Устами Буниных. Том 2. 1920-1953
Шрифт:
Когда было кончено «В лесах», Даль вышел в отставку. Что делать? Он приказывает на основании «Высочайшего повеления» выйти в отставку и Мельникову. Поселяет его в своем имении, где он также ежедневно работает от 9 ч до 4. Написана половина «На горах» и Даль умирает. Мельников переезжает в свою деревню и там, комкая, заканчивает свой роман. […]
Вечером у Фондаминских. […] Степун рассказывал о детстве. […] Говорили опять о Шаляпине, о его таланте артиста и о том, что в жизни он повторяется, что он никем не интересуется, что он всегда чувствует себя в кругу зрителей, а не знакомых, не собеседников.
Говорили и о Горьком, о том, как он терял рядом с Шаляпиным. Ян рассказывал об Андрееве […] и все сходились, что философия
6 мая.
Зашел в 5 ч Демидов. […] ко дню русской культуры он послал статью о Пушкине, о его сюртуке и кольце, которые были получены Далем, дедом Демидова, после смерти Пушкина, при которой он присутствовал. Кольцо с изумрудом. Последняя из Далей владела им мать Иг. Пл., которая, боясь, что его украдут (сюртук был украден), передала его Вел. Кн. Константину Конст., который не носил его, а хранил у себя в Павловском дворце. Где оно теперь — неизвестно.
[…] не помню, как И. П. вспомнил об осетре, присланном в подарок каким-то рыбником, с которым разговорился Новосильцев. Он попросил рыбника, у которого были большие промыслы, послать большого осетра его тестю кн. Щербатову и вынул сторублевку. Тот возвратил деньги и сказал, что пришлет в подарок. Зимой, когда Новосильцев забыл о своей просьбе, был получен огромный осетр. В чем его сварить? Как его подавать? […] На осетра было приглашено человек 50 — старая родовитая Москва.
Потом зашла речь об ясновидящих. И. П. рассказал несколько случаев. […] На фронте одна ясновидящая предсказала все — и что государь будет убит, и что Варшава навсегда отпадет от России, и что в России будет голод. […] далее она предсказала, что Россия оправится и пойдет войной — «Богатырь встанет, разбросает всех людишек и пойдет на Запад». […]
И. П. рассказывал, что Бальмонт ему писал ужасно грубые письма, раз написал такое, что И. П. решил порвать с ним и сообщил ему. И вдруг получает письмо Бальмонта, в котором он пишет, что погорячился и что «дорогой Игорь Платонович» и т. д. В этом весь Бальмонт — нагл, если с ним вежливы, и труслив, если ему сделать окрик. […]
13 мая.
Год, как мы вернулись в Грасс. […] Ян все никак не может сидеть, ездит чуть ли не каждый день то туда, то сюда. […]
17 мая.
Вчера у нас обедали Фондаминские и Демидов. И как всегда при Демидове, разговоры сбивались на Россию, Москву, Тамбовскую губернию. Профессиональные писатели гораздо беднее впечатлениями, чем «бывшие люди». Сколько знает Демидов, он воспитывался в Нижнем в дворянской гимназии, читал «Московские Ведомости», был предводителем дворянства, председателем Земской управы, членом Думы, правым кадетом. Знал хорошо родовитую богатую Москву. У кого из писателей такое поле наблюдения? У Толстого было меньше. Потом война, революция, Добр. армия, Польша, Париж — да, для такого материала Толстой нужен!
Заговорили о том, что в России дворянство все свое состояние пропило и проело. […]
— Знаете, сколько бутылок шампанского выпивало губернское дворянское собрание, которое длилось, ну, 2 недели? — 3500 бутылок! На 40000 рублей — одна Тамбовская губерния. […] Но не думайте, что мы всегда так проводили времечко. С февраля мы работали очень много. […]
21 мая, четверг.
[…] Письмо от М. С. [Цетлиной. — М. Г.] — вечер 1 назначен на 10 июня. Чехов 2 приедет после спектакля, а потому читать будет то, что уже знает. […] Лифарь и Спесивцева танцуют, согласились петь Кедровы, — словом, вечер на «ять». Но боюсь, что сбор будет меньше обычного. Кажется, билеты только рассылаются, а в это я не очень верю.
