Услышать тебя...
Шрифт:
поддакивают ему, как это иногда делают, чтобы ублажить нервного, капризного ребенка. Однако, присмотревшись, он понял, что и Лиля, и Капитолина Даниловна, и Витя совершенно искренне считают главу семейства оракулом, изрекающим только мудрые истины. Особой мудрости в этих истинах Сергей пока не обнаружил. Скорее, это были прописные истины, но у домочадцев они вызывали тихий восторг и благоговение.
Дома Николай Борисович держался ровно, никогда не повышал голоса. Этого, правда, и не требовалось: все его слова ловили на лету. Всякий раз вечером начиналось обсуждение: что Николай Борисович любит,
Сергей как-то сказал Лиле, что уж слишком они много дифирамбов поют своему любимому папочке. Лиля обиделась.
— Папа для нас делает все, — сказала она. — Разве могла бы я закончить университет без его помощи? Твои пятьсот рублей — это мизерная сумма по сравнению с тем, что давал мне отец. Ты посмотри, у нас в доме все есть. И опять же благодаря папе. Я удивляюсь тебе: что бы папа ни сделал, ты никогда не скажешь доброго слова. Сидишь как бирюк... Поверь, если он почувствует, что ты его уважаешь, он ничего для нас с тобой не пожалеет. .. Кстати, ты видел чешский хрусталь в гостиной? Мама согласна нам его отдать, дело за папой... Сережа, будь к нему повнимательнее! Пожилой человек, ну что тебе стоит лишний раз сказать ему что-нибудь приятное? ..
На это Сергей С раздражением ответил, что четвертой скрипкой в их слаженном оркестре он никогда не будет... Не может он лукавить даже ради чешского хрусталя!
Сергей уже отчаянно зевал и подумывал о том, как бы выбраться из-за стола, но тут его насторожили последние слова хозяина дома.
— Лиля мне прислала несколько твоих фельетонов,— говорил он. — Хлестко написаны, ничего не скажешь! Ну и что, этих людей сняли с работы? Начальника ремстройконторы?
— Сидорова? — вспомнил фамилию Сергей. — Сняли. И по партийной линии влепили строгача.
— Печать — это великое дело, — солидно заметил Николай Борисович, прищурив глаз.
— Подумаешь, начальник ремстройконторы, — сказала Лиля. — После одного Сережиного фельетона —. его напечатали в центральной прессе — сняли с работы управляющего трестом леспромхозов.
— Вот даже как? — удивился Николай Борисович. Один глаз его — искусственный — не мигая, смотрел прямо ,а второй — прищуренный — ощупывал Сергея.
Наверное, надо было что-то сказать, потому что все : интересом уставились на него. Даже порозовевший Витя, на голове которого, будто по волшебству, появились узбекская тюбетейка, Помнится, когда садились за стол, ее не было. Но тут Сергея заинтересовало другое: смирно сидевший на ветке богомол вдруг сделал стремительный рывок и схватил с другого листа большую ночную бабочку. До сей поры сложенные будто для молитвы передние ножки яростно заработали, терзая зазубринами и заталкивая в широко распахнутый рот трепещущую добычу. Лист задрожал, и богомол вместе с бабочкой перебрался на ветку. Он и на ходу шевелил челюстями и пилил жертву своими зазубринами.
— Маленький, а какую бабочку сцапал! — поразился Сергей.
—
— Сняли, сняли, — улыбнулся Сергей. — И управляющего трестом сняли. Если факты подтверждаются, то всегда после серьезных фельетонов кого-то снимают с работы, кому-то дают нахлобучку.
— Не понимаю, — пожала плечами Лиля. — При чем тут бабочка?
Сергею не захотелось портить аппетит богомолу, привлекая к нему всеобщее внимание, и он промолчал. После некоторой паузы Николай Борисович негромко кашлянул и сказал:
— Я тебе тут подброшу материал, а ты напиши в «Андижанскую правду» фельетончик.
— А что за материал? — поинтересовался Сергей.
— Сергею фельетон написать —раз плюнуть, — сказала Лиля. — Один раз он написал фельетон прямо в номер. В кабинете редактора. За два часа, Сережа?
— Не помню, — поморщился Сергей.
Ему не понравился тон жены: угодливо-предупредительный. С одной стороны, вроде бы с гордостью рекомендует мужа отцу, с другой — за Сергея решает, писать ему фельетон или нет. И потом, почему она не сказала, что посылает в Андижан его фельетоны?
— Я очень рассчитываю на тебя, Сергей. — сказал Николай Борисович.
— Надо познакомиться с материалом. Возможно, и не потянет на фельетон.
— У тебя бойкое перо, постараешься — напишешь.
— О чем все-таки речь?
— Об этом в другой раз, — уклонился от разговора Николай Борисович. Поднял рюмку и чокнулся с Сергеем.—За тебя. Чтобы ты в этом доме был всегда своим человеком!
Несколько дней спустя Лиля радостно сообщила, что лапа разрешил забрать чешский хрусталь.
— На кой он нам? — спросил Сергей. — Поставить и то негде.
— Не вечно же мы будем жить в этой дыре! — возразила Лиля. — Получим когда-нибудь и настоящую квартиру.
Лиля почти каждый день показывала ему разные женские безделушки, импортные кофточки, украшения, которые дарили ей родители. И в глазах ее было столько счастья, что Сергей однажды не выдержал и сказал:
— Ты помешалась на этом барахле. Ну куда тебе столько? Хватаешь и хватаешь... Не солить же твои кофточки-платья!
— Ну и чудак же ты, Сережа! — рассмеялась Лиля. Она только что получила от матери золотое колечко с бирюзой, и даже резкие слова мужа не могли испортить ей настроение. — Радовался бы! Тебе не придется покупать. .. И потом, это подарки. А кто от подарков отказывается? ..
— Противно мне все это, — сказал Сергей и ушел в пропахшую лекарствами прохладную комнату поработать.
Разговор с Николаем Борисовичем о фельетоне состоялся через неделю. Был такой же теплый вечер. Накрытый стол в винограднике, шашлык, коньяк..
Земельский на этот раз выпил больше обычного. На круглых щеках выступил румянец. Он то и дело брал с колен полотенце и вытирал пот. На бутылке «Цинандали», извлеченной из холодильника, тоже выступили мелкие капли.
Пристально глядя на Сергея, Николай Борисович ровным голосом, неторопливо изложил суть дела. Все семейство смотрело ему в рот и, когда он обращал на кого-либо взгляд, согласно кивало. Даже молокосос Витя с важным видом поддакивал, хотя был занят