Ускользающий ангел
Шрифт:
Цыгане заверили девушку, что им не составит никакого труда свернуть к небольшой деревушке, где она жила когда-то со своими родителями.
— Нам все равно по пути, — говорили они, — и мы хотим убедиться, что ты найдешь людей, у которых сможешь остановиться. Если никто тебя не приютит, ты отправишься с нами дальше.
— Вы и так слишком добры ко мне, — сказала Ула. — Я не должна злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Что ты, — ответили ей. — Мы с тобой одной крови, и ты — одна
— Ну конечно! — поцеловала ее Зокка.
Табор приблизился к тому полю, где обычно располагались цыгане, знакомые Уле с детства. Девушка надеялась, вдруг по какой-нибудь волшебной случайности они окажутся там.
Но нет, еще слишком рано; они всегда прибывают ближе к осени.
На лугу еще оставались следы костров. Кибитка остановилась под сенью деревьев, и Ула вышла из нее.
Пройдя немного по дороге, она увидела остроконечную крышу дома, где прожила семнадцать лет. На какое-то мгновение взгляд ее затуманился пеленой слез. Приблизившись к дому, Ула остановилась, глядя на опустевший дом, где она когда-то была так счастлива.
Девушка ждала, что после того, как дядя распродал имущество ее родителей, чтобы расплатиться с долгами, на место отца сразу же назначили нового преемника.
Но за закрытыми окнами дома не было видно занавесок, а в ухоженном прежде садике буйствовали сорные травы.
— Странно, — сказала про себя Ула.
Вдруг ее осенила радостная мысль, что если дом заброшен, возможно, ей удастся устроиться там.
Она осторожно приблизилась к нему, прячась за окружающей сад изгородью. Подойдя к калитке, Ула увидела вдалеке согнутую фигуру, в которой узнала старика Грейвза. Он трудился в огороде за домом.
Открыв калитку, Ула радостно бросилась к нему по заросшей дорожке, мимо кустов сирени и жасмина.
Старик мало изменился по сравнению с тем, каким она его помнила, разве только волос на голове у него стало меньше, а те, что остались, поседели.
Увидев Улу, старик выпрямился и удивленно спросил:
— Вы ли это, мисс Ула? Девушка сорвала с головы платок.
— Я, Грейвз. И не смейте говорить, что забыли меня.
— Конечно, не забыл, — ответил старик. — Но, я слышал, что вы куда-то пропали.
— Откуда вам это известно? — быстро спросила Ула.
— О вас справлялись двое верховых. Я решил, это чьи-то слуги.
— Они еще здесь? — испуганно воскликнула Ула.
Грейвз покачал головой.
— Не-ет, уехали — три дня назад это было, и я сказал, что вас тут давно не было видно, тогда они уехали обратно.
Решив, что это скорее всего были слуги ее дяди, Ула вздохнула:
— Никто не должен знать, что я здесь. Кто живет в нашем доме?
— Никто, — ответил Грейвз. — Новый викарий сказал, домик слишком
— Да, конечно, — согласилась Ула. Разумеется, дом рядом с церковью был гораздо просторнее и внушительнее того домика, в котором она жила с родителями.
С того места, где она стояла, девушке было видно старинное здание церкви, в которой ее крестили, и вид этот каким-то образом наполнил душу Улы спокойствием, словно рядом с ней незримо присутствовал ее отец.
— Грейвз, если в доме никто не живет, мне хотелось бы заглянуть туда.
— У меня есть ключи, мисс Ула. Я храню там садовый инструмент.
Ула недоуменно взглянула на него, и он продолжал:
— Епископ говорил, что я должен приглядывать за этим домом — вдруг он кому-нибудь понадобится. Я посадил в огороде кое-какие овощи, но силы уже не те, что прежде.
— Это уж точно, — сочувственно проговорила Ула. — Я хочу зайти в дом.
Пошарив в кармане, старик нашел ключ и протянул его Уле.
— Я осмотрю дом, — сказала девушка, — а потом мне бы хотелось переговорить с вами.
— Я буду тут, мисс Ула, не беспокойтесь. На чердаке осталась часть ваших вещей, которые не удалось распродать. Я убрал их туда на всякий случай.
Одарив старика улыбкой, Ула, не в силах больше ждать, поспешила к черной двери и, отворив ее, вошла в дом.
Сразу же ее охватило такое чувство, что родители рядом и ей больше нечего бояться.
Комнаты первого этажа были совершенно пустые, если не считать нескольких вытертых ковров и застиранных занавесок, за которые нельзя было выручить и гроша.
Перед глазами Улы, однако, стояла картина того уютного, дышащего любовью дома, каким он был при жизни ее родителей.
Вот ее мать расставляет вазы с цветами в гостиной, а отец в соседней комнате за письменным столом готовит воскресную проповедь.
Но надо подняться на второй этаж.
Хотя в спальне родителей больше не было широкой кровати и простой мебели светлого дерева, Уле казалось, сами стены здесь излучали свет, которым была наполнена жизнь двоих людей, беззаветно любивших друг друга.
То же самое девушка ощутила в соседней комнате, некогда принадлежавшей ей, такой уютной и радостной.
— Я вернулась домой, — произнесла вслух Ула, проходя по коридору к узкой винтовой лестнице, ведущей наверх.
Чердак был завален предметами их обихода, кухонной утварью, которые не удалось продать.
На стене висели платья, принадлежавшие Уле и ее матери, по-видимому, оказавшиеся слишком тесными для деревенских женщин.
Или, может быть, суеверия не позволяли им носить одежду умершей?