Успокой моё сердце
Шрифт:
А теперь… теперь у меня есть Джером. И ради него, за него, я готова пережить все самые страшные наказания благоверного. Только бы мое солнышко было в порядке и безопасности.
Я вздыхаю, поправляя и без того ровно лежащие волосы. Прикусываю губу, размышляя о теме, которую почему-то никто не поднял: а как воспримет желание папы белокурое создание? Не испугается ли? Не заплачет? Ненавижу его слезы!..
В прошлый раз при упоминании матери – Ирины, разумеется, - он был напуган и расстроен. Выглядел невероятно уязвимым и по-настоящему
Это – отрицательная сторона. И никуда от неё не деться…
Впрочем, надеяться на то, что она обойдет нас стороной никто не запрещает. В любом случае я сделаю моего мальчика самым счастливым – как Белла или как мама, неважно.
Обещаю.
Почти одновременно с окончанием моих беззвучных препирательств неожиданно и громко дверь в комнату открывается, впуская в детскую моего похитителя. Он будто бы ждал, пока я закончу.
Несложно заметить, что в отличие от тех эмоций, что были на его лице, когда он «отлучался на сорок минут по необходимости», сейчас оно сильно изменилось. В худшую сторону.
Напряженное, хмурое, с явными проблесками злости - ничуть не похоже на того жизнерадостного, удовлетворённого жизнью человека, который вышел из спальни меньше часа назад.
Что-то случилось?..
– Папа… - едва слышным шепотом зовет Джером, поднимаясь со своего места. Оставляет в покое и карандаши и рисунок. Забывает про них сразу же.
Недоверчиво смотрит на отца, желая понять, что происходит. Подходит совсем близко, глядит прямо в глаза. Просит…
– Привет-привет, - губы Эдварда нехотя вздрагивают в улыбке, когда, исполняя немую просьбу сына, он поднимает его на руки, - уже соскучился?
Пытается состроить на лице подобие чего-то умиротворенного.
Уверено кивая, малыш вздыхает, обнимая его. Утыкается носом в шею.
Каллен покрепче перехватывает мальчика, направляясь к большому белому креслу. Целует светлые волосы, поправляя сползшую темно-зеленую кофту, скрывающую два неровных бледно-розовых шрама на маленькой спинке.
Малахитовые глаза обращаются ко мне лишь тогда, когда мужчина достигает своей цели, усаживаясь на белую кожу. Усталость и подозрение смешались в них воедино.
– Белла, - в этот раз бархатный баритон, несомненно, обращается ко мне, - Марлена уезжает через три часа. Если ты хочешь попрощаться с ней, стоит спуститься сейчас.
– Уезжает?..
Эдвард кивает, поглаживая плечи сына:
– Я разрешил ей вернуться домой.
Что же, отрицать что подобная новость неожиданная - не стану. Насколько я помню, он собирался говорить с Джаспером. О бомбе, само собой. Неужели между ними всплыла тема домоправительницы? Или она сама их нашла?.. Не знаю, что и думать. Мысли за секунду обращаются в кашу.
– Ты пойдешь? – напряженность так и сквозит в его голосе.
Медлю, обдумывая оба варианта ответа. Надеюсь, то решение, к которому прихожу, в штыки принято не будет.
– Я могу?
– Можешь, - Каллен напрягается, прикрывает глаза, - но
Похоже, таким вариантом развития событий он не обрадован. Быть может, мне все же стоит остаться? Не хочу злить его. Этот день должен быть безоблачно-счастливым. Обязан.
– Я..
– Иди! – почти приказной тон. Не оставляет никакого права остаться. Путь назад отрезан.
Что же, я сама это выбрала.
Поднимаюсь со своего места, улыбнувшись Джерри, настороженно глядящему на меня из объятий папы. В драгоценных камушках поблескивает тревога.
– Я быстро приду, мой хороший, - уверяю его, - а когда вернусь, покажешь мне, что нарисовал?
Беззвучное «да» повисает среди белых стен. Малыш возвращает личико к папиной коже, скрываясь от меня. Дает уйти. Как и Эдвард, разрешает.
Тихий коридор встречает потоком холодного воздуха, резко сменяющего теплую обстановку детской. Стены излучают враждебность, деревянный пол не внушает доверия. И даже солнце, в кои-то веки освещающее это место, не в состоянии исправить впечатление.
Хочется вернуться обратно в обитель Джерри. Усесться рядом с ним, наблюдая, как юный художник вырисовывает контуры деревьев и речек, струящихся по зеленой траве, пока его папа с мягкой улыбкой за этим наблюдает. Но что-то удерживает. Мысли удерживают.
Во-первых, если Эдвард сказал правду и домоправительница действительно покидает особняк, не сказать ей «до свидания» я не могу. В конце концов, и для меня, и для Джерри эта женщина немало сделала.
Во-вторых, каким-то шестым чувством ощущаю, что в детской моему похитителю и маленькому ангелу лучше на некоторое время остаться вдвоем. У них есть время поговорить… о маме.
Вот черт, неужели сегодня? Можно ведь выбрать другой день. Не такой счастливый, не такой спокойный. Я не знаю, как Джером воспримет эту новость. Даже больше – не имею ни малейшего понятия. И рисковать испортить ему настроение – непростительно. Не нужно.
Подумать только, что «мама» - идея того самого человека, что через две недели после приезда едва не вернул меня мужу, за то, что я спала с мальчиком в одной кровати.
Того самого, что едва не испепелил меня на место за то, что Джерри обнимал меня и приходил, когда хотелось, чтобы его пожалели.
И сейчас мой похититель, так панически боящийся лишиться сына, так яро оберегающего их маленький мирок, хочет включить внутрь него меня?
Не верится. Совсем.
Наверное, я должна думать иначе. Я должна радоваться и прыгать от счастья, что он позволил. Только вот что-то мешает… что-то подсказывает, что такое решение не совсем своевременно…
Надеюсь, я ошибаюсь.
Ступени лестницы сменяют друг друга с завидной четкостью. Вниз и только вниз. Эдвард сказал, что надо спуститься. Значит, столовая. Извечное место встреч и расставаний. Место, где мы впервые встретились с Марленой. Надо бы вспомнить, что я иду именно к ней. И иду не просто так.