усLOVEности

Мне тучи шепчут притчи над рекой,

В которую ныряют колокольни.

Стрижам и чайкам под дождём привольно,

А город празден в этот час лихой.

Над мостовой шуршащий шум машин

Плывёт и утопает в хлипких липах.

И слышен грай крылатых архетипов,

Их криками намокший сквер прошит.

Благоухают

По тротуарам капли бьют морзянку,

Пищат синицы, тенькают зарянки,

Не разбираясь в отзвуках войны.

Фатальность стала главной из примет,

Здесь кофе пьют под рокот канонады.

И с раздраженьем никакого сладу,

Когда надежд на безмятежность нет.

Мой дикий край, где половецких баб

Вгоняли в основанья хат казачьих.

Где воздух летний душный и горячий

Нас не спасал от цепких шахтных лап.

Мы углублялись в книги, и в шпуры

Входили анкерно, и этот мир крепили,

Питаясь воздухом со взвесью чёрной пыли,

Не зная, что мы часть большой игры.

Но мы не верили в зависимость свою,

И обходили споры стороною.

Пока наш мир не снизошёл на дно и

Мы у судьбы осели на краю.

Здесь на кладбище над утомлённой рекой,

Где могилы стык в стык, как дощечки паркета,

Мы с тобой оказались – заложники лета,

И высокого неба коснулись рукой.

Здесь сквозь кроны лучи пробивались едва,

Озаряя гротескный портрет Пастернака,

Над рядами камней, чей удел одинаков,

Мы слонялись и в пазлы слагали слова.

Воздух душен и густ был, как перед грозой,

За оградой корова паслась одиноко,

Улыбался печально поэт Виктор Боков,

Рядом свиток гранитный гласил: «Доризо».

Мы с тобой удивлялись, немного отстав,

Что здесь время казалось застывшим и плоским…

Здесь сошлись Евтушенко, Чуковский,

Тарковский,

Рядом с ним деревянный голбец-кенотаф.

Уходили мы молча, ворот хриплый зев

Пропускал нас, как будто портал меж мирами.

Леденцовые маковки плыли над нами,

И князь Игорь встречал нас, распятье воздев.

Вот так и дышу я сомненьем живым:

Глазел на Оку, но не видел Невы.

И нивы волнистые, всплеск ковыля

Близки мне. Но снится другая

Я столько писал – не свести топором:

О киевских кручах над древним Днепром,

О шахтных глубинах, о кольцах Москвы…

Но я до сих пор не дошёл до Невы.

Я пики Ай-Петри в стихах воспевал,

Бродил по дворцам, в катакомбах бывал,

Дышал водопадами, слушал прибой…

А хочется встретить рассвет над Невой.

А я весною этой обездолен,

И ощущаю в стылом сердце пустоту.

Как лепестки ловлю надежды на лету,

И грежу о родной земле до боли:

Не хочется ни сакур, ни магнолий,

Увидеть бы, как абрикосы зацветут.

Не хочется морской волны камланья,

Залитых солнцем гор в чужой стране…

Мечтаю я о новом светлом дне,

Когда прохладной утреннею ранью

Увижу я на грани мирозданья,

Как зеленеют терриконы по весне.

Ведомый судьбой по сырой и холодной земле,

Устало листаю десятки кочующих миль.

Моя одиссея свершается в Па-де-Кале

На ветреных улицах сонного города Лилль.

Чуть ёжась, по скользким проулкам вперёд, наугад

По лужам бреду, словно в песне апостол Андрей.

Кофейни, театры, и тут же впивается взгляд

В соборный фасад утюга Нотр-Дам-де-ла-Трей.

Но ветер бродяжий зовёт, и тоскою объят,

Смиренно вхожу в постаревший сутулый вокзал.

Часы мои сникли и стрелки уставшие спят…

А хищное время опять обнажает оскал.

Отцвели форзиции,

Сдав свои позиции:

У весны ротация – зацвела сирень.

Но безлюдны улицы,

Поднебесье хмурится,

Здесь автоматически человек – мишень.

Старой бесприданницей

Ходит смерть и мается,

Косит одуванчики, топчет зеленя.

А мои окраины

Биты и изранены,

Плачутся околицы в фосфорных огнях.

А весна не ленится,

Всё цветёт и пенится,

Что ей до погибельных огненосных дней?

И с предельной грацией

Кружится в акациях –

Всё по расписанию, даже на войне…

И если есть на белом свете счастье,

То в этом ощущении оно.