Успокоительное для грешника
Шрифт:
— Могли бы сперва поговорить со мной, отец Рамон. Я бы с легкостью предсказал вам это.
— Вы были нездоровы. Я не хотел тревожить вас.
— Я нахожу последствия того, что вы этого не сделали, гораздо более тревожными.
Рамон де Орта встал и поклонился.
— Я снова смиренно прошу прощения Вашего Преосвященства. Разумеется, — добавил он почти небрежно, — если Грааль в городе, ему место в соборе, где он будет украшением и оплотом силы.
Когда он ушел, Беренгер некоторое время сидел совершенно неподвижно, поставив
— Так, — наконец произнес он, — что ты думаешь об этом?
— Поразительно, Ваше Преосвященство, — сказал Бернат, выходя из спальни.
— Что у него на уме?
— Трудно поверить, что он совершил такой опасный поступок, не сознавая, какие могут быть последствия, — сказал Бернат. — Но, возможно, так оно и есть.
— Нет-нет, — сказал Берангар. — Орта достаточно умен и сведущ в человеческой натуре, чтобы не понимать, что делает. Но зачем он это делал? Что у него на уме? И где врач?
— Думаю, поднимается по лестнице, Ваше Преосвященство. Я видел, как он несколько секунд назад пересекал площадь, а ходит он так быстро, что мало кто может угнаться за ним.
— Устал я, Исаак, устал, — сказал Беренгер. Он снова лежал в постели, безо всяких признаков раздражения позволяя врачу обследовать его. — Вчера ночью я был таким усталым, что не мог заснуть, а сегодня город охвачен кошмарами.
— Ваше Преосвященство не оправились от болезни, — сказал Исаак. — Я предупреждал вас. Вам нужно было оставаться в постели, а вы только и делали, что устраивали заседания и разбирались со сложными проблемами. То, что вы не покидаете дворца, не означает, что вы отдыхаете.
— А теперь я узнал, что беспокойство в городе вызвано одним из моих каноников. Исаак, я не могу махнуть на это рукой и лежать в постели.
— Если не будете лежать, Ваше Преосвященство, то не поправитесь. Я знаю, вы сильный человек, но даже сильные люди могут болеть и умирать из-за пренебрежительного отношения к болезни.
— Если Орта пытается убить меня, — сказал Беренгер, — то он выбрал слишком окольный путь для этого.
— Разве нельзя уличить его в этом, Ваше Преосвященство?
Беренгер с трудом поднялся в полусидячее положение.
— Это успокаивающая мысль, мой друг.
Закрыл глаза и снова лег,
— Ну, Исаак, что скажете об этом? Я буду отдыхать до воскресенья, когда должен буду произнести проповедь. Одобрите это?
— Нет, Ваше Преосвященство.
— Нет?
— Вашему Преосвященству нужно отложить всякие усилия еще на семь дней.
— На семь дней, — повторил Беренгер. — До следующего четверга.
Наступила долгая пауза.
— Я подумаю. Пусть это и неудобно, но возможно.
— Надеюсь, Ваше Преосвященство. Если это окажется и неудобно, и невозможно, то, может быть, вашу проповедь придется заканчивать вашему преемнику.
— Но, Исаак, я не чувствую себя настолько больным, чтобы залеживаться
— Меня это не интересует. Перед уходом я поговорю с вашим главным поваром о вашем столе. И вы должны будете есть то, что он приготовит.
— Ладно, сеньор Исаак, — покорно сказал епископ.
— Я еще зайду попозже.
Глава двенадцатая
Очередное заседание городского совета Жироны уже разобралось с главной проблемой дня традиционным для находящихся в затруднении администраторов образом. Понс Манет, торговец шерстью и временный председатель совета, поднялся и кратко, спокойно доложил о волнении на рынке, заметив попутно — таким образом, который не допускал дальнейших дискуссий, — что охранники разобрались с виновными и потери торговцев возместили те, кто причинил их. Собравшиеся в зале сеньоры облегченно вздохнули и перешли к более приятным вопросам.
Едва начались довольно оживленные дебаты о лицензиях торговцам на ближайшую ярмарку, обычное спокойствие было нарушено совершенно беспрецедентным происшествием. Зал огласил громкий, пронзительный голос, поднявший скопившуюся за месяцы — если не годы — пыль и даже разбудивший нескольких дремавших членов совета.
— Я требую, чтобы меня выслушали!
Эти слова сами по себе были необычными, но то, что они исходили из уст молодой женщины — хорошенькой молодой женщины по имени Марта, одетой в ее лучшее платье, одно из тех, от которых отказалась ее хозяйка, — было еще более необычным. То, что она ухитрилась проскользнуть мимо двух стражников у двери и оказаться в зале, вызвало сильный испуг в рядах серьезных торговцев и юристов города.
— Стража! — выкрикнул один.
— Выгоните ее! — воскликнул другой, и тут зал разразился целым хором голосов.
— Я должна сказать нечто очень важное, — во весь голос сказала Марта, не думая о подобающей процедуре. — То, что, по-моему, вам, сеньоры, следует знать.
— Что же это? — произнес Понс, заглушив тех, кто предпочитал сразу выгнать ее, а не слушать. — Только говори быстро. Нам сегодня нужно многое обсудить.
— Вчера я узнала кое-что, — заговорила Марта с величайшим хладнокровием. — Хозяйка послала меня вчера утром подмести двор, хотя это не моя работа, и я обнаружила там кровь — засохшую кровь на камнях под лимонным деревом.
Это привлекло внимание собравшихся. В тишине Понс спросил:
— О чьем дворе идет речь?
— А, — сказала она. — Моего хозяина. О дворе сеньора Висенса.
Поднялся общий шум.
— Что она сказала? — раздался громкий жалобный голос.
— Кто она такая? — спросил с ошеломленным видом другой член совета, обращаясь, по всей видимости, к камням сводчатого потолка.
— Кровь на камнях во дворе сеньора Висенса? — повторил Понс, как только шум немного утих. — Не могу поверить.