Вчера письмо от Алданова. Он обедал с Т. Манном. Говорили об Ив. Ал. Манн подал в Нобелевский
3 июня.
Вчера письмо от Верочки [В. А. Зайцевой. — М. Г.], тон дружеский. […] Боря кончил «Тургенева». Если поедут, то в Ниццу «на курорт для бедных». Концерт Бальмонта дал 700 фр. Какой ужас! […]
Часам к двум пошла к Лопатэнше […] на ночь прочла воспоминания Ал. Львовны [Толстой. — М. Г.] и возмущена до нельзя. Главное тем, что «ими восхищаются все — и Илюша и Иван Алексеевич. Вот я поняла, когда читала, почему я не могла бывать у Толстых. Какая грубость! Как пишет о матери […]»
Вечером […] Ян заговорил о Спировиче, которого он читает теперь. О том, что императрица была психически больная женщина, что кроме истерии, у нее была еще какая-то болезнь. […]
6 июня.
[…] Потом мы, как очень часто, говорили с ней [Ек. М. Лопатиной. — М. Г.] о любви. Она вспоминала о своем романе с Ив. Ал., за которого чуть было замуж не вышла.
«Когда он делал мне предложение, я очень смеялась. […] Мы сидели в гостиной, он в сюртуке, бледный, худой, с бородкой […], похожий на Гоголя. Потом мы ездили в Царицыно дачу снимать. Искали большую, т. к. нужно было, чтобы никто никому не мешал. Он еще спрашивал: „Зачем такую большую? Комнаты хотите сдавать?“ — Я очень смеялась. И он тут сказал, между прочим: „Я буду знаменит не только на всю Россию, а и на всю Европу“. — А мне было его жаль. Я, конечно, не верила и думала: дай-то Бог — и жаль мне было его очень. Мне рассказывали, что где-то он сказал, что я „лучше Венеры Милосской“ и ему тогда заметили — „Ну, значит, вы влюблены“. А я не была влюблена — у меня был роман с Токарским, и я, конечно, очень колебалась. Володя [брат. — М. Г.] говорил „он честно тебя любит“. Кроме того, он был моложе на 6 лет. Но главное, почему я решила не выходить замуж, это после свидания с Токарским — он внезапно поцеловал меня, и я не противилась. Как выходить за другого? Накануне нашей разлуки я плакала, мне было очень жаль его, а на другой день, когда я ехала с ним в поезде до Москвы, провожала его на юг, то у меня на душе было так тяжело, что я думала, что если существует ад, то это и есть такое чувство. А он сидел, читал какие-то книжки. И потом, через 2–3 месяца, женился». […]
Вечером на прогулке Ян нам подробно рассказал о своем романе с Лопатэн. Я сказала о разговоре с Е. М. о том, что он сказал ей, что будет знаменит […]
— Это от задора!
— Нет, совершенно спокойно, я был уверен.
— А я думаю, что отчасти и от этого она упустила случай выйти замуж, что ты слишком отличался от ее понятия мужа. Да и смотрела она на тебя, как на мальчика. Да и взрослей она была тебя, ведь 6 лет разницы в тот возраст — немало.
— Это не так, она была менее развита, чем я.
— Но все же ее окружали люди, как брат [Л. М. Лопатин. — М. Г.], Соловьев, Юрьев, она от них многого набралась, а у тебя кроме Юлия Алексеевича кто же был?
— И это неверно. Я вращался, если не среди таких блестящих людей, как Владимир Соловьев, то все же среди очень образованных, как напр. Кулябко-Корецкий, Русов и др. Кроме того, вся наша среда только и делала, что разбирала вопросы политические, литературные, общественные, и я принимал в этом горячее участие, тогда как она жила другим, в стороне от интересов братьев, своим. Один брат, правда, хотя и в душе всегда печален, вечно кого-нибудь да представлял, к другому — Льву Михайловичу, они ходили за разрешением всяких вопросов, и он говорил с ней серьезно — и только. Нет, она не была взрослей, развитей меня. Это ей так казалось, потому что она была старая дева, кое-что пережившая в сфере чувств. Да и доказательство есть, — это я сократил ее роман, там было 500 страниц и очень много наивного, детского и хотя я почти ничего еще не написал, а все же понимал больше, что нужно, и чего не нужно. […]