Ускользающая тень
Шрифт:
Мы мало что видим. Коридоры узкие и неосвещённые. Лишь время от времени проходим мимо других заключённых, которые тоже занимаются рабским трудом. Кроме кузницы, здесь ещё есть кухни, прачечная, хлебопекарня и дубильная мастерская, запах от которой идёт невыносимый.
А ещё есть квадратный двор, назначение которого непонятно. Нас просто оставляют в нём одних. Воздух туда поступает свободно. Потолка нет, внутрь задувает ветерок из-под сводов пещеры. Стены высокие, без окон, а ещё наверху устроена балконная ниша, в которой дежурят лучники, следящие
За нами наблюдают ещё и другие люди. Они одеты в серые мантии, богато расшитые узорами. Это в основном старики, их белые волосы с возрастом пожелтели, у некоторых глаза закрывают круглые очки в медной оправе – гурта носят такие, когда у них начинаются проблемы со зрением. Их Старейшины не позволяют гурта изменять своё тело, как принято у нас. Любые вмешательства заклинателей противоречат их вере. Они скорее позволят своим детям умереть от самой пустяковой, излечимой болезни. Мысли об их глупости всегда меня ободряют.
Заключённые собираются группами, сплетничают, играют во всякие игры, чтобы размяться. Иногда бывают драки, но охрана не вмешивается. Дерущихся сразу же окружает толпа «болельщиков». Во дворе сводятся все счёты между заключёнными. Здесь единственный запрет – не пытаться бежать, всё остальное разрешено. Одного мужчину недавно забили до смерти. Охрана сделала вид, будто не заметила. Но когда другой заключённый чуть было не повторил его участь, охранники мигом кинулись на его защиту. Видимо, некоторые пленники представляют большую ценность, чем остальные.
Ринн погиб. Джей далеко. А в том подавленном состоянии, в котором я пребываю, кажется, будто он вообще недосягаем.
Я в собственной тюрьме. Безо всяких стен и ворот.
Мы снова во дворе. После купания настроение у всех приподнятое. Борются понарошку, рассказывают смешные истории. Нерейт и Чарн что-то тихо рассказывают группе мужчин. Нерейт ухмыляется и показывает острые зубы, как у всех хааду. Эти резцы, похожие на звериные клыки, предназначены, чтобы вгрызаться в мясо. Я, как всегда, сижу, прислонившись к стене. Никто ко мне не подходит, и я довольна. Иногда, если меня что-то заинтересует, гляжу по сторонам. Но в основном просто замираю, уставившись на плиточный пол, и думаю о своём. В кузнице устаю так, что ничего связное в голову не идёт.
Тут ко мне приближаются чьи-то босые ноги. Кожа на них чёрная, блестящая. Слышала, у Детей Солнца есть какие-то особые железы, которые вырабатывают некое вещество, защищающее от солнечной радиации. Что ж, на поверхности без этого не обойтись. Действительно – вблизи чую слегка горьковатый запах.
Жду, что парень отойдёт, но он не двигается с места.
– Помоги мне, – произносит он с какой-то вопросительной интонацией.
В первый раз слышу его голос. Мягкий, с сильным акцентом. Видимо, эскаранский язык для него чужой, и говорит он на нём очень редко.
Поднимаю глаза. На лбу у парня шишка, губа распухла, и стоит нетвердо. Под тонкой рубашкой наверняка скрываются синяки. А может, у него вообще трещина
Чарн вечно пристаёт к нему во дворе, а иногда и в камере. Скорее всего, потому что парень одинокий, слабый и нездешний. Никто его не защитит, а значит, можно делать всё, что хочешь. Чарн загоняет его в угол, бьёт несколько раз, пинает ногой, когда тот падает. Быстро, точно и без малейшей злобы. Думаю, мальчик не понимает, почему Чарн его бьёт. А может, и сам Чарн этого не понимает.
– Он боится от тебя, – произносит парень. – Говорил, ты – Кадровый состав. Я слышал. И страх слышал, когда он говорил.
В первый раз вижу парня по-настоящему. Смотреть на него тяжело, так он избит. Вообще-то он красив, но не по-мужски, а по-женски. Похож на изящную скульптуру из обсидиана. Из-за синяков правильные черты лица уродливо искажены.
– Фейн есть моё имя, – представляется парень, так и не дождавшись ответа.
Некоторое время молчу. А потом слышу собственный голос, будто со стороны:
– Ничем не могу помочь. Уходи.
На самом деле я хочу сказать – проваливай, у меня горе, оставь меня одну.
Лицо парня непроницаемо. Затем он кивает, будто понял. Так и тянет завопить – да что ты можешь понять, ты ещё мальчишка и не знал той любви, какую знала я, и той боли. Но зачем? Парень отходит, держась за бок.
Бросаю взгляд на Чарна и Нерейта, те сразу отводят глаза. Они видели, что мы разговаривали.
В следующую смену в кузнице прошу другого заключённого, чтобы тот поменялся со мной местами. Буду кидать в топку кокс. Причин у меня две. Во-первых, я стала сильнее, и прежние обязанности уже не кажутся такими тяжёлыми. Мне надо усложнить себе жизнь. Но основная причина в том, что не могу видеть Дитя Солнца.
Другого заключённого два раза просить не надо. Моя работа по сравнению с его – так, лёгкая прогулка.
Около топки нас шестеро, швыряем кокс в ревущую, дымящую пасть. Тот самый хааду, Нерейт, тоже здесь. Но я ни на кого не гляжу и тружусь, не разгибая спины. От жара на коже выступает пот и так же быстро высыхает. Лица мужчин покрыты чёрной пылью. Бросая топливо в жадное пламя, они переговариваются. Смеются, отпускают непристойные шуточки про гурта, говорят всякие мерзости про других заключённых, вспоминают, как хорошо жилось дома. Подшучивают над Нерейтом, но по-дружески – называют его каннибалом. Тот поддерживает шутку и оскаливается.
Сую лопату в гору кокса и уже собираюсь закинуть новую порцию в огонь, когда хааду вдруг перехватывает мою руку.
– Да не так.
Непонимающе гляжу на него.
Нерейт указывает на мою лопату:
– Из середины бери, а не со дна. У тебя тут одна пыль.
Всё равно не понимаю.
– Закинешь её в топку, а она там вся вспыхнет и взорвётся, – поясняет хааду. – Кто-нибудь обожжётся.
Медленно поворачиваюсь, стряхиваю пыль и делаю, как он сказал. На этот раз на лопате одни куски. Нерейт удовлетворённо хмыкает и возвращается к работе.