Услышь меня, чистый сердцем
Шрифт:
Сижу у себя в кабинетике, Володя подходит к окну и говорит:
— Валюшка, пожалуйста, закрой дверь на ключ. Я хочу к тебе. Я войду через окно.
— Но оно сеткой закрыто.
— Ничего.
Я закрыла дверь, а Володя каким-то инструментом отодвинул железную сетку и вошел ко мне в комнату.
— Господи! Что же сердце так колотится?
— У меня тоже, — говорит
Расстегивает мою кофточку, снимает колготки и сам раздевается догола. Матрасы новые, белье свежайшее. Целуемся… Позже лежим, взявшись за руки, и я спрашиваю:
— А какое сегодня число?
— 30 октября.
— Да? День рождения Достоевского.
Володя улыбается. Я тоже. Мы счастливы. Он потихоньку через окно уходит.
Открываю дверь и говорю:
— Что-то я заснула, — и пошла погулять.
Встречаю Толю Калачева, художника. Он симпатичный и талантливый мальчик. Говорю ему:
— Толенька! Напиши мне портрет Володи Кукушкина. Пожалуйста.
— Хорошо, — тут же согласился Толя. Мы с ним дружим, и день рождения у нас в один день — 18 июня, только он намного моложе меня.
Через несколько дней портрет Володи, довольно большой, написанный масляной краской, у меня. Я отправила его домой, через вольных, конечно…
…Скоро, очень скоро и мне предстоит покинуть Можайскую зону. Что-то ждет меня там, впереди? Новые радости или новые беды? Новые потери или новая любовь? Жизнь покажет».
Эпилог
Моя жизнь удивительна контрастами: если счастье — его много, если горе — такое, что его почти невозможно перенести.
Возвращение в Москву, изменившуюся, почти чужую, возвращение после случившегося к нормальной жизни было трудным. Но это — тема для другой книги. Скажу лишь, что и тогда я выжила благодаря моим друзьям.
Их звонки начались сразу по приезде из Ростова. Приглашения сниматься и играть следовали одно за другим.
С «Мосфильма» — сниматься в картине Ольги Наруцкой, потом — от Бориса Ермолаева, Толи Мережко…
Множество предложений из театров. Я приняла приглашение Наташи Фатеевой играть с ней в «Арт-Центре» Прудкиных
Но если бы не они, мои друзья, что было бы со мной? Была бы я вообще сегодня жива?..
За эти годы погиб один из самых близких — Сашенька. Умерла мама. Ушел из жизни Саша Кайдановский. Не стало совсем недавно Павлика Арсенова.
За всех за них — живых и мертвых — благодарю Бога, не устаю молиться за них каждый день.
Мое прошлое, его самые счастливые, преисполненные любви голы или самые трудные, наполненные тьмой и белой, всегда рядом.
Не только здесь и сейчас. Было так и во времена заключений тоже. Я никогда не забуду свое первое Рождество в Можайской колонии.
День был чудный: 7 января, Рождество Христово! На зоне — чистый снег, и снегири с розовыми грудками торжественно сидят на украшенных снегом серебристых веточках. Синички садятся на руки и заглядывают в глаза, весело чирикают воробышки, а наши любимицы — зоновские кошки с именами Амнистия, Прокурор, Святой Васька — лениво ходят по аллее.
Солнце! Кругом солнце!
Иду в библиотеку просмотреть газеты. Смотрю «Советскую культуру». Некролог. Вижу фамилию — Тарковский. Сразу же перед глазами — красивое аскетическое лицо Арсения Александровича. Сердце сжалось. Отложила газету. Опять взяла. Прочитываю, что из жизни ушел Андрей Тарковский. Как — Андрей?! Господи! Как — Андрей?! Мне стало плохо.
…Вечером, под луной, между сугробами присела я на корточки, чтобы никто не видел, как плачу. Под телогрей кой, словно утешая меня, мурлычет котенок. Я не могу успокоиться, все плачу и плачу, шепчу дорогое имя, прошу за что-то прошения, говорю, что люблю его… Он же хотел, он должен был вернуться, чтобы снимать главный фильм своей жизни — фильм о Федоре Михайловиче Достоевском. «Андрей, — зову я, — Андрей!..»
Нет больше зоны. Есть снег, я, и высокое Рождественское небо, и Господь, принявший его душу, выполнившую свой долг перед Богом и перед людьми…
С тех пор и навсегда для меня моя вера в Бога такой и останется: я и Небо, Небо и я… Небо…