Успеть до захода солнца
Шрифт:
Она жила этой мечтой. Ребенок родится, ребенок откроет перед ней дверь для побега. Для нее он средство, чтобы покончить с этим кошмаром, – и ничего больше, ведь это существо, которое безумный тюремщик насильственно поселил в ней.
Когда она поднимется наверх, когда к ней вернутся силы, когда она поймет, где находится, когда Сэр начнет ей доверять, она убежит.
К Рождеству она будет дома, в безопасности, а ублюдок будет убит или попадет за решетку. Ребенок… она не могла думать об этом.
Пока не хотела.
В
Когда отошли воды, она начала кричать. Кричала так, как не кричала в первые недели заточения. И, как и в те недели, никто не приходил на ее крик.
Она в ужасе заползла на койку, а схватки все усиливались, делались чаще. Ее горло пересохло, жаждало воды, между схватками она набирала воду из раковины в одну из чашек «Дикси», которые он принес ей.
Через десять часов после первых схваток открылась дверь.
– Помоги мне. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне.
Он торопливо сбежал вниз и встал, хмурясь, потом молча сдвинул шляпу на затылок.
– Пожалуйста, мне больно. Ужасно больно. Мне нужен врач. О господи, мне нужна помощь.
– Женщина рожает детей в крови и боли. Ты такая же, как все. Хороший день. Прекрасный день. Мой сын рождается на свет.
– Не уходи! – зарыдала она, когда он стал подниматься по ступенькам. – Господи, не оставляй меня. – Потом боль лишила ее способности говорить, оставив только вой и визг.
Он вернулся со стопкой старых полотенец, более пригодных для мытья пола, с водой в оцинкованном ведре и ножом в ножнах на поясе.
– Пожалуйста, вызови врача. Кажется, что-то не так.
– Все так, иначе не бывает. Это наказание Евы, вот и все. – Он откинул подол ее платья и сунул в нее пальцы, вызвав новую волну боли.
– Похоже, ты почти готова. Давай, ори сколько хочешь. Никто тебя не услышит. Мой сын рождается. Я сам приму его. Достану собственными руками на моей собственной земле. Я знаю, что делать. В свое время принял немало телят, а это то же самое.
Оно разорвет ее пополам, это чудовищное существо, которое ублюдок посадил в нее. Обезумев от боли, она колотила его, вырывалась. Потом просто зарыдала, обессилев, когда он снова ушел.
Она снова стала драться, хрипло крича, когда он вернулся с веревкой и привязал ее к койке.
– Ради твоей же пользы, – сказал он. – А теперь начинай выталкивать моего сына. Тужься, слышишь? Или я прямо сейчас вырежу его из тебя.
Обливаясь потом, Элис тужилась из последних сил, даже когда ее разрывала боль.
– Головка высунулась, ой, какая красивая. И уже волосики на ней. Тужься!
Она собрала оставшиеся
– Вышел? Вышел?
– Ты родила девку.
Она словно одурела от наркотика и чувствовала себя вне собственного тела, глядя сквозь глазурь слез и пота, как он держал извивавшегося ребенка, скользкого от крови и кала.
– Девка.
Его глаза, пустые и холодные, смотрели на Элис, и в ней снова вспыхнул страх.
– Мужчине нужен сын.
Он положил ребенка ей на живот, вытащил из кармана суровые нитки.
– Приложи ее к груди, – приказал он, перевязывая пуповину.
– Я… я не могу. У меня руки привязаны.
С неподвижным, как маска, лицом он выдернул из-за пояса нож. Элис инстинктивно выгнулась, дернула за веревки, отчаянно стремясь обхватить руками ребенка, защитить его.
Но он всего лишь перерезал пуповину, потом веревки.
– Тебе нужно избавиться от последа. – Он притащил второе ведро. Крик девочки стал громче, и Элис обняла ее.
Новая, но не такая сильная, как до этого, боль застигла ее врасплох. Он швырнул плаценту в ведро.
– Заткни ее мяуканье. Помойся, и ее тоже вымой.
Он стал подниматься по лестнице и оглянулся в последний раз:
– Мужчине нужен сын, и он заслуживает сына.
Дверь захлопнулась. Элис лежала в грязной постели, ребенок извивался и кричал рядом с ней. Ей не хотелось его кормить, она не знала, как это делать. Ей не хотелось оставаться наедине с младенцем. Не хотелось смотреть на него.
Но она все-таки взглянула и увидела, как беспомощно оно лежит рядом с ней, это существо, которое росло внутри ее.
Это существо. Этот ребенок. Дочь.
– Все хорошо. Все будет хорошо. – Она пошевелилась, поморщилась и села, покачивая ребенка, поднесла девочку к груди. Ее чуть раскосые глаза слепо смотрели куда-то. Потом она поняла, что дочка взяла сосок и начала сосать.
– Вот видишь, да, вот видишь. Все будет хорошо.
Она ворковала, гладила крошечную головку и чувствовала, что ее переполняет огромная, невозможная любовь.
– Ты моя, не его. Только моя. Ты Кора. Так зовут твою бабушку. Теперь ты моя Кора, и я буду тебя любить.
Он бросил ее на три дня, и она боялась, что он не вернется. Со своей прикованной ногой она не могла добраться до двери и выйти из дома.
Будь у нее что-нибудь острое, она, может, попыталась бы отрезать собственную ногу. Скудные припасы таяли, но у нее были полотенца для дочки. Она намыливала и стирала их, чтобы маленькая Кора оставалась чистенькой.
Она сидела в кресле с дочкой на руках, пела песенки, ласково уговаривала Кору, когда та капризничала. Она носила дочку на руках, целовала в пушистую головку, любовалась крошечными пальчиками.