Успеть к полуночи

Лайл Гэвин

– Да, скорее всего его подхватит течение и утащит в море.

– Наверное. А может, просто отнесет подальше отсюда. Через несколько дней точное время его смерти будет практически невозможно установить.

Харви как-то странно посмотрел на меня.

– Господи, я совсем не пытаюсь лишить беднягу достойных похорон, продолжал я.
– Все дело в том, что он для нас дьявольская обуза. Не дай Бог, что-нибудь случится и наш путь проследят до этого пляжа. Я не хочу, чтобы его здесь нашли.

Харви кивнул, и, подхватив

труп, мы потащили его к морю. Он был тяжелым, поэтому шли мы медленно и неуклюже, но в конце концов доволокли его до кромки прибоя. Зайдя в море до колен, мы бросили его в воду. Он тут же всплыл, и на секунду мне показалось, что он не хочет с нами расставаться. Но потом я заметил, что каждая волна относит его все дальше.

Поднявшись на насыпь, я обернулся. Горизонта не было видно; в темноте море и небо полностью сливались. На всякий случай я достал фонарь и просигналил "О'кей" азбукой Морзе. Ответа не последовало.

Впрочем, иного я и не ожидал: в такой дождь и при полной неразберихе в организации всей операции Маганхарду надо было опоздать по меньшей мере на час, прежде чем я начал бы волноваться. Я только надеялся, что у него хватит ума не входить на яхте в пределы трехмильной пограничной зоны и остаток пути во французских территориальных водах проделать на маленькой шлюпке.

Предстояло долгое ожидание под дождем, но совсем не обязательно было мокнуть вдвоем.

– Идите в машину, - сказал я Харви.
– Смените меня через четверть часа.

Он ничего не ответил, даже не шелохнулся. Я посветил фонарем ему в лицо, и он резко отдернул голову.

– Уберите этот чертов фонарь!

– Извините.

– Никогда больше так не делайте. Я должен видеть.
– Судя по голосу, он явно нервничал.

– Извините, - повторил я.
– Вы что, не хотите посидеть в тепле?

– O'кей, - сказал он, по-прежнему не двигаясь с места.
– У вас не найдется чего-нибудь выпить?

– Вот уж не думал, что вы сегодня будете пить.

– А я не думал, что мне сегодня придется возиться с трупами.

Действительно, с моей стороны это было непростительной глупостью. Я должен был помнить, что профессиональные стрелки не любят, когда им напоминают о конечном результате их работы, а ведь я даже заставил его осматривать труп в поисках пулевых ранений.

– Извините, - в третий раз сказал я.
– У меня в кей-се есть бутылка шотландского. Подождите, сейчас принесу.

Я сходил к машине и вернулся с бутылкой. Сам я не особенно любил этот сорт, но ничего другого мне не удалось купить во время полета из Лондона. Я открыл ее в поезде, билет на который стоил куда дороже бутылки, но в ней оставалось еще три четверти.

Подойдя к берегу, я помигал фонариком в сторону моря и протянул бутылку Харви.

– Нет, спасибо, - пробормотал он.
– Я передумал. Я свирепо уставился на него сквозь пелену дождя. Я вымок

до нитки, продрог и не испытывал ни малейшей радости по поводу того, что сначала мне пришлось обыскивать труп, а потом бросать его в море. Теперь в довершение ко всему я имел дело с телохранителем, который, черт бы его побрал, не мог решить для себя простой вопрос - хочет он выпить или нет?

Так или иначе, самому бы мне выпивка не помешала. Я глотнул прямо из горлышка и протянул бутылку Харви.

– Хлебните. Поездка будет долгой. Он схватил ее, взмахнул рукой, и бутылка, брошенная на гальку, разлетелась вдребезги.

– Говорят вам, не хочу!

Глоток виски свинцом лежал у меня в желудке, во рту был мерзкий привкус.

– Сколько времени вы уже не пили?
– тихо спросил я.

Он лишь тяжело вздохнул.

– Сколько?
– повторили.

– Не волнуйтесь, со мной все будет в порядке. Ну конечно, волноваться не о чем. За исключением того, что телохранитель оказался алкоголиком. Только и всего.

Теперь я хотя бы знал, почему он не стал дожидаться пенсии от американской службы безопасности.

– Так сколько?
– злобно переспросил я.

– Почти сорок восемь часов. Я делал это и раньше. Я выдержу.

Странное дело - послушать их, так они все могут выдержать: сорок восемь часов, неделю или несколько недель.

– И теперь вас начнет колотить?

– Нет, это уже прошло и не начнется, пока я снова не выпью.

Его спокойное заявление, что он будет продолжать пить, просто потрясло меня. Я открыл было рот, чтобы сказать ему несколько простых и выразительных слов, но передумал. Мне от него требовалось только одно: чтобы следующие двадцать часов он оставался трезвым, а потом это уже будут его личные проблемы.

С другой стороны, хорошо, что он не обещал оставаться трезвым всегда. Когда алкоголик вдруг вспоминает, сколько тянется это "всегда", то тут же хватается за бутылку. Но вот потерпеть еще один день - это можно; начинать пить раньше ему просто не имело смысла.

Несколько минут мы стояли молча. Волны с шумом разбивались о берег, но ровный стук дождевых капель слегка приглушал гул прибоя. Я вновь помигал фонарем и спросил:

– У вас уже была первая амнезия? Он издал звук, который при желании можно было принять за смешок.

– Вы имеете в виду полную отключку памяти? Думаете, такие вещи можно запомнить?

Другого ответа я и не ожидал, но спросить стоило.

Первая амнезия, первый раз, когда вы не помните, что за чертовщина приключилась с вами прошлым вечером, говорит о многом. С этого момента вы начинаете катиться под гору и пути назад нет, во всяком случае, так утверждают врачи.

– Просто поинтересовался, - объяснил я.

– Если вы так интересуетесь, - проворчал он, - то должны знать, что никто не любит трепаться на эту тему.