к плите и читаю, вполглаза следя за плитой. На первый взгляд ничего особенного – Джей просто рассказывает, что делал в школе в прошлый оборот. Но истинный смысл скрыт внутри. Записка зашифрована. Это наш с ним секретный язык.
«В
Перечитала записку ещё раз, не обращая внимания на засыхающий омлет на сковороде. Когда Джей это написал, давно? Не припомню, когда в последний раз заглядывала между диванных подушек. Должно быть, это ему приснилось в то утро, когда Джей проснулся взволнованным и был ещё молчаливее обычного. Тогда он мне про сон не рассказал. Наверное, в этом всё дело.
Джей обучил меня секретному языку при условии, что я никому не открою тайну. Конечно же я согласилась. Была очень рада, что Джей так мне доверяет. Гордилась, что он меня выделяет и что в голову ему пришла такая умная идея. Для двенадцатилетнего мальчика система была и впрямь мудрёная.
С тех пор мы по всему дому оставляли друг для друга записки. Обычно ничего особенного не шифровали – так, короткие фразы, стихи, рассказики, которые для нас что-то значили. Постепенно мы с Джеем натренировались, записки стали длиннее, зашифрованные сообщения – сложнее.
Сначала кодировали всякие мелочи, просто забавы ради. Например – как дела? Или – меня зовут Джей, а тебя? Или – у меня рубашка порвалась, зашей, пожалуйста. А потом записки превратились для нас в полноценный способ общения. В них Джей писал о том, о чём не решался сказать вслух. Наш шифр мог проникать сквозь стены, которые Джей воздвиг вокруг себя. Мне очень нравится одна девочка из нашего класса…
Ринн в первое время задавал вопросы, но я отмахивалась, говорила, что мы просто играем. Ринн не поверил. Делал вид, будто его это не волнует, но я-то видела, как Ринн бесится, что его не взяли в игру. Может, думал, мы над ним смеёмся за глаза.
Стыдно признаться, но я при виде его реакции ощущала некоторое удовольствие. Нехорошо, но правда. В конце концов, Ринн сам виноват – проявил бы больше понимания, когда Джею было десять, в двенадцать мальчик бы и с ним тоже делился секретами.
Ничего удивительного, что Джей выбрал меня. Это я всегда хвалила его за изобретательность, а Ринн за последние два года сына не похвалил ни разу. С тех пор как Джей не прошёл в Кадровый состав.
Джей вышел из спальни, когда я накрывала на стол, стараясь выложить свои творения на тарелки так, чтобы обгорелых участков не было видно. Грибной омлет, поджаренный хлеб из спор, кебаб из чёрной летучей мыши и миска тушёного мяса с пряностями. В середине стола – кувшин подсахаренной воды и три керамические кружки.
– Ну наконец-то! – улыбается Ринн. На самом деле он просто добродушно подшучивает, но Джей решил, что отец его упрекает. Такие недоразумения между ними теперь происходили всё чаще и чаще.
– И вовсе я не проспал, – бормочет Джей, глядя на медные часы на стене.
– Садись за стол, завтрак готов, – улыбаюсь я. Увидев Джея в халате, с растрёпанными волосами, снова чувствую теплоту и радость, которые заставили меня взяться за непростое дело.
Джей опускается на стул. Ринн уже принялся за еду. Аппетит у него зверский, и привередливостью мой супруг не отличается. Как же я его за это люблю!
– Папа опять уезжает, – сообщаю я и сажусь за стол сама.
Джей накладывает себе еду. Замирает и бросает на Ринна вопросительный взгляд.
– Да, – произносит тот, не переставая орудовать вилкой. Потом хлопает Джея по плечу. – Ну, ты у нас теперь большой мальчик. Плакать не будешь.
Наш сын чуть морщится, но сразу напускает на себя суровость, как и все мальчики, которые хотят казаться взрослыми мужчинами.
– Ясное дело. Когда тебя ждать обратно? Через месяц? Ладно. Чёрт возьми, всё нормально.
– Не ругайся.
– Извини.
– Ну, месяц – это ты хватил, папа наверняка вернётся гораздо раньше, – говорю я. – А если даже и нет, то я вернусь.
Джей улыбается мне. Мол, я не переживаю. Но глаза не улыбаются. Джей не может скрыть разочарования.
Наблюдаю за ними с Ринном, пока они едят. Ринн ничего не замечает, да и молчание его не тяготит. Ринн вообще считает, что нет смысла болтать, когда сказать нечего. А Джей сидит как на иголках, хочет заговорить, но не решается. Знает, что отец его всё равно не поймёт. С Ринном Джей всегда держался так, будто чувствовал себя виноватым, и мне было больно это видеть. Джей жаждал заслужить одобрение отца, в котором ему было отказано, но не знал, что для этого нужно сделать. Когда Ринн был рядом, Джей страдал, но когда его не было, становилось ещё хуже – тогда исчезали все шансы вернуть папину благосклонность.
Ринн о переживаниях Джея знал только потому, что я ему о них рассказала. Но ничего с этим поделать тоже не мог. Джей слишком умён, чтобы поверить неискренним похвалам или наигранным восторгам. А Ринн для таких уловок слишком прямодушен. Джей не мог скрыть, что на самом деле мечтает стать изобретателем, а не воином. А Ринн не мог смириться, что его сын – наш единственный ребёнок, других не будет – не соответствует идеалу настоящего мужчины, который он уже нарисовал в голове. Вот так сын с отцом и оказались в тупике.
Джей набрал было в грудь воздуха, собираясь заговорить, но его прервал настойчивый стук в дверь.
– Лисс, – прокомментировал Джей.
Ринн застонал.
Я встала, не сомневаясь, что Джей угадал. Вторая пулемётная серия ударов это только подтвердила. Никто другой не стучался к нам в дверь так, словно за ним гонятся.
– Что ей на этот раз надо? – проворчал Ринн.
Бросаю на него предостерегающий взгляд. Неуважительно отзываться о хозяевах при сыне нельзя. Ринн снова уткнулся в тарелку и принялся жевать омлет, пробормотав: