Ускользающее пламя
Шрифт:
— В каюте вам станет еще хуже.
— Но и здесь мне не легче, — возразила она.
Бо повернул ее спиной к себе, обнял за талию и указал на море:
— Смотрите вон туда, поверх борта.
— О нет! — простонала она и в смятении отвернулась. Почему он так жесток к ней? Меньше всего в эту минуту ей хотелось смотреть на волны!
— Не на волны, — объяснил Бо, касаясь губами ее волос, — а на горизонт. Луна взошла, горизонт виден отчетливо, взгляните на него.
Серинис прищурилась, пытаясь рассмотреть призрачную темную линию между морем и небом. Прошло несколько минут, прежде
— Он неподвижен!
— Вот именно, — с негромким смешком отозвался Бо. — Правда, Земля вращается, но вам незачем думать об этом. Считайте ее неподвижной.
Серинис грустно вздохнула:
— Лучше бы неподвижной была я… Он улыбнулся:
— Не сводите глаз с горизонта, Серинис. Просто смотрите на него и дышите чистым прохладным воздухом.
Серинис повиновалась и замерла в его объятиях. Время шло, постепенно она забыла обо всем. Тепло Бо приятно согревало ее. Наконец Серинис поняла, что ей стало легче Сделав медленный вдох, она с удовольствием выдохнула морской воздух.
— Кажется, я выживу.
Рассмеявшись, Бо поплотнее закутал ее в одеяло.
— Не холодно?
Серинис покачала головой, придвигаясь поближе к нем)
— Ничуть.
Морская болезнь, терзавшая ее с тех пор, как «Смельчак» покинул устье Темзы и устремился в открытое морс, быстро отступала, сменяясь жесточайшей усталостью, какую Серинис ощущала впервые в жизни.
Положив голову в уютную впадинку между шеей и плечом мужа, она со вздохом смежила веки. Ее дыхание стало глубоким и размеренным.
Бо не шевелился, радуясь возможности держать жену в объятиях. Он смотрел на черный бархат неба, усеянный мириадами звезд. Во время затворничества Серинис его мучила мысль о непонятном разладе в его жизни, и в конце концов он понял, в чем дело: ему недоставало общества жены. О прелестных молоденьких плутовках, которых Бо посещал в прошлом, он забывал, едва покидал их. Но мысли о Серинис не оставляли его ни днем, ни ночью, она влекла его к себе все сильнее.
Корабль дрогнул под боковым порывом ветра, борясь с Гольфстримом. Еще в начале своей карьеры Бо осознал, что плыть на запад через Атлантический океан все равно что подниматься в гору. Путь «вниз по склону» занимал чуть больше месяца — благодаря преобладающим западным ветрам. Но обратное плавание растягивалось на добрых три месяца. Хотя на суше этого времени едва хватило бы на ухаживание, Бо надеялся, что он успеет решить, как далеко способен зайти в отношениях с юной красавицей, которую сжимал в объятиях.
Когда вахта сменилась, Бо унес Серинис в ее каюту. Она не проснулась, признаки приближающейся тошноты не появились. Бо снял с нее халат, успев полюбоваться свободно струящейся ночной рубашкой, ворот которой был отделан широкой кружевной каймой. Опасаясь, что Серинис замерзнет, Бо заботливо укрыл ее одеялом. По опыту первой брачной ночи он знал, что должен ограничиться лишь братскими знаками внимания.
— Не двигайся, — велела Серинис, пристально всматриваясь в линии почти завершенного портрета Билли Тодда. — Я уже заканчиваю.
Обуреваемый стремлением взглянуть на ее творение, юнга нетерпеливо заерзал.
— Сиди смирно, — строго произнесла Серинис. Сдерживая любопытство, Билли просидел
За считанные дни к Серинис вернулись здоровье и красота, а затем она занялась делом, которое привлекло внимание почти всех матросов «Смельчака», считающих, что природа на редкость щедро одарила ее талантом.
— Готово, — удовлетворенно объявила Серинис и наконец показала портрет Билли.
Рассматривая рисунок, он с изумлением качал головой:
— Вы только посмотрите, мэм! Это же я!
— Скорее, твоя в меру похожая копия, — со смехом уточнила Серинис. Она вгляделась в рисунок, довольная тем, что ей удалось схватить выражение лица юнги, стоящего на пороге юности. Очертания его щек и губ оставались по-детски мягкими, но глаза смотрели твердо и решительно, а подбородок свидетельствовал о будущей силе характера.
— Неужто я и вправду такой? — с робкой улыбкой спросил Билли.
— Да, — подтвердил Стивен Оукс, разглядывая рисунок из-за плеча юнги. — Мадам сумела не только передать черты твоей внешности, парень, она уловила твой характер.
— Благодарю вас, добрый господин, — шутливо ответила Серинис, приседая в реверансе. — Любой художник мог бы гордиться такой похвалой.
— Не хотите ли заслужить ее второй раз, мадам? — С надеждой осведомился Стивен.
— Пожалуй, я не прочь.
Серинис взяла еще один лист бумаги и грациозным взмахом руки пригласила помощника сесть. Она выбрала место с таким расчетом, чтобы видеть не только натурщика, но и горизонт. Даже теперь, спустя две недели после выздоровления, Серинис не вполне верила в свое счастье. Хорошее самочувствие поднимало ей настроение, теперь она не сомневалась, что переживет плавание и сумеет вернуться домой. Домой! Долгое время Южная Каролина была для нее не более чем давним воспоминанием. Но обстоятельства изменились, и с каждой минутой она приближалась ко всему тому что помнила и любила. Впрочем, иногда Серинис погружалась в тревожные раздумья, не зная, что ждет ее на родине.
Поправившись и привыкнув к жизни на корабле, Серинис вновь занялась рисованием, принялась писать портреты матросов и жанровые сценки. Большую часть рисунков она раздавала, оставляя себе лишь некоторые, и в том числе те, над которыми работала в тиши каюты. Серинис уже начинала подозревать, что ей принадлежит самая богатая из существующих в мире коллекция портретов Бо Бирмингема, которая с каждым днем пополнялась.
Сменившись с полуденной вахты, Бо подошел к Серинис как раз в ту минуту, когда она с улыбкой протягивала Стивену Оуксу законченный портрет.
— Вы видный мужчина, мистер Оукс.
— Ну, насчет этого не знаю, мэм, но рисунок отличный, — заверил ее помощник с довольной усмешкой. — Ручаюсь, чарлстоиские богачи станут щедро платить вам за свои портреты.
Серинис грустно покачала головой:
— Вряд ли, мистер Оукс. Обычно люди не скрывают недовольства, видя, что женщина пишет портреты, — возможно, потому, что все великие мастера были мужчинами. Уверена, жители Чарлстона настроены так же скептически, как и англичане.
— Тем хуже для них, мэм, а не для вас.