Уснуть и только
Шрифт:
Прислушиваясь к разговору, Николас думал о том, как же ему уберечь Генриетту от такой полной опасностей жизни. Он понимал, что теперь, если только разбойник не бросит ее, она навсегда связана с ним. Если бы это я был отцом ее ребенка, угрюмо подумал Николас, тогда Генриетту ожидало бы со всем иное будущее.
Джон Лэнгхем поднялся с традиционными слова ми:
– Джентльмены, не пора ли нам присоединиться к дамам? – и добавил: – Прошу прощения, что тороплю вас, но я знаю, с каким нетерпением они ждут возможности услышать игру Николаса Грея.
Грубоватый
– Если не возражаете, Лэнгхем, я лучше останусь здесь. Не обижайтесь, лейтенант, но я никогда не понимал смысла в музыке.
Джон, улыбаясь, кивнул и вместе с остальными перешел в салон, где живописным полукругом разместились Люси, Филадельфия и жена грубоватого джентльмена – маленькая, похожая на птичку особа с быстрыми карими глазами. Николас с тревогой заметил, что Филадельфия уже трет глаза, а она при виде него зашмыгала носом и ошеломила всех заявлением:
– Ах, музыка всегда вызывает у меня слезы, а особенно музыка дорогого лейтенанта Грея.
– Сегодня я постараюсь сыграть что-нибудь веселое, – пообещал Николас, надеясь, что находится для этого в достаточно хорошем настроении.
Солнце стояло еще высоко, и когда молодой человек сел спиной к окну, его лицо оказалось в тени. Яркие лучи били прямо в глаза слушателям, и сегодня они не могли наблюдать за музыкантом. Несмотря на данное Филадельфии обещание, против воли Николаса в музыке звучали нотки меланхолии. Лютня пела о безнадежной любви, о поисках задушевного друга. Когда звучали последние аккорды, Николас поднял голову и увидел, что Люси Бейкер смотрит на него с очень странным выражением, как будто видит его впервые в жизни. Округлив губы, она шепотом произнесла какое-то слово, но Николас не смог прочитать его и снова склонился над инструментом.
К тому времени, когда он завершил концерт, плакала уже не только Филадельфия. Глаза Люси и Томаса были подозрительно красны, а Джон Лэнгхем шумно сморкался. Из этого Николас заключил, что сегодняшнее выступление удалось ему, однако не мог припомнить ни единой ноты, так далеко витали его мысли, пока он играл.
– Мой дорогой сэр, – протянул ему руки хирург. – Что я могу сказать? Вы играли блестяще, изумительно, великолепно. Должен признаться, что вы заставили меня плакать.
– Очень мило, – сказала похожая на птицу дама. – Прелестно.
Ну-с, пойду приведу Роджера, пока он там не заснул. – Громко рассмеявшись, она вышла, в то время как Николас, воспользовавшись тем, что остальные начали переговариваться между собой, шепнул хозяину дома: – Мистер Лэнгхем, я хотел бы поговорить с вами наедине. Нельзя ли мне задержаться, когда остальные гости разъедутся?
Джон удивленно приподнял брови, однако сразу же согласился.
– Разумеется, лейтенант. Такому выдающемуся музыканту, как вы, нельзя отказать ни в какой просьбе.
Поблагодарив его, Николас ждал в салоне, пока хозяин провожал гостей. Вскоре после того, как последняя карета выехала за ворота, Лэнгхем появился в дверях, держа в руках кувшин с портвейном и два стакана.
– Итак,
Николас решил прямиком перейти к делу.
– Сэр, я узнал, что вы проводите эксперименты, позволяющие отправлять пациентов в прошлое, в то состояние, которое, по-видимому, является предыдущей жизнью.
Лэнгхем перебил его очень недовольным тоном:
– Кто вам об этом сказал?
– Несколько дней назад я обедал в Глинде у миссис Тревор, и Генриетта рассказала мне о ваших исследованиях. Умоляю вас, не сердитесь на нее. Мы разговаривали совсем о другом предмете, и она была весьма расстроена. Так что это вышло почти случайно.
– Понимаю, – кивнул Джон, ограничившись этим замечанием.
– Признаюсь, – продолжал Николас, – что поначалу я был настроен весьма скептически. Но потом кое-что вспомнил.
– Что же?
– Мой учитель музыки однажды сказал, что я принес музыкальный дар в мир вместе с собой. Меня всегда поражало это замечание, я часто задумывался над тем, что же он имел в виду, но теперь, возможно, вы держите в руках ключ, мистер Лэнгхем.
– Вы хотите, чтобы я попробовал отправить вас в прошлое, лейтенант?
– Да, сэр, но с одним условием.
– С каким же?
– Вы оставите мне память обо всем, что откроется, без всяких исключений и ограничений.
– Но вы можете узнать вещи, которые шокируют вас, лейтенант Грей.
– Нет, – отрезал Николас, – меня уже ничто не может шокировать, мистер Лэнгхем. Слишком многое уже обрушилось на меня в последнее время, чтобы еще что-то могло меня потрясти.
– Вот они! – воскликнул Джон Роджерс – Смотрите!
Проследив за направлением слегка дрожащего пальца, лейтенант Джекилл издал торжествующий возглас.
– Значит, этому красавчику удалось заманить его в свои сети! Джарвис не выдержал. Диннадж обещал, что если его план удастся, то сегодня ночью они проедут по этой дороге.
Джон Роджерс широко усмехнулся.
– Отлично проделано, Джекилл. Что дальше?
– Мы вызываем подмогу и следуем за ними в Вест-Чилтингтон, а там в темноте окружаем дом. Завтра утром, когда ублюдок еще будет без штанов… – Джекилл крякнул от удовольствия, хлопая себя по бокам, его глаза, обычно столь холодные, горели от возбуждения. – Завтра утром мы потребуем, чтобы он сдавался. Что вы об этом думаете?
– Это несложно. Представляете лицо Кита Джарвиса, когда он узнает, что его брата схватили в постели хорошенького мальчика? – Джекилл утер глаза рукавом.
– Он отправится вызволять братца, и это будет означать конец для него самого.
– Однако ничего не выйдет, если мы не поторопимся, – напомнил Роджерс. – Пойду приведу остальных.
– Не забудьте про констеблей.
– Ни в коем случае – Роджерс взглянул на заходящее солнце. – Через час встретимся на Сторрингтонекой дороге.
– Отлично, – кивнул Джекилл, лицо которого успело приобрести обычное спокойное выражение. – Сегодняшняя ночь увидит начало конца Мэйфилдской шайки.