Уступить искушению

Монк Карин

Арман не понимал, почему Никола медлит, но вдруг странная, тупая боль начала разливаться у него в груди. Боль походила одновременно и на жар, и на холод, но Арман не мог сказать, что она была слишком сильной. Он внимательно осмотрел себя: ярко-алая кровь проступала из-под его рубашки и мгновенно впитывалась в ткань жилета.

Постепенно его голова начала кружиться; теперь крики Жаклин и смех Никола едва достигали его сознания. Он пытался сосредоточиться на этих звуках и побороть подступившую неожиданно тошноту, но силы уже оставляли его, и Арман опустился

на колени.

— Какая честь быть свидетелем смерти самого Черного Принца, — подходя неспешной походкой, самодовольно произнес Никола.

Арман поднял голову и внимательно посмотрел на стоявшего рядом врага. С каждым вдохом его грудь словно разрывалась на тысячу кусков. Ему страшно хотелось лечь, но он заставил себя не делать этого. «Ну, давай, ближе, еще ближе, — напряженно думал он, — еще несколько шагов. Иди сюда, проклятый ублюдок».

Инспектор Бурдон сделал шаг вперед.

— Ну же, Сент-Джеймс, — насмешливо сказал он, — не вынуждайте меня стрелять еще раз.

— Это действительно ни к чему, — ответил Арман слабеющим голосом. — Думаю, одного раза вполне достаточно.

Наконец Никола подошел вплотную, удивленный тем, что Арман умудряется насмехаться над ним даже перед смертью.

— Вы уверены, что с вами покончено? — с любопытством спросил он, наклоняясь над стоящим на коленях противником.

Рука Армана осторожно нащупала за голенищем холодную сталь ножа Жаклин и тут же резко взметнулась вверх.

— Абсолютно! — выдохнул он, вонзая нож в своего врага. Тот некоторое время с удивлением смотрел на торчащую из его груди рукоятку, видимо, решив, что это какой-то очередной трюк, но вдруг начал медленно заваливаться вперед и в конце концов упал лицом вниз, отчего нож еще глубже проник в его тело.

Арман усмехнулся и попытался подняться. Боль становилась все острее и мешала ему думать. Неожиданно его ноги подогнулись, и он упал на бок.

— Лежите спокойно, месье, — сказал Филипп, наклоняясь над ним и расстегивая рубашку на его груди, — я осмотрю рану.

Арман закрыл глаза. Он вдруг ощутил страшную жажду, и темная пелена начала заволакивать его глаза. Последнее, что он услышал, был голос Жаклин:

— Мы должны вернуться за ним, Сидни! — кричала она, заливаясь слезами. — Нужно забрать его и Филиппа.

— Мы не можем, — тихо произнес старый моряк. — Смотрите!

Жаклин взглянула на берег, и ее сердце сжалось. Больше дюжины солдат верхом на лошадях быстро приближались к Арману и Филиппу. За ними бежала целая толпа людей с факелами, пистолетами и ножами.

— О Господи, — прошептала она.

— Если мы вернемся, — мрачно констатировал Сидни, — то это будет самоубийством. С такой оравой нам не справиться — нас просто перебьют. Арман никогда не одобрил бы такого шага. Мы возвращаемся на корабль.

— Но мы же не можем бросить их вот так! — рыдала Жаклин.

— У нас нет выбора. — Сжав зубы в бессильной ярости, Сидни приказал матросам грести.

Жаклин остановившимися глазами смотрела, как гвардейцы окружают Филиппа, стоящего возле двух распростертых

тел, и чувствовала, что начинает сходить с ума.

Глава 18

— Видишь то большое облако? — спросила Сюзанна, обращаясь к сестре. — Это не облако, а карета, на которой я поеду на свой первый бал. Платье на мне будет все в бриллиантах, а волосы я украшу сапфирами и рубинами.

Серафина смотрела вверх. Некоторое время она скептически разглядывала облако, потом снова перевела взгляд на Сюзанну.

— Да, — мечтательно продолжала та, — мои туфельки сверкают золотом, а в руках я держу кружевной веер с жемчужинами по краям…

Серафина молчала.

— На балу я встречаю прекрасного принца. — Сюзанна уже не могла остановиться. — Он тут же предлагает мне выйти за него замуж, потому что полюбил меня с первого взгляда, а потом увозит меня в свой серебряный дворец. — Она легла на спину и принялась разглядывать облака. — Все это так и будет, когда я вырасту. Жаклин, а сколько тебе исполнилось лет, когда ты пошла на свой первый бал? — спросила она у старшей сестры, сидевшей рядом с ней на траве.

Жаклин чуть скосила глаза, устремленные в бесконечность. Она даже не слышала, что говорила Сюзанна.

— Извини, что?

— Твой первый бал.

— Не помню. — Жаклин вздохнула.

— А твой бальный наряд? Расскажи мне о нем.

— Не помню, — повторила Жаклин.

— Конечно, помнишь, — возразила Сюзанна. — Ты много раз рассказывала, что он был расшит золотом и серебром, а спереди украшен сапфирами и жемчугом. Ну же, в театре, в Париже.

— Да, действительно, ты права.

— Тебе сделали такую высокую прическу, — продолжала Сюзанна, — что пришлось наклонять голову, когда ты выходила из кареты.

— И это правда. Сюзанна поморщилась.

— Дамы уже не носят такие прически, потому что это немодно.

Жаклин взглянула на сестру. На Сюзанне было надето зеленое шелковое платье, отделанное желтыми кружевами, ее вьющиеся волосы украшали зеленые ленты. Она выглядела как маленький ангел, но Жаклин не отреагировала и на это. Последние шесть недель она жила словно по привычке: ей не хотелось ни говорить, ни думать, ни дышать, в сад с сестрами она вышла после того, как леди Харрингтон пригрозила вывести ее силой.

— Миссис Харрингтон говорит, что я еще слишком мала, — донесся до нее обиженный голосок Сюзанны.

— Слишком мала, — эхом отозвалась Жаклин.

— Но мне почти одиннадцать, — возразила девочка. — В этом возрасте ты уже ходила в театр.

— И все-таки тебе еще нужно подрасти.

— Это нечестно! — капризно надула губы Сюзанна. — Нужно так долго ждать, чтобы повзрослеть…

Жаклин отвернулась. И еще нужно пережить так много боли, подумала она.

Шесть недель. Именно столько времени прошло с той трагической ночи в Кале. Не так уж и много, если подумать. Слишком мало, чтобы притупить ее боль. Когда-нибудь боль должна отступить; если этого не произойдет, она сойдет с ума